И ни один университет и не посмотрел бы на кандидатку, не прошедшую строгую подготовительную программу.
— Но ежедневно я проводила уроки для учеников Хейвуда, проверяла домашнее задание, оценивала контрольные и готовилась к практическому занятию на следующий день, а потом садилась за стол и смотрела на календарь с изображением Консерватории. И училась все то время, что оставалось до сна. Я оказывала всевозможные услуги миссис Оукблаф и даже призвала молнию, чтобы возродить эликсир серебряного света для свадьбы ее дочери. И все ради изначально безнадежной мечты. — Иоланта улыбнулась. — Ничего не напоминает?
Тит посмотрел на нее серьезными и красивыми глазами:
— Кое-что.
— Так и тут. Пророчества, скорее всего, воплотятся, но пока я ни от чего не отказываюсь. Я не стану отчаиваться сейчас только потому, что завтра упадет тень. — Она коснулась его влажных от тумана волос. — Или, возможно, я уже впала в отчаяние и решила, что иногда можно поддаваться унынию, но не по три же раза на дню.
Тит прижал ее пальцы к своим губам.
— Неужели все так просто?
— Что? Здоровая доля упрямства и легкое безумие? Конечно. Если тебе нужно больше того и другого, уверена, в лаборатории все найдется. — Иола поцеловала его в щеку. — Теперь забирайся в ванну, пока вода не остыла.
Она отнесла корзинку с едой в лабораторию. Тут были и сэндвичи, и фляга с супом, и пудинг. Все такое английское — и холодное, не считая супа. Иоланта, как могла, разогрела сэндвичи и пудинг, следя за огнем, чтобы ничего не сжечь.
А в следующее мгновение вдруг опустила голову на стол и заплакала, не в силах справиться с горем. Оно походило на бушующий шторм, и волны с каждым ударом становились все безжалостней.
Какой же дурой она была, если решила, будто сможет что-то изменить, спасти Тита от гибели. И всякий раз, стоило им избежать смерти, выйти без потерь из безвыходной ситуации, вера Иоланты крепла. Зачем же еще ей дана власть над божественной искрой, если не для того, чтобы менять безрадостные судьбы?
Что предвидела принцесса Ариадна? Что привнес в это непреодолимое будущее жуткий сон Кашкари? Образ Иоланты, стоящей на коленях у безжизненного тела Тита и вопящей от ярости и беспомощности? А учли ли предсказатели, что после она уничтожит все на своем пути, оставив лишь пожары и разрушения?
На плечо опустилась рука Тита:
— У меня тут на полке завалялось упрямство заодно с безумием. Что из них ты не смогла найти?
Услышав его голос, Иола зарыдала еще горше.
— А баночки самообмана там нет? Мои запасы истощились.
Тит оторвал ее от стола:
— Нет, у меня закончился, но осталось немного здравого смысла. Если хочешь.
— Что это такое?
Он вытер ее заплаканное лицо мягким платком.
— Не надо отчаиваться сейчас только потому, что завтра упадет тень.
Из глаз Иолы опять полились слезы.
— Фортуна, защити. Где-то я уже слышала эту старую басню.
— Ее поведала мне некая спятившая чародейка, прежде чем я ушел принимать ванну. Ты, вероятно, ее встречала: красивая девчонка, хоть и грозная, в случае чего может и током ударить.
Помимо воли она улыбнулась:
— И что ты делаешь, чтобы избежать удара?
— Отвлекаю ее множеством розовых лепестков. Ей нравится такая сентиментальная чепуха.
Иоланта фыркнула. Розовые лепестки были их дежурной шуткой с начала осеннего семестра, вот только именно она насмехалась над Титом за его отношение к романтике.
— Хочешь посмотреть, что еще я приготовил, дабы она меня не стукнула?
— Попробую угадать: луну и звезды?
— Вроде того.
Он подошел к запертому шкафчику и вытащил снежный шар, который Купер хранил в своей комнате в доме миссис Долиш. Приглушив свет, Тит произнес:
— Astra castra.
Сфера распахнулась. Бесчисленные звездочки поплыли по воздуху, словно волшебная пыль. Постепенно они собрались в знакомый ослепительный Млечный путь.
Иоланта задержала дыхание: миниатюрная галактика была завораживающе прекрасной.
Но вскоре звездочки пропали.
Затем Тит подарил ей маленький, но очень красивый фейерверк. А после — крошечное зернышко, которое дало росток, побег и в итоге вымахало в чудесное дерево, мелодично шелестевшее нежными зелеными листьями, пока с веток лился настоящий дождь из серебряных лепестков.
— Я всегда представлял тебя сидящей под деревом в теплый день на просторной лужайке перед Консерваторией, с коробкой дынанасового мороженого миссис Хиндерстоун.
Иола покачала головой:
— На лужайке нет деревьев.
— Да что ты. Ну тогда я прикажу посадить одно специально для тебя, когда ты поступишь в Консерваторию.
— А оно будет похоже на это? — Иоланта в последний раз посмотрела на зеленый полог, который уже исчезал.
— Да, конечно.
Она перевела взгляд на Тита и только теперь заметила, что на нем пижама. Иола видела его полуодетым несколько раз, но в столь небрежном наряде — никогда. Неважно, как рано она заходила к принцу в комнату для утренних тренировок в Горниле, он всегда уже щеголял в школьной форме.
Теперь же Тит вернул лаборатории нормальное освещение, и Иоланта поняла, что на нем пижама из мягкой темно-синей фланели, а верхняя пуговица на рубашки расстегнута. Сердце застучало быстрее. Она не могла оторвать глаз от его кожи.
Да и не хотела.
— Поцелуй меня.
Тит взял из шкафчика красивую стеклянную баночку со сладостями и, открыв ее, протянул Иоланте.
— Попробуй.
Она сунула в рот конфету в зеленую полоску. И когда Тит поцеловал ее, лакомство растаяло, принеся с собой взрыв свежести: мята, базилик и примесь серебряного мха. Но именно от Тита пульс Иолы зачастил, от того, как он зарылся пальцами в ее волосы. Она вцепилась в его руки, ощущая каждое сухожилие; ноздри затопил аромат грушевого мыла от его волос и кожи.
— Что думаешь? — прошептал Тит, глядя на нее черными глазами.
Иоланта завозилась со второй пуговицей на рубашке его пижамы.
— Ты их сам делаешь?
— Я все это украл у леди Каллисты прошлым летом. Хочешь еще?
Она положила на язык радужный почти прозрачный леденец, и на вкус оказавшийся мраморно-прохладным. Иоланта наконец расстегнула пуговицу и подушечкой пальца погладила кожу Тита.
Он с шумом втянул воздух и поцеловал ее так страстно, что голова закружилась, а в ушах зазвучали колокольные переливы.
— Открой глаза, — прошептал Тит.
Иоланта неохотно повиновалась и увидела, что они стоят под радугой. В воздухе все еще звенели колокольчики, все тише и тише, пока звук не исчез вместе с разноцветным мостом.
Тит и Иоланта прижимались друг к другу от плеч до колен. Он коснулся губами ее уха, отчего тело прошил электрический ток.
— Все еще считаешь, что розовые лепестки — дурацкая затея?
Иола взяла Тита за запястье и почувствовала, что его пульс частит, как и ее собственный.
— Вы, ваше высочество, просто собрание банальностей.
— Хм, я так понимаю, ты не хочешь, чтобы я устроил дождь из сердечек и кроликов?
— Разумеется, я не прочь полюбоваться на нечто столь нелепое!
Тит зарылся в шкаф и вытащил еще один шар.
— Delectatio amoris similis primo diei verno.
Радость любви подобна первому дню весны.
Шар раскрылся, и оттуда вырвались не сердечки с кроликами, а сотни сверкающих бабочек, которые теперь летали по лаборатории, садились на мензурки и на ручки ящиков стола, а потом поднимались, оставляя после себя светлое мерцание и едва различимый аромат луговых цветов, напоенных ярким солнцем.
Иоланта усмехнулась, понимая всю абсурдность столь сентиментальной картины и неприкрытую, невозмутимую искренность подарка. А потом рассмеялась, чувствуя, как на глаза опять наворачиваются слезы, и взяла лицо Тита в ладони:
— У тебя не вышел дождь из сердечек и кроликов.
— В следующий раз, — прошептал он. — Можно я останусь сегодня с тобой?
Сердце перевернулось.
— Мне казалось, ты никогда не попросишь.
* * *
— Кстати, ваше высочество, вы солгали, — сказала Иоланта много позже, положив голову ему на плечо.
Тит взял ее за руку:
— Хм, какой ужас. И о чем же я солгал на сей раз?
— О том, что в одной из комнат маяка есть жильцы. Тут никого, кроме нас.
— Лучше и не придумаешь. — Он поцеловал тыльную сторону ее ладони. — Ты уверена, что на лужайке перед Консерваторией нет деревьев?
— Их не было, когда я там жила.
— Придется представить, что их посадили после твоего отъезда.
Иола повернулась к Титу и провела пальцами по его руке:
— А ты когда-нибудь бывал в Консерватории?
— Нет, лишь видел на картинках. Я вообще редко посещал Деламер. Большую часть детства провел в горах.
— И каково жить в горах?
— Там был мой дом. И долгое время я не сознавал, что не все живут в замках… и что не каждый замок стоит посреди горной гряды, способной перемещаться. Ты видела верхнюю террасу моего замка?
Впервые она попала туда в образе канарейки. Обычно после заклинания переоблачения у магов не остается воспоминаний о существовании в животной форме. Но Иоланта ничего не забыла, потому что они с Титом были связаны клятвой на крови.
— Да, я видела ее, когда ты шел по коридору с открытыми арками, что как раз вели на террасу. Там красивый сад.
— Несколько десятков саженей над уровнем замкового двора. Мы с матерью любили стоять у балюстрады и притворяться, будто сад парит в небесах, потому как горы за ним двигались. Маме нравился этот сад, и я часто находил ее сидящей в увитой виноградом беседке. На лозе распускались золотистые цветки, а мы плели из них венки и носили словно короны.
В учебных стансах Горнила каждый правящий принц — или принцесса — со времен Тита III имел собственную классную комнату. У Тита VII это был сад с лозами, что собирались сказочными узорами на стенах и сплетались в красивый полог над головой.
— Ты сделал свою классную комнату в Горниле похожей на любимое место матери на террасе.
— Точно. Мы провели там множество чудесных часов. — Он погладил Иоланту по волосам. — А у тебя был свой сад?
— Консерватория предоставляет жилье для преподавателей. Небольшие домики, стоящие в ряд. Перед каждым из них едва хватает места для клочка травы и розовых кустов. С заднего двора вид красивый, но для садоводства склон слишком крутой. Однако за библиотекой факультета разбит сад, открытый только для профессоров и их семей, и там есть фонтан. Когда учителю Хейвуду надо было поработать в библиотеке, я читала в углу сада. И иногда плескалась водой из фонтана, так что посетителям в библиотеке казалось, будто снаружи пошел дождь.
— Я всегда знал, что ты испорченная девчонка.
— О да, до мозга костей.
Они минуту помолчали. Затем Тит повернул Иоланту к себе и нежно поцеловал.
— Хотел бы я, чтобы эта ночь длилась вечно.
— Секунда благодати остается в вечности, — процитировала она ангельский закон.
Он обхватил ее лицо:
— Для меня ты — благодать.
Сердце сжалось.
— Почему ты говоришь так, будто мы вместе последний час?
— В наш последний час вместе я не смогу рассказать тебе, что ты — лучшее, что со мной случилось.
Возвращаться в действительность не хотелось, но та уже стояла за окном и стучала в стекло.
— Ладно. Хотела придержать это до самого конца, но… Я ни о чем не жалею. Ни о чем.
Тит заглянул Иоланте в глаза:
— Правда?
— Ну, не считая дождя из сердец и кроликов. Хотела бы я на это посмотреть.
Он задумался на секунду, затем встал и, обмотавшись простыней, вышел из комнаты. А вернулся с двумя снежно-белыми шарами. Стоило их открыть, и оттуда посыпались сердечки и кролики.
Иоланта смеялась, пока не начала задыхаться, а на глазах не выступили слезы. Она снова крепко обняла Тита.
— Теперь я точно ни о чем не жалею. Совсем.
* * *
Воспоминание вернулось, как всегда, с наскоку.
Тит не закричал. Не разбил мебель. Не рухнул, рыдая, на пол.
Он лежал совершенно неподвижно, прислушиваясь к тихому дыханию спящей Фэрфакс, и беззвучно плакал.
«Я люблю тебя. Я буду любить тебя до конца времен».
Глава 9
Из-под двери пробивалась полоска света.
Тит постучал, раздались тихие поспешные шаги, и дверь отворилась. Кашкари совершенно не удивился его приходу, хоть и стиснул зубы — все же не каждый день властитель Державы является к другу с покрасневшими от слез глазами. Он пропустил Тита в комнату, закрыл дверь и очертил звуконепроницаемый круг.
Обстановка оказалась скудной. Кашкари предложил Титу сесть на единственный стул, а сам устроился на краю кровати.
— Ты хоть немного отдохнул? — спросил Тит.
Собственный голос звучал странно, будто связки сорваны.
Кашкари покачал головой. Он выглядел изнуренным: измученное бессонницей тело требовало отдыха, но мозг не успокаивался.
— Я пытался уснуть, но не смог, поэтому писал письма.
Одно готовое и уже запечатанное в конверт лежало на столе.
— Собираешься его послать почтой ее величества?
— Британская почта весьма надежна.
Охват и надежность почтовой службы королевства, как правило, примерно равны его могуществу.
Кашкари поднялся и подбросил угля в камин.
— А ты как? Похоже, так ничего и не сказал Фэйрфакс, иначе она пришла бы ко мне сама.
Вместо этого она крепко уснула, в благословенном неведении.
— Нет, я не смог ей сказать. Я такой же трус, как и ты, — признался Тит.
Кашкари горько усмехнулся:
— Ненавижу эти способности, ненавижу.
Тит запахнул воротник камзола. Маленькая комната была прекрасно прогрета, но ему снова стало холодно.
— Моя мать была предсказательницей и тоже ненавидела свой талант.
Кашкари потянулся к кочерге, чтобы поворошить угли в камине, но от этих слов замер и медленно повернулся.
— Во время нашего предыдущего разговора ты упомянул о давно предсказанной смерти. Ее предрекла твоя мать?
— Да.
Он тревожно округлил глаза:
— Защити меня Фортуна. Чью смерть? Твою?
Тит устало кивнул, ему было уже все равно.
Кашкари вцепился в каминную полку.
— Мне очень жаль. Очень, очень жаль.
— Мама тоже не сумела сказать мне этого напрямую, — вздохнул Тит. — Позволила дневнику решать, когда открыть правду.
— Вот почему ты говорил, что тому, кто мне приснился, уже предсказана смерть?
— Мы с Фэрфакс подозревали, что тебе приснился я, тем самым подтверждая видение моей матери. Никогда и в миллион лет я не догадался бы… — Тит не смог закончить фразу. — С моей смертью Алект возьмет бразды правления в свои руки, что, конечно, не радует, но в таком случае события будут ухудшаться постепенно. В то время как… ты ведь пытался меня предупредить, что круги по воде от случившегося с Фэрфакс разойдутся далеко, верно?
Если она попадет в лапы Лиходея, последствия будут ужасны.
Кашкари наконец взял кочергу и поворошил угли:
— В западных магических королевствах верят, что не стоит пытаться изменить предсказанное. Но, как я сказал Фэрфакс, мы, дети востока, не столь суровы в отношении потока времени. Для нас мой вчерашний сон — лишь сигнал, предупреждение свыше.
— О чем?
— О самом событии. Фэрфакс нельзя появляться в Атлантиде.
Тит облокотился на стол и уперся лбом в руку:
— Полагаешь, у нас есть шанс без нее?
Видение, в котором два молодых мага подбираются к дворцу главнокомандующего… может, принцесса Ариадна имела в виду Тита и Кашкари? Во имя Фортуны, предсказание открылось сразу после того, как индиец признался, что он не только маг, но и враг Лиходея. И читая дневник в тот день, Тит хотел точно знать, не видела ли мать что-то о Кашкари.
— У нас нет способностей Фэрфакс, но и рискуем мы не так сильно. Если провалимся, станет на двух покойных магов больше.