- А, ведь верно. Но тогда он вез с собой большую бочку, да и одет был как нищий.
Кардинал пожал плечами.
- Кое-что изменилось... Ну, Джемаль, может быть, прогуляемся по городу? Не хочешь посмотреть лошадей на торгах?
- Нет, пожалуй. - Бородач беззастенчиво рассматривал меня, задерживаясь взглядом на моем лице, губах, шее. Я почувствовал, что краснею. Я уже знал смысл таких взглядов, но надеялся, что Чезаре не даст меня в обиду.
Джемаль поднялся и достал квадратную клетчатую доску, затем высыпал из мешка маленькие фигурки, похожие на странных кукол, выточенные из светлого дуба и черного дерева.
- Давай лучше сыграем в шахматы, - сказал он. - Если я выиграю, то твой мальчик сделает то, что я от него потребую.
- Ну, а если выиграю я, - холодно отозвался мой господин, - то ты сделаешь то, что я попрошу.
- Договорились. - Джемаль принялся ловко расставлять фигурки в четыре ряда по разным сторонам доски. Усевшись на полу друг против друга, мужчины принялись по очереди переставлять фигурки на доске с одной клетки на другую. Я не мог понять смысла игры и лишь следил за выражением их лиц, пытаясь разобраться, на чьей стороне удача. Чезаре играл быстро, почти не раздумывая над своими действиями, Джемаль, напротив, долго размышлял, прежде чем передвинуть ту или другую фигурку. На лице кардинала отражалось нетерпение всякий раз, когда Джемаль задумывался над очередным ходом. Вскоре я заметил, что решимость окончательно покинула бородача; он кусал губы, рассматривая частокол белых фигурок, внедрившихся в оборону его черной армии, и поминутно сжимал кулаки. Постепенно фигурок на доске становилось меньше, и я стал, как мне казалось, понимать правила: порой, делая ход, противники снимали вражеские фигурки с доски, ставя собственные на их место, и скоро ряды черных поредели, тогда как белые почти не сдавали позиций. Чезаре улыбался, его спокойная улыбка становилась определеннее с каждым ходом. Наконец, он выпрямился и победно посмотрел на расстроенного Джемаля.
- Тебе мат, дружище.
- Я проклинаю тот день, когда вздумал научить тебя играть в шахматы, - улыбнулся Джемаль, стараясь скрыть досаду. Ну, чего же ты пожелаешь?
- Не надейся, что я предложу тебе испить нектара моих чресл, хотя уверен, ты был бы не против.
Я содрогнулся, потрясенный грубостью его тона, но Джемаль сдержанно усмехнулся.
- Дорогой Чезаре, ты староват для меня. Мне милее юные мальчики, вроде твоего брата Хофре или твоего очаровательного камердинера... Да и это все не то. Если бы я жил в Стамбуле, то завел бы себе гарем из красивых девушек, но здесь я вынужден довольствоваться лишь проститутками, которых мне приводят по распоряжению святейшего отца. Кстати, он хорошо знает потребности мужчин, потому что сам любит женщин. Передай ему при случае мою благодарность...
- Непременно, Джемаль. А пока я хочу, чтобы ты поехал со мной в город. Мне нужно присмотреть себе новую лошадь, а ты ведь разбираешься в лошадях, и мне понадобится твоя помощь.
- Хорошо, дай мне переодеться.
Пока слуга помогал ему облачиться в костюм и рубашку, я придвинулся к кардиналу и тихо спросил:
- Кто он?
- Младший брат турецкого султана Баязета. Он живет в Риме уже давно, со времен прежнего папы, и его брат платит неплохие деньги, чтобы его пребывание здесь продолжалось как можно дольше. Он под надежной охраной, несмотря на видимость свободы, а в мои обязанности входит присматривать за ним и время от времени выводить в город... Будь поосторожнее с ним, он похотлив как кобель, и то, что он делает с мальчиками, может тебя шокировать.
Я кивнул, стараясь, чтобы на моем лице не отразилось отвращение.
В компании Джемаля мы покинули дворец и выехали в город. Я держался рядом с кардиналом, упорно стараясь не замечать красноречивых взглядов турка, направленных в мою сторону. Мы побывали на рынке, потом посмотрели лошадиный торг, и Джемаль выбрал для себя тонконогого гнедого жеребца, восторгаясь его изяществом и статью, но Чезаре не одобрил его выбор, сказав, что этот конь не годится для походов и битв, его красота бесполезна. Я втайне был согласен с моим господином, полагая, что воин должен иметь выносливого и крепкого коня, а не дорогую игрушку. Тем не менее, жеребца Джемаль купил. Довольный, он тут же нацепил на животное уздечку и велел мне вести его в поводу. Я вопросительно посмотрел на Чезаре, и тот спокойно кивнул, а затем развернул коня и поехал прочь.
Во дворце он приказал мне вернуться к себе и ждать его возвращения, а сам простился с Джемалем и направился в покои святейшего папы. Несомненно, у него была тайная жизнь, о которой я не имел понятия. Частью этой жизни были угрюмый испанец Микелотто, монна Лукреция, папа Александр, незнакомые мне люди, иногда появлявшиеся в его покоях, и те, кому мне доводилось носить письма.
Я уже успел понять, что все кардиналы, несмотря на свою власть и богатство, поголовно боялись молодого Чезаре Борджиа. Когда я приносил им послания от него, они напряженно всматривались в строчки, и порой на их лицах читалось что-то вроде обреченности. Понимал я и то, что передо мной Чезаре не открывал свою истинную сущность, а она была страшна. Сегодня утром я на мгновение заглянул за темный полог его души, когда он беседовал с кардиналом Колонна, и потом, когда он рассказал мне о Лукреции... Я не мог решить, что чувствую по отношению к нему. Его близость лишала меня рассудка, но я хорошо сознавал, что оставшись с ним, потеряю навсегда собственную душу. Мне хотелось его расположения, его доверия, а более всего на свете - его любви.
Взяв книгу, я забрался на кресло в библиотеке и начал читать, не слишком вдаваясь в смысл прочитанного. Рассуждения какого-то философа о природе зла казались мне нелепыми: как можно было всерьез утверждать, что злые люди злы, потому что прокляты Богом, а не прокляты, потому что злы? Взять, например, Марко. Что же, он проклят Богом? Не сказал бы я, скорее уж, Бог его просто не замечает...
В коридоре, ведущем в личные покои Чезаре, послышались быстрые шаги, и звонкий девичий голос позвал:
- Никколо!
- Да, ваше сиятельство, - отозвался камердинер.
- Мой брат у себя?
- Нет, но я передам ему, что вы приходили.
- Не нужно, я дождусь его здесь.
Я быстро захлопнул книгу, поднялся из-за стола и выглянул из библиотеки. Монна Лукреция стояла в дверях спальни Чезаре, а перед ней в почтительном полупоклоне застыл Никколо.
- Монсеньор ушел к его святейшеству, - сказал я, восторженно глядя на девушку. Лукреция улыбнулась, ласково взглянув на меня.
- Ты новый слуга Чезаре, верно?
- Андреа Сагарелли, к вашим услугам, госпожа. - Я поклонился.
- Ты расторопный и толковый юноша, Андреа. - Ее голос лился подобно меду. - Мой брат ценит именно таких, как ты. Никколо, принеси мне холодного вина и фруктов, а ты, Андреа, можешь почитать что-нибудь. Ты ведь умеешь читать?
- Ну... - я замялся. - Только на латыни, на греческом плохо.
- Может быть, ты знаешь испанский или французский?
- Нет. - Мои щеки вспыхнули. - Позвольте мне почитать вам стихи, ваше сиятельство.
- Что ж, стихи так стихи. - Она сбросила туфельки и прилегла на кровать.
Смущенный, я отправился назад в библиотеку и вернулся с томиком "Канцоньере" Петрарки. Мне нравились эти стихи, потрясающе глубокие и нежные, и мне казалось, что именно такое чтение достойно божественной красоты Лукреции.
Она указала мне на кресло возле кровати и кивком дала понять, что готова слушать. Вскоре я увлекся настолько, что мне стало казаться, будто я сам обращаюсь к прекрасной даме со словами любви. Мой голос окреп и наполнился чувством. Лукреция молчала. Перевернув очередную страницу, я украдкой взглянул на нее и обомлел: платье случайно (или, может быть, намеренно?) соскользнуло с ее белоснежного плечика, бесстыдно обнажив округлую грудь с маленьким алым соском. Я судорожно вздохнул, вцепившись в подлокотник кресла одной рукой. Шаловливо накручивая на пальчик золотистый локон, Лукреция медленно улыбнулась мне:
- Ты хорошо читаешь стихи, Андреа. Не хочешь сесть поближе?
Я почти испуганно помотал головой и откинулся на спинку кресла.
- Жаль. Может быть, ты боишься меня? Или Чезаре?
Быстро облизнув губы, я уткнулся глазами в книгу, но успел заметить, как она стягивает платье и с другого плеча.
- Здесь душно... Ты не мог бы помочь мне раздеться?
Непослушными пальцами я ослабил шнурки корсажа, и она, сбросив платье, с наслаждением вытянулась на постели, как кошка. На ней было лишь тончайшее батистовое белье, совсем не скрывавшее ее юных прелестей.
Я попятился назад и рухнул в кресло, едва не промахнувшись мимо сиденья.
- Почитай еще, Андреа, - попросила она, и ее пальцы накрыли собственную обнаженную грудь.
Я повиновался, хотя язык почти не слушался меня. Вскоре мое чтение стало прерываться тихими вздохами, легким постаныванием и влажными мягкими звуками. Подняв голову, я увидел, что Лукреция, полностью раздетая, лежит с широко разведенными ногами, показывая мне свое естество, и ее пальчики ритмично двигаются, пронзая сокровенную щель. Она ласкала себя с упоительным бесстыдством, наблюдая за мной страстными блестящими глазами из-под полуопущенных длинных ресниц. Я не мог этого вынести. Вскочив, я выронил книгу и опрометью вылетел из спальни. Уже в соседней комнате, сгорая от желания и стыда, я упал на колени, торопливо вытащил из штанов напряженный член и всего несколькими судорожными движениями довел себя до конца, а затем разрыдался, уткнувшись лицом в стену.
Что со мной стряслось? Я не имел прав на Лукрецию, но она сама хотела меня... Она давала мне понять, что в ее игру могут играть двое. Если бы я лег рядом с ней, я не смог бы удержаться. А кто бы смог? Это восхитительное создание с белой кожей, тонкой талией, нежной грудью и золотыми кудрями было подобно ангелу. Я вдруг представил себе Чезаре, занимающегося с ней любовью: его сильные руки, крепкие бедра, могучий торс. Арес и Афродита, брат и сестра. Ну конечно, он тоже не смог устоять перед ней, и я не винил его.
По возрасту Лукреция была едва ли старше меня самого, но она была уже расцветшей юной женщиной, а не ребенком. Я гадал, сколько любовников у нее уже было. Пополнив их ряды, я предал бы своего господина, а на предательство я пойти не мог, ведь тогда я навсегда потерял бы его доверие.
- Андреа! - услышал я голос Лукреции из спальни.
Приведя себя в порядок, я нерешительно остановился в дверях, глядя на нее. Она, как ни в чем не бывало, улыбалась, раскинувшись на постели.
- Ты не мог бы зажечь свечи?
- Я позову Никколо, - с усилием сказал я.
- Но я прошу тебя самого сделать это.
Только сейчас я заметил, как темно в спальне, и зажег свечи на столе и в высоких шандалах у стен. Лукреция задумчиво смотрела на меня, отчего я чувствовал себя неловко. Один раз я едва не уронил свечу, тихо выругался и непроизвольно оглянулся на девушку. Ее кожа мягко светилась, кудри отливали сияющим золотом, в зеленых глазах пряталась чувственность. Я быстро зажег оставшиеся свечи и поднял с пола брошенную мной книгу.
- Мне недоставало тебя, - пожаловалась Лукреция. - Я могу получить наслаждение сама, но ты мог бы сделать его куда большим.
- Прошу простить меня, госпожа...
- Тебя не привлекают девушки? Может быть, я не нравлюсь тебе?
- Вы сестра моего господина, а я всего лишь бедный мальчишка.
- Вот как? Значит, ты боишься гнева Чезаре? Я знаю, он очень ревнив, но ему вовсе не обязательно знать обо всем. Кстати, он все еще может подумать, что между нами что-то произошло.
Я невольно признавал, что она права: ее обнаженное тело свидетельствовало об этом красноречивее любых слов, и я был здесь же, в спальне моего хозяина.
- Монна Лукреция, я должен уйти.
- Не спеши, Андреа. В моей власти приказать тебе остаться.
- Мне приказывает только мой господин.
Она рассмеялась.
- Чезаре хорошо обучил тебя. Ты красив и недоступен более чем любой аристократ. Мало найдется принцев крови, способных отказаться от моих ласк. Страх перед Чезаре сильнее желания, которое томит тебя?
Я промолчал. Без сомнения, она была самой роскошной и дорогой из всех куртизанок Рима, но это ничего для меня не значило.
- Ты давно служишь моему брату? - помолчав, спросила она.
- Почти два месяца, госпожа.
- За это время ты должен был уже хорошо узнать его.
- Ваш брат остается для меня загадкой, - проговорил я. - Он редко позволяет мне находиться при нем.
- Только в постели? - Она засмеялась, игриво глядя на меня, и я почувствовал, как кровь прилила к моим щекам. - Ну вот, ты покраснел, выходит, я права!
- Нет! - вырвалось у меня, и я тут же отвел глаза.
- Ты не умеешь врать, Андреа. Как тебе нравится Чезаре? Вот уж не думала, что он заведет себе мальчика.
Я решительно направился к двери, и тут в коридоре послышались уверенные шаги, звук которых я уже научился безошибочно узнавать: мой господин вернулся. Мы столкнулись на пороге, и он придержал меня, взяв за локоть. Затем его взгляд уперся в лежащую на кровати Лукрецию, и он нахмурился.
- Сестра? Что ты тут делаешь?
- Жду тебя, дорогой, - отозвалась она, потягиваясь. - Ты заставил меня скучать, знаешь ли.
Чезаре оглянулся на меня, гнев на его лице быстро сменялся сомнением, любопытством и изумлением.
- Андреа, разве тебе не удалось развлечь монну Лукрецию?
- Боюсь, моих умений и воображения недостаточно для этого, монсеньор, - ответил я, выдержав его взгляд. - К тому же я не посмел бы даже думать...
- Напрасно. - Он усмехнулся, сбросил камзол и сапоги и прилег на кровать рядом с сестрой. Она обвила его шею руками и попыталась поцеловать, но он отстранил ее. - Андреа, я устал и хочу отдохнуть. Запри двери.
Я направился к выходу и хотел уже закрыть за собой дверь, когда Чезаре окликнул меня.
- Я не говорил, чтобы ты уходил. Просто запри двери.
Ничего не понимая, я выполнил его приказание и уселся в кресло возле столика у выхода, стараясь не мешать своим присутствием хозяину и его сестре, расположившимся на ложе. Они шептались о чем-то, чего я не мог слышать, потом Чезаре поцеловал Лукрецию в губы и стал поглаживать ее грудь. Я опустил глаза и стал думать о своих родных, оставшихся в бедном квартале. О Джанни, собирающемся жениться на Лючии, о Нани и Беатрисе, о моей доброй больной матери, даже о ненавистном Марко... Та жизнь была совсем другой. Если бы я мог вернуться! Но и я уже стал другим. Простой босоногий мальчишка-водовоз превратился в хорошо одетого подростка, научившегося наблюдать и немного владеть кинжалом, узнавшего цену деньгам и удовольствиям плоти. Возвращение к прежней жизни означало отказаться навсегда от всего этого... а отказаться я уже не мог.
- Андреа, иди сюда, - негромко позвал Чезаре, и я поднял голову.
Брат и сестра, оба полностью обнаженные, лежали в объятиях друг друга. Они были прекрасны; безупречно красивые юные тела мужчины и женщины, достойные кисти живописца, чувственно переплелись среди простыней. Я подошел и робко остановился у кровати, не зная, что делать.
- Разденься и ложись. - Чезаре повернулся и, взяв меня за руку, потянул к себе. Его губы нашли мои. - Ничего не бойся и не смущайся.
Он помог мне снять одежду, затем с восхищением пробежал пальцами по моим плечам, груди и животу. Лукреция, опираясь на согнутую руку, смотрела на меня с легким интересом. Ее раскрытые бедра притягивали мой взор, и жгучее желание поднималось во мне. Чезаре усмехнулся.
- Ты никогда не был с женщиной, Андреа?
Я смущенно опустил голову, и он провел языком по моему восставшему члену, заставив меня затрепетать.
- Очаровательный ангел, сегодня я предоставлю тебе возможность овладеть самой дорогой шлюхой в Риме... Что скажешь, Лукреция? Ведь ты хотела его?