Микаэль рассмеялся. Приручить зверя внутри него казалось замечательной идеей.
- Oui.
- Хорошо. Так ты в игре?
- Я мечтал об этом... всегда. Если вы с Отцом С считаете, что я готов…
- Не важно, что на этот счет думаю я или Отец С. Как ты сам считаешь, ты готов?
Был ли он готов? Боже, для Норы Сатерлин он был готовым с самого рождения. Микаэль кивнул.
- Я в игре.
- Отлично. Теперь нам нужно подумать, как вытащить тебя из дома, чтобы твоя мать не бросилась звонить в полицию.
Микаэль усмехнулся.
- Ты не знаешь мою маму. Она будет счастлива, если я исчезну на несколько месяцев. Или навсегда.
Нора убрала солнечные очки на макушку. В ее зеленых глазах светилось сочувствие.
- Я уверена, она любит тебя, Ангел. И если она не придет тебе на помощь, у тебя всегда есть мы. Я попала в беду, когда мне было пятнадцать – в очень большую беду. Тогда, моя мать полностью отказалась от меня. Наш священник практически вырастил меня после этого. А как ты думал, я стала такой?
- Удивительно, - сказал он, и Нора сделала реверанс.
- Твоя мама смирится с этим, наверное. Черт возьми, может быть, и моя мать в итоге примет мой образ жизни.
Микаэль надеялся, что это было правдой. Он скучал по своей маме. Они жили под одной крышей, но словно существовали в двух разных мирах.
- Я просто скажу ей, что на лето нашел работу в пригороде. Почти все прошлое лето я проработал воспитателем в детском лагере.
Нора задумалась.
- Когда выпускной? Ты должен выступать там с прощальной речью, не так ли?
- В среду вечером, хотя я могу пропустить. Я больше не самый лучший ученик, завалил экзамены по физике.
- Оу, прости, Микаэль.
- Не страшно. Я завалил их специально.
- Почему?
- Не хотел произносить речь с трибуны.
Он ожидал, что Нора отчитает его за очевидную глупость, но вместо этого она просто рассмеялась.
- Мне нравится твой стиль. Смотри, не пропусти церемонию выпуска. Даже я была на своей. Пришлю машину в четверг утром. Сатерлин вытащила блокнот и ручку из сумочки.
- Вот. Мой адрес электронной почты. Оставайся на связи, хорошо? Можешь спрашивать все, что угодно.
Дрожащими пальцами Микаэль ухватился за листок бумаги, обменивая его на ключи от машины.
- Нора? - сказал Микаэль, когда она открыла дверь машины.
- Что, Ангел?
Парень посмотрел на клочок бумаги в его руках.
- Спасибо.
Сатерлин улыбнулась ему.
- Всегда пожалуйста.
- Отец С... с ним все будет хорошо? Он все исправит, да?
- У него свои способы заставить других подчиняться его желаниям, и если он не хочет быть епископом, то всегда найдет выход.
Микаэль кивнул, желая верить ее словам. Сама мысль, что Нора и Отец С попадут в беду только за то, что любят друг друга, была ему ненавистна.
- Ты действительно думаешь, что ему придется иметь дело с прессой?
- СМИ сейчас в курсе всех скандальных дел церкви, так что, вероятно, да.
- Что он собирается делать?
Желудок Микаэля скрутило в тугой узел, но Нора только улыбнулась в ответ.
- Наверное, то, что обычно делаю я, когда говорю с репортерами - заставляю их буквально выпрыгивать из штанов от любви и восхищения.
* * *
- Есть что-нибудь? - спросила Сюзанна, вытягивая ноющие руки вперед.
- Не так много. Каждый раз, когда я натыкаюсь на ссылку на Маркуса Стернса, все что получаю - это эссе о высылке французских гугенотов.
- Я тоже, - сказала Сюзанна и закрыла ноутбук.
Она посмотрела на свои заметки. За четыре часа поиска в Интернете она и Патрик не узнали ровным счетом ничего об отце Стернсе. Ничего полезного, по крайней мере. В анонимном факсе, который пришел утром, были не только имена. Звездочка в нижней части страницы обозначала всего три зловещих слова - "возможный конфликт интересов". Перечень имен дал ей два жизненно-важных факта – во-первых, Отец Маркус Стернс был в списке кандидатов на пост следующего епископа, и, во-вторых, Отцу Маркусу Стернсу было что скрывать.
- Порылся на Фейсбуке и еще кое-где. Несколько прихожан упоминали его, - сказал Патрик, листая свои записи. – Отец Стернс прочел прекрасную свадебную проповедь из Премудрости Сираха, - процитировал Патрик. - Даже не верится, что Мэтью не заорал, когда Отец Стернс вылил воду на его голову. Хотя ничего необычного. Судя по всему, мы смотрим на самого лучшего священника в этой церкви.
- Я не куплюсь на это. Никто не идеален. И звездочка рядом с его именем говорит мне об этом, - сказала Сюзанна, еще раз взглянув на факс.
Весь день она бралась за листок и вглядывалась в эту звездочку напротив имени Отца Стернса.
- Сюзанна, - сказал Патрик, глядя сурово, - фраза «конфликт интересов» может означать все, что угодно. Ты же понимаешь это, он вполне мог пожертвовать деньги на какого-то политического кандидата, которого церковь не одобрила. Это не означает, что он автоматически становится растлителем малолетних.
Сюзанна покачала головой.
- Если бы это было так безобидно, никто не стал бы так рисковать ради факса. Нужно копать дальше.
- Отлично, и что будем делать? - спросил Патрик, перетянув Сюзанну себе на колени.
Она знала, что он надеется на ответ «Сдайся и забудь», но она только-только начала свою битву.
- Ты репортер. Что бы ты сделал? - спросила девушка.
- Начал делать телефонные звонки. Поспрашивал бы местных жителей.
Сюзанна встала с его колен и нашла сотовый телефон.
- Ты профессионал, - сказала девушка, передавая телефон Патрику. – Я всего лишь военный корреспондент. Покажи мне, как это делается.
Тяжело вздохнув, Патрик снова открыл ноутбук. Заглядывая через плечо, Сюзанна смотрела, как он ищет номер главного редактора газеты Уэйкфилд. Патрик набрал номер и после нескольких гудков, произнес, - Патрик Томпсон от Ивнинг Сан, - произнес он, Сюзанна была впечатлена тем, что он использовал свое настоящее имя и газету. - Я хотел бы спросить об инциденте, который произошел в церкви Пресвятого Сердца несколько лет назад. Уверен, выпонимаете, что я имею в виду.
Сюзанна прикрыла рот рукой, чтобы заглушить смех. Ну и трепло же он. Она и Патрик не знали абсолютно ничего о том, что могло случиться в этой церкви за все время ее существования. Патрик улыбался, но затем улыбка стала исчезать с его лица, когда он слушал голос на другом конце.
- Два года назад, - повторил Патрик и написал что-то на блокноте рядом с коленом.
Девушка прочла эти слова, и кровь отхлынула от ее лица. Патрик повесил трубку и посмотрел на Сюзанну, та оторвала взгляд от страницы и перевела его на Патрика.
- Теперь ты знаешь, почему я это делаю, - сказала она, и Патрик кивнул. - Дело не только в Адаме. Больше нет.
Сюзанна снова посмотрела вниз на нацарапанные строчки.
«Микаэль Димир, четырнадцать лет, пытался покончить жизнь самоубийством в церкви Пресвятого Сердца. Единственный свидетель – Отец Маркус Стернс»
Глава 3
Дождавшись наступления темноты, Нора отправилась в Пресвятое Сердце. Припарковав машину в тени густой рощи, что защищала дом священника со всех сторон, она прогуливающейся походкой, выбрав самый короткий путь, направилась прямиком к входной двери Сорена. Взглянув на деревья, Сатерлин улыбнулась. Она вспомнила, как однажды в пятницу тайком пробралась в дом священника, тогда ей было шестнадцать лет, она еще была Элеонор Шрайбер, а Норы Сатерлин не существовало и в помине. В тот день она пропустила школу по самой что ни на есть прекрасной причине: ей хотелось побыть на солнце. Тогда, у нее было предчувствие, что, если бы ей пришлось сидеть на уроке химии, то в конечном итоге она бы наглоталась ацетона в подсобке только ради того, чтобы сбежать. Прогуливаясь по тропинке между деревьями за церковью, девочка увидела Сорена во дворе дома. Никогда раньше она не видела его в другой одежде, кроме обычных церковных облачений, но в тот день на нем были джинсы и белая футболка. Даже в сутане было видно, что мужчина хорошо сложен, теперь же Нора могла рассмотреть его мускулистые руки, упругие бицепсы и сильную шею без белого воротничка. Руки Сорена были в грязи, когда он с впечатляющей силой выкапывал ямы и сажал трех-четырехфутовые саженцы в землю. В своей обычной одежде и солнцезащитных очках, в лучах апрельского солнца отражающихся от светлых волос, ее священник казался существом не божественной, а дьявольски порочной красоты. Внутренние мышцы бедра заныли только при виде него.
- Элеонор, ты должна быть в школе.
Он даже не оторвал взгляда от своей работы, присаживаясь на колени и укрывая корни саженца черной землей.
- Это был вопрос жизни и смерти. Если бы я осталась в школе, то пришлось бы убить себя.
- Так как самоубийство - это смертный грех, я прощаю тебе прогул. Но тебя не должно быть в доме священника.
Мужчина не казался сердитым или разочарованным, только удивленным ее поступком, впрочем, как обычно.
- Я за забором. Я даже не в доме, а просто рядом. А что вы делаете?
- Сажаю деревья.
- Это понятно, но зачем? Двух миллионов деревьев вокруг недостаточно?
- Не совсем. Из церкви все еще можно увидеть мой дом.
- Это что, плохо?
Сорен встал и подошел к забору. Нора вспомнила, как в тот момент забилось ее сердце. Он наверняка мог слышать стук через ее грудную клетку. Стоя лицом к лицу с девочкой, отделенный от нее только забором и четырнадцатилетней разницей в возрасте, Сорен снял очки и посмотрел ей в глаза.
- Я люблю уединение, - сказав это, мужчина заговорщицки улыбнулся.
- Пройдут годы, прежде чем вы его получите.
Сорен приподнял бровь, и Нора покраснела.
- Уединение, я имею в виду. Эти деревья будут расти вечность.
- Не эти. Адамово дерево, и вот эти виды ивы являются одними из самых быстрорастущих.
- Так гонитесь за своей личной жизнью?
- Я могу подождать.
Что-то в его глазах и голосе говорило, что теперь они говорили не о деревьях. Я могу подождать, сказал он и смерил Элеонор взглядом, настолько интимным, как будто по ее лицу прошлась его рука, а не только взгляд.
Призвав все свое мужество, Нора не отвернулась.
- Я тоже.
Отбросив мысли о прошлом, Сатерлин вошла в дом священника через заднюю дверь. В ночной тишине единственным звуком был тихий скрип дерева под ногами. Ей будет не хватать этого звука летом, этого дома и священника, который жил здесь. Сегодня будет их последняя ночь вместе до конца лета и пока не утихнет вся суета насчет замены епископа Лео. Тогда она и Сорен смогут вернуться к своей необычной версии нормальной жизни.
Но только если его не выберут на замену епископу. Пожалуйста, Боже, она молилась, пожалуйста, пусть его не выберут.
Пройдя через кухню, Нора увидела одну зажжённую свечу в центре стола. Рядом со свечой лежала маленькая белая карточка, и на ней элегантным почерком Сорена были написаны инструкции: Сначала ванная. Затем приходи ко мне.
Держа карточку за уголок, Сатерлин поднесла ее к свече и позволила огню поглотить слова Сорена. Она задула пламя, когда то коснулось ее пальцев, и сбросила пепел в раковину. Как практически у всех приходских священников, у Сорена была экономка, занимающаяся хлопотами по дому. Нора была благодарна миссис Скалера – женщина была настолько упорной, что могла заставить даже Сорена сесть и поесть, когда он забывал о трапезе - но также Сатерлин знала, что любая записка от него, один единственный черный волос или шпилька или любой другой признак, что в доме побывала женщина, найденный экономкой, поставят под угрозу всю карьеру Сорена.
Нора начала раздеваться, поднимаясь по узкой лестнице на второй этаж. Она любила дом священника. За семнадцать лет он стал ее тайным вторым домом. Небольшой готический двухэтажный коттедж был очень далек от просторного особняка, где Сорен родился и жил, пока ему не исполнилось одиннадцать лет. Но тот дом никогда не был ему родным. При всей своей внешней красоте то был дом ужасов. А это место похитило его сердце так же, как и Элеонор годы тому назад.
Вдыхая пар, поднимающийся от горячей воды, Нора позволила теплу просочиться через кожу. Сорен часто купал ее до своих сессий. Это было актом доминирования, актом заботы родителя о маленьком ребенке, и что еще более важно, это расслабляло мышцы так, что избиение причиняло боль, но не травмировало.
Нора не стала задерживаться в ванне или тратить время на то, чтобы вымыть волосы. Она хотела его, нуждалась в нем. Сегодня был их последний вечер вместе на следующие два или три месяца. Пять лет, напомнила она себе, и на ее глаза навернулись слезы. Пять лет они жили порознь. Два месяца должны казаться ничем.
Но что, если она оставит его и на этот раз не сможет вернуться?
Нора вышла из воды и вытерлась. Завернутая лишь в белое полотенце, она шла по коридору в его спальню. На первый взгляд спальня Сорена казалось идеальным отражением того, каким он был на людях. Темное дерево каркаса двухсотлетней кровати королевского размера с балдахином идеально сочеталось с древесиной пола. Потолок арочного типа, словно церковный неф. Сквозь распахнутое эркерное окно в комнату лился лунный свет. Все было чистым, аккуратным, скромным, элегантным и благочестивым. Незапятнанная современной технологией и без избытка украшений, это была спальня человека, которому ничего не нужно было доказывать.
И все же... наметанный глаз, который знал, что искать, мог зацепиться за отметины на спинке кровати, которые не были естественными знаками старения. Замок на большом старинном сундуке под окном казался излишне громоздким для охраны обычного постельного белья. А в коробочке из палисандрового дерева на прикроватной тумбочке лежал не только его белый воротничок – там был и ее ошейник.
Взгляд Норы пробежался по освещенной свечами комнате, пытаясь найти Сорена. Она не видела его. Вместо этого Сатерлин увидела кровать... Он поменял простыни. Белые простыни исчезли, а их место заняли насыщенные черные. Черные простыни означали только одно. Нора резко вдохнула и, кажется, забыла выдохнуть.
- Дыши, малышка, - произнес Сорен, подходя к ней сзади и обнимая.
- Да, Сэр.
Нора вдохнула, чувствуя, как в легкие поступает воздух, и выдохнула через нос. Она закрыла глаза, чувствуя, как ошейник обхватывает ее шею, и задрожала, когда мужчина собрал волосы и поднял вверх, застегивая замочек.
- Ложись, - приказал он.
Нора отступила от него; ноги дрожали. Пока она шла к кровати, Сорен снял с нее полотенце. Обнаженная, Нора лежала поперек черных простыней, заставляя себя продолжать дышать.
Сорен стоял рядом с постелью, глядя на нее сверху вниз. Протянув руку к шее, он снял с себя белый воротник, расстегнул рубашку и медленно спустил ее. Нора никогда не видела человека с более красивым телом, чем у Сорена. Его утренние пробежки и пятьсот отжиманий и приседаний, которые он делал каждый день, держали его в безупречной форме. Подтянутые тугие мышцы покрывали каждый дюйм его высокого тела. Иногда Нора просто не могла держать руки подальше от него. Но сегодня она боялась его прикосновения также сильно, как и жаждала его.
Сорен позволил рубашке упасть на пол. Босиком и в одних только черных брюках, он забрался на кровать, и лег поверх Норы.
Наклонив голову, он поцеловал ее. Сатерлин любила то, как он ее целовал, будто обладал, владел ею. Иногда Нора удивлялась той мысли, что, в то время как у нее было любовников больше, чем можно было сосчитать, Сорен делил себя только с тремя людьми за всю свою жизнь. Его преданность ей покоряла, и Нора обняла мужчину, чтобы притянуть еще ближе. Редко, если вообще удавалось, она могла прикасаться к нему, когда они занимались любовью. Сорен был садистом и доминантом. Когда он брал ее, почти всегда Нора была связана, прикована к кровати, полу или Андреевскому кресту. Только по ночам как эта он оставлял ее руки и ноги свободными. То, что он собирался сделать, было достаточно садистским и не требовало связывания, чтобы удовлетворить его натуру.
Сорен отодвинулся от Норы и потянулся к тумбочке. Пальцы Норы впились в черную ткань простыни.
Сатерлин посмотрела в его глаза - серые глаза цвета наступающей бури.
Когда Сорен поднял руку, в ней сверкало маленькое изогнутое лезвие.
* * *
Микаэль ходил по комнате, пытаясь решить, как именно рассказать маме, что он планировал уехать из города на лето. Он ненавидел ей лгать. Но он не мог просто выйти и сказать, что сбегает с Норой Сатерлин. Он знал, что его мама видела, какой он. Или, по крайней мере, знала, что он не был похож на других детей. Парни в его школе попадали в неприятности из-за журналов Плейбой, спрятанных под матрасами, или из-за беременности своих подружек. У Микаэля же случались проблемы из-за найденных в телефоне фотографий связанных мужчин, избитых женщинами, и даже другими мужчинами. И за это его не просто журили; именно после этого он наносил себе порезы и ожоги. Как-то отец надавал ему пощечин и бросил о стену с такой силой, что остались синяки – ужасно большие – по всему телу.