Больной... извращенец... урод... тогда отец высказал ему все. Когда мама попыталась защитить сына, говоря, что Микаэль еще слишком молод и запутался, отец ударил и ее. Побои стали ежедневными, пока отец, наконец, не съехал. Мать Микаэля замкнулась в себе от шока и до сих пор не полностью от него оправилась. В ночь, когда Микаэль перерезал себе вены, в голове была лишь одна мысль: может быть, если он умрет, родителям больше не придется ссориться.
Сделав глубокий вдох, Микаэль вышел из спальни. Он нашел маму на кухне, раскладывающую продукты.
- Привет, - сказал он, потирая руки, как будто ему было холодно.
И хотя это было не так, кожа парня все равно покрылась мурашками.
- Привет, - отозвалась она, комкая полиэтиленовый мешок и бросая его в урну под раковиной.
Его мама по-прежнему была очень красивой, даже после рождения двух детей и брака, который развалил ее жизнь. Именно от нее Микаэль унаследовал эти прямые темные волосы, тонкокостное телосложение и бледный цвет лица. Зато, насколько он мог видеть, от своего отца он не получил вообще ничего. Иногда он задавался вопросом, а был ли он его настоящим отцом. Ни у кого из членов их семьи не было такого цвета глаз. Однако Микаэль знал, что всего лишь хотел принимать желаемое за действительное. Он был очень похож на младшую сестру отца, и поэтому в реальности не существовало никакого другого любящего и всепрощающего отца, которого так ему бы хотелось найти.
- Помочь?
Микаэль научился всегда спрашивать, прежде чем помогать в чем-то, связанным с кухней. Не важно, куда бы он не складывал вещи, мама всегда приходила и перекладывала их на мифическое «правильное» место.
- Почти закончила. Как прошел твой день?
Мама открыла шкаф над плитой и переставила кувшины и банки на полке, чтобы освободить больше места.
- Отлично. Хорошо, что школа закончилась. Я отнес твои книги в библиотеку. Ты же дочитала их, да?
- Да. Спасибо.
Микаэль переминался с ноги на ногу. Скованные движения матери и ее отказ встречаться с ним взглядом не предвещали ничего хорошего. Он не был уверен, что он натворил на этот раз, но решил, что сейчас не лучшее время, чтобы рассказать о том, что он уезжает на лето.
- Ладно, думаю, я пойду почитаю.
- Микаэль, что-то случилось? - спросила мама прежде, чем он смог покинуть кухню.
- Что? Нет, не думаю.
Она посмотрела на него долгим изучающим взглядом, такой привычный взгляд он получал от нее в течение последних трех лет. Он бы даже назвал этот взгляд – «Кто ты и что ты сделал с моим сыном?» Длинные волосы, инцидент с фотографиями и ожогами, ночь, когда он пытался покончить с собой... Микаэль знал, что его мать была убеждена, что он сошел с ума несколько лет назад, и потеряла всякую надежду вернуть его обратно.
Покачав головой, женщина подошла к задней двери, достав из-за нее скейтборд, она протянула тот парню.
- Спасибо. Я оставил его…где-то.
- Ты оставил его на заднем сиденье автомобиля Норы Сатерлин.
Дерьмо. Микаэль вздохнул, решив попробовать отвлечение, этой стратегии выживания Отец С научил его во время своих консультаций.
- Это БМВ Z4 Родстер. У него нет заднего сидения.
Ее глаза вспыхнули гневом.
- Что ты делал в БМВ Z4 Родстере без заднего сидения, принадлежащего Норе Сатерлин, Микаэль?
- Ничего. Она подвезла меня домой от церкви.
Мать Микаэля продолжала прожигать его взглядом.
- Ты знаешь, что она годится тебе в матери? Я знаю, что она не выглядит на свой возраст, и один Бог знает, насколько несоответственно ему себя ведет, но так оно и есть.
- Это была просто поездка домой, мама. Она хорошая. Она не такая, как ты думаешь.
- Я думаю, что она очень опасная женщина. И я думаю, что тебе могли бы причинить вред, если бы ты провел с ней больше времени.
Микаэль задумался, как могла Нора жить настолько невозмутимо. Будет ли он когда-нибудь таким же бесстрашным как она? Микаэль вспомнил, как несколько месяцев назад слоняясь по коридорам церкви после службы, подглядел за разговорами Норы. Одна из этих дряхлых летучих мышей, посещающая службу, разошлась насчет мерзости содомии. Нора похлопала женщину по спине и сказала: «Если это мерзость, то потому, что вы к ней неправильно относитесь. Расслабьтесь и получайте удовольствие. И вам даже понравится» С этими словами Сатерлин упорхнула, оставляя старых дам краснеть и пыхтеть от злобы. Микаэль вынужден был скрыться в одном из туалетов, и смеялся до колик в животе.
Бесстрашный. Он мог стать таким.
- Мне нравится боль, - сказал он.
Его мать покачала головой.
- Не напоминай мне.
Микаэль повернулся, собираясь уйти. Он чувствовал, что провел большую часть последних двух лет, отворачиваясь и сбегая от матери. Гораздо больше он хотел бы подбежать к ней и обнять, чем сбежать еще раз. Но теперь это больше не казалось возможным вариантом.
- Меня не будет все лето. Я уезжаю в четверг. Ничего страшного?
- Хорошо, - ответила мама.
Казалось, он услышал в ее голосе нотку облегчения.
- Если это так необходимо. Снова будешь вожатым в лагере?
- Что-то вроде того, - ответил он. – Мне не нужны деньги и вещи. Тебе не нужно обо мне беспокоиться.
- Я беспокоюсь о тебе со дня твоего рождения. И не перестану этого делать сейчас.
Микаэль хотел рассмеяться, но голос, казалось, пропал, он повернулся, собираясь уходить.
- Микаэль?
Медленно парень обернулся и посмотрел на маму.
- Ты же не собираешься в лагерь этим летом, ведь так?
- Мама, я…, - протянул Микаэль, и остановился.
- Не думаю, что хочу знать, чем ты собираешься заниматься…ведь нет?
Микаэль тяжело вздохнул.
- Нет, наверное, нет.
* * *
Первый порез Сорен сделал на ее бедре.
Это был неглубокий надрез, длиной в дюйм. Кровь текла медленно, собравшись в каплю, она скользнула тонкой линией по ноге, высохнув на коже раньше, чем успела упасть на черную простыню.
Второй порез Сорен сделал на животе по кромке грудной клетки.
- Поговори со мной, Элеонор, - приказал Сорен, делая третий надрез, длиной в полдюйма, на ее груди.
- Ауч.
Нора слегка рассмеялась. Сорен посмотрел на нее сверху вниз, в его глазах тлели любовь и желание.
- Будет не так больно, если ты будешь разговаривать. О чем ты думаешь?
- Я думаю, что мы давно этого не делали, Сэр.
Последний раз они играли в игру с кровопусканием более года назад, как раз через две недели после того, как она вернулась к нему. Той ночью они заново подтвердили свою связь друг с другом - Нора поклялась принадлежать ему, а он - что сделает все, что в его силах, чтобы сделать ее счастливой и защитить. Той ночью, как и четырнадцать лет назад, в их первую ночь любви, пролилась кровь, ее кровь. В их первую ночь вместе, кровь от разорванной девственной плевы запятнала простыни; год назад потекла кровь из восемнадцати порезов по всему ее телу. Восемнадцать... один порез за каждый год, что он знал ее, один порез за каждый год, что он любил ее.
- И хорошо, что мы делаем это нечасто, - произнес мужчина, с нежностью лаская ее щеку тыльной стороной ладони.
Сорен казался совершенно спокойным в этот момент, его лицо было маской безмятежности. Но Нора знала его как никто другой. Под поверхностью спокойствия бурлили темные, опасные и едва сдерживаемые желания.
Нора посмотрела вниз, когда Сорен занес лезвие прямо под ее правой грудью и сделал аккуратный надрез.
- Вам нравится это, - сказала она и Сорен торжественно кивнул. - Мы могли бы делать это чаще, если вы хотите, Сэр.
- Конечно, могли бы, - непринужденно отозвался он, и Нора улыбнулась, даже когда от жалящей острой боли глаза заполнили слезы.
Они могли бы играть в эту кровавую игру каждый день, если бы таким был его приказ.
- Но у нас обоих есть работа.
Сорен улыбнулся ей, и она ответила улыбкой сквозь слезы.
- Работа? Что это такое?
Бросив свою вторую работу в качестве Госпожи, Нора теперь была только писательницей. Работа, которая требовала чуть больше, чем пить кофе и чай и носить пижаму до четырех пополудни, на самом деле совершенно не казалась работой. Сорен, с другой стороны, посвятил свою жизнь церкви. Поднимаясь практически каждое утро к пяти, чтобы успеть на пробежку, самое позднее он был в своем кабинете в Пресвятом Сердце к семи. Он исповедовал, посещал больных и умирающих, наставлял женатые пары, проводил свадьбы, крестины, похороны и служил мессу от четырех и до семи раз в неделю... Нора знала, что если выяснится, что она и Сорен были любовниками, не секс вызовет самый большой резонанс. Сорен был практически объектом поклонения в Пресвятом Сердце и в епархии. Если Церковь обнаружит, что он садист, избивающий женщин, даже с их согласия, то он будет лишен сана. Сорен не бросит ее, не покается и никогда не согласится с тем, что их отношения были грехом. И церкви придется отлучить его. Мало кто за пределами католической церкви понимал, что означало отлучение, это было не просто увольнение или изгнание. Сорену будет отказано в таинствах, его станут избегать и осуждать.
- Я боюсь, Сэр, - наконец, призналась она.
- Ты хочешь, чтобы я остановился?
Она покачала головой.
- Не этого. Я боюсь того, что может произойти. А Микаэль? Что, если выяснится какой он на самом деле? Что если они узнают о Восьмом круге?
Нора даже не хотела думать о том, насколько плохо все обернется, если пресса разнюхает о них. Кингсли Эдж охранял членов их сообщества с ужасающим упорством. Но даже он не сможет остановить акул, как только они почуют в воде кровь. Католический священник и эротическая писательница, принадлежавшая ему полностью с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать... мальчик-подросток, который пытался покончить жизнь самоубийством из-за сексуальной ориентации, потерявший девственность во время ритуальной садо-мазо сцены с Норой... и Восьмой круг, названный, как Ад Данте, где каждый - от высокопоставленного агента ФБР до падчерицы губернатора – имели именной пропуск. Если мир узнает о ней и Сорене, не будет этому ни конца, ни края. Восьмой Круг, носящий имя Ада Данте, где обитали те, кто злоупотреблял своей властью, станет настоящим адом для тех, кто думал, что нашел хоть одно безопасное место, где может быть самим собой.
- Элеонор, что я обещал тебе в последний раз, когда мы делали это?
Нора вдохнула и прикусила нижнюю губу.
- Вы обещали обеспечить мне безопасность.
- И я был серьезен в своем намерении. Я справлюсь с этим, с тобой или Микаэлем не случится ничего плохого.
Пятый порез был коротким и резким, расчертившим край ее ключицы.
Сорен отложил лезвие в сторону и раздвинул ее ноги. Он целовал внутреннюю часть ее бедер; поцелуй скользнул выше, касаясь ее клитора губами и открыв языком. Игры с кровопусканием делали Сорена еще более чувственным, чем обычно. Когда кровь хлынула из раны и засохла на коже, Нора почувствовала, как в глубине зарождается сильный оргазм. Сорен знал ее тело лучше, чем любой любовник, который у нее когда-либо был или будет.
- Мне разрешено кончить? - спросила она, зная, что Сорен не станет ограничивать ее, не сегодня.
Оргазм, как горячая ванна, имел практическое назначение. Чем больше эндорфинов наполнят ее нервную систему, тем больше боли она сможет вынести.
- Кончай, - приказал Сорен, пальцем проскальзывая внутрь нее и нажимая на переднюю стенку влагалища.
Когда оргазм Норы наводнил ее, Сорен снова взял лезвие и сделал быстрый косой надрез на ее бедре. Нора вздрогнула, но только немного. Удовольствие и боль танцевали вместе, не касаясь друг друга. Нора задыхалась, и Сорен откинул волосы с ее лба.
- Можешь вынести больше? - спросил он.
Сатерлин хотела сказать нет и положить этому конец. Боли было почти слишком много даже для такой, как она. Ее интенсивность была чрезмерной, опьяняющей. Интимность этой боли была сильнее, чем секс. Только с Сореном она могла подчиниться такому действию. Сорен не требовал от нее сексуальной верности. Она продолжала видеться с Шеридан, своей любимицей среди старых клиентов, и Сорен по-прежнему делил ее с Кингсли от случая к случаю. Но когда дело доходило до боли, только ему было позволено причинять ее Норе.
- Да, Сэр.
Сорен перевернул ее на живот. Шестой порез заклеймил плечо.
Нора уткнулась в простыни, стараясь заглушить крик боли. Повернув голову в сторону, она с трудом сглотнула и приготовилась. Седьмого пореза не последовало.
- Посмотри на меня, малышка.
Нора перевернулась снова, морщась, когда ее влажное и кровоточащее плечо соприкоснулось с простынями.
- Ты вернешься ко мне. Ты веришь в это, не так ли?
- Да, Сэр, - сказала она, кивая.
Сорен никогда не подводил ее раньше. Когда ее арестовали в пятнадцать лет, Сорен спас ее от тюрьмы. Когда ее отец-ублюдок пытался ее увезти, Сорен остановил и его. Когда она попала в беду из-за сочинения, которое написала, именно он пришел и спас ее задницу снова. Он помог ей поступить в колледж, помог закончить его, охранял ее, был рядом с ней, делал счастливой и показал ей мир, о котором мало кто догадывался, а затем сделал ее королевой этого мира... и все, что он когда-либо просил взамен, чтобы она отдала себя ему, отдала сердце, душу и тело. Это казалось такой мизерной платой.
- Сколько порезов сегодня? - спросила она, глядя, как с благоговением во взгляде Сорен изучал ее истекающее кровью тело.
Она видела, как вздымается его грудь, как глаза потемнели от желания. Игра с кровопусканием заводила его как ничто другое. И ничто другое не заводило ее больше, чем видеть его в таком состоянии... таким отчаянно нуждающимся в ней, что он казался почти…слабым.
- Семь, - ответил он, его голос был низким и хриплым.
Она уже пережила первые шесть.
- Хорошее библейское число, - отметила Нора.
- Пять за те годы, которые мы провели врозь. Один за год, который ты провела со мной. И один до конца наших жизней.
Последний всегда был самым болезненным. И ей не нужно было спрашивать, где тот будет. Сорен ждал, пока Нора морально приготовилась. Это был Сорен, напомнила она себе. Мужчина, которого она любила в течение почти двадцати лет. За все время так сильно она любила еще только одного человека, и отказалась от него ради Сорена. Если она смогла отказаться от Уесли ради Сорена, она сможет сделать и это.
Нора широко раздвинула ноги. С шокирующим спокойствием Сорен расположился между ее бедер. Нора закрыла глаза и задышала через нос, когда Сорен провел плоской стороной лезвия вдоль влагалища, оставляя небольшой порез на половых губах. Она старалась не вздрагивать, зная, что ее храбрость будет вознаграждена.
Боль практически утихла, когда Сорен взял ее руку и вложил лезвие в ладонь. Пытаясь вернуть себе самообладание, Нора подняла руку и одним быстрым и уверенным движением сделала надрез на его груди над сердцем. Опустив руку, Нора отложила лезвие в сторону, и, приподнявшись, прикоснулась губами к его коже и лизнула кровоточащую рану. Это действие было последней каплей для спокойствия Сорена. Опрокинув Нору обратно на спину, он одним быстрым движением стянул с себя брюки. Когда он вошел в ее истекающее кровью тело, Сатерлин почувствовала настолько острую боль, что та угрожала сокрушить ее самообладание. Ее стоп-слово, казалось, балансировало на кончике языка. Однако Нора вдохнула и проглотила его, когда Сорен начал двигаться.
Обвиваясь вокруг него руками и ногами, она вцепилась ногтями в его спину и царапала ее. Он укусил Нору за шею и грудь, впиваясь пальцами в кожу. Ее тело ожило от боли, боли, которая превращалась в удовольствие, когда он продолжил свое неумолимое вторжение. Прижав ступни к постели, Нора выгнулась, приподнимаясь к его бедрам. Оргазм был настолько сильным, что, казалось, сломает ее. Наслаждение проходило сквозь нее разрядами, разрезая как самый острый из ножей.
Сорен продолжал вколачиваться в нее, и Нора вжалась в него от любви и отчаяния. В такие моменты он был потерян для себя, потерян в тени, что хранил под сердцем. Он редко позволял себе отпустить контроль, и делал это только с ней. Нора лежала под ним, позволяя использовать свое тело в качестве сосуда для его желания. Когда он, наконец, кончил, то толкнулся в нее с такой силой, что Нора знала, что внутри наверняка останутся синяки. Мужчина выдохнул ее имя, по его телу прошла судорога.