— Что произошло? — спросил Тит. — Как Атлантида вас нашла?
Иоланта раскопала обугленный Валидус, вручила Титу и рассказала об аномалии с алмазными коронами, обрамлявшими палочку-клинок.
Тит помрачнел:
— Если только я не ошибаюсь, у Атлантиды теперь есть доступ к дочерней палочке Валидуса.
— Это еще что? — в один голос спросили все.
— Большинство палочек-клинков составляют пару — материнская и дочерняя. В дочерней нет ничего особенного. Она расширяет магическую силу не больше обычной, но наследует свойства материнской палочки, если ту вдруг уничтожают. Когда Гесперия Величественная владела Валидусом, она усовершенствовала его дочернюю палочку, чтобы с ее помощью можно было выследить материнскую. Потому-то дочерняя палочка Валидуса хранилась в секретном месте, чтобы никто не мог воспользоваться ею, пока владельца Валидуса не сочтут погибшим или схваченным.
— Но это не твой случай, — заметила Иоланта.
— Попробуй-ка объяснить это регенту. — Тит нахмурился. — Если подумать… Я не уверен, что Алект вообще об этом знает. Скорее уж такими познаниями может обладать кто-то вроде генерала Рейнстоун.
— Ты можешь попросить Далберта ее найти?
Ведь он оставил их, как раз чтобы разузнать, какие именно сведения мог собрать Далберт.
— Давай сама, — сказал Тит, — я схожу за водой для чая.
— Воды могу принести я, сир, — предложил Хейвуд.
— На улице темно. Вы не найдете насос.
Его бы не отыскала даже Иола — когда бы она ни зашла в лабораторию, чайник всегда был полон. Смущенно взглянув на учителя, она пояснила:
— Принц не вернется туда, откуда мы пришли. Лаборатория также соединяется с маяком на севере Шотландии.
Она набрала сообщение на пишущем шаре, которым Тит пользовался для связи с Далбертом. Затем подложила под него лист бумаги, чтобы принять все отчеты, которые тот мог отправить, пока они были в пустыне. Защелкали клавиши.
Тит вошел, когда Иоланта вынимала бумагу.
— Снаружи ужасный туман. Я дважды прошел мимо насоса, пока его нашел.
Он поставил воду греться, вместе с Иолой прочел сообщения и пересказал их Хейвуду и Кашкари.
— В ту ночь, когда мы с Фэрфакс оказались в пустыне — ночь, когда я вызвал феникса войны, — регент устроил закрытое совещание со своими приближенными. Потом они совещались еще несколько раз, также он встречался с нынешним инквизитором. Очевидно, леди Калисту все еще держат в Инквизитории.
Учитель Хейвуд положил сцепленные руки на стол. Иоланте показалось, что он занервничал. До сих пор переживал о леди Калисте?
— Если ее безопасности угрожают, регент обязательно даст то, чего они требуют.
Мелькнула ли жалость в глазах Тита, когда он взглянул на Хейвуда?
— Романтично, конечно, но дело в другом. Боюсь, регент даст им требуемое, даже если леди Калиста будет в абсолютной безопасности — в силу своей натуры Алект стремится хоть чуток погреться под лучами власти и могущества. Он не способен отклонить ни одну просьбу Атлантиды.
Кашкари нахмурился:
— Это все, что разузнал твой шпион?
— Есть еще кое-что. Пока ничего не оглашалось. Мои подданные ничего не подозревают, поскольку обычно я в столице не появляюсь. Они продолжают думать, что я в своей горной цитадели, учусь, как и подобает хорошему маленькому принцу. — Тит взглянул на Кашкари. — Но ты прав. Я ожидал куда большего. Уж не арестован ли мой шпион.
— Что нам теперь делать?
Чайник запел. Тит заварил чай и раздал печенье из жестяной банки.
— Разместимся на ночлег. На маяке есть пара гостевых комнат для уполномоченных и путешественников, выброшенных на берег непогодой. Одна из них уже занята. И раз уж мисс Сибурн, пока это возможно, должна воздержаться от скачков, вторую предлагаю отдать ей. Джентльмены могут остановиться на постоялом дворе в Дурнессе, это в двадцати верстах отсюда.
Упомянутые джентльмены пробормотали, что согласны.
Все выпили чай. Кашкари и Тит поговорили о бронированных колесницах, а Иоланта тем временем расспрашивала учителя Хейвуда о его жизни в Париже.
— Я очень полюбил булочную за углом. Их пирожные напоминают мне те, что мы покупали в кондитерской миссис Хиндерстоун. Помнишь ее?
— Разумеется. Одно из моих любимейших мест в Деламере.
— Внутри есть надпись, ты ее обожала, раньше там был книжный, теперь его уже нет, а надпись осталась.
— «Книги о черной магии можно найти в подвале, бесплатно. Обнаружив подвал, пожалуйста, покормите призрачное чудище внутри. С уважением, Е. Константинос».
— Да, именно эта. Ты всегда над ней смеялась. И всегда понимала, что это шутка.
Учитель улыбнулся, вспоминая ее малышкой. Сердце Иоланты сжалось.
— Вы ходили в кондитерскую, потому что там познакомились с леди Калистой?
— Нет, я просто любил наблюдать, как расцветает твое личико, когда ты ступаешь на порог. Те же лакомства продавались и в других местах, но для тебя магазинчик миссис Хиндерстоун был единственным. Ты обожала сидеть за одним и тем же столиком у окна и наблюдать за прохожими на Университетской аллее.
— Однажды мы туда вернемся, — в порыве пообещала она. — Как-нибудь, когда все закончится, мы попросим у его высочества особое разрешение вернуть ваше прежнее профессорское звание. Тогда вы снова сможете преподавать, и может, я даже буду у вас учиться, если сумею поступить.
— Давай и на это попросим особое разрешение, — подхватил Хейвуд, воодушевленный идеей.
Иоланта рассмеялась:
— А еще мы вернем свой старый дом. И все будет, словно… словно…
До нее дошло, как глупо звучат ее слова. Как можно притворяться, будто все по-прежнему, когда теперь они оба знают, что столь чудесный для Иоланты устроенный быт для учителя был источником боли и разочарования?
Он положил руку ей на плечо:
— Да, так и сделаем, если это вообще возможно. Те дни были счастливейшими в моей жизни. Я с трепетом вновь войду в Консерваторию, вернусь в старый дом, а вы все будете ходить на мои уроки уже повзрослевшие.
Иоланта взяла руки Хейвуда в свои, одновременно переполняемая радостью и печалью:
— Спасибо. Это здорово.
Некоторое время они молчали. И только теперь она поняла, что в лаборатории воцарилась тишина, а Тит с Кашкари смотрят на них, первый мечтательно и грустно, второй же…
Кашкари смотрел на нее с горечью.
Он быстро повернулся к Титу:
— Последние сутки тянутся бесконечно, я вымотался. Можно поскорее пойти в гостиницу?
— Конечно. Я перенесу тебя туда. Учитель Хейвуд, вы можете оставаться здесь сколько захотите. Я зайду за вами позже.
Хейвуд поднялся:
— Нет, сир. Сегодня вы и так совершили слишком много скачков. Я тоже иду. — Он еще раз обнял Иоланту. — Я так счастлив, что ты цела.
Она расцеловала его в обе щеки:
— Я тоже. До завтра.
Пока учитель и Кашкари ждали снаружи, Тит прижался губами ко лбу Иоланты.
— Я принесу тебе ужин, — пообещал он.
— Я уже поела, — напомнила она.
— Знаю, — пробормотал он. И еще раз поцеловал ее перед уходом.
* * *
Гостиница была простенькой и безвкусно обставленной, зато теплой и там прилично кормили — Тит уже имел возможность удостовериться в качестве еды, иногда покупая для себя суп и сэндвич.
Время близилось к ночи. Хозяин заявил новым постояльцам, что лучше поторопиться, если они желают поесть. Поклонившись Титу, Хейвуд поспешил в таверну.
— Не могли бы вы собрать мне немного еды в корзинку? Я не голоден сейчас, но, может, проголодаюсь позже, — сказал Тит.
— Это можно, — ответил хозяин с сильным шотландским акцентом. — Принести в номер, сэр, или будете ждать?
— Подожду.
— А вы, юноша, желаете чего-нибудь? — обратился шотландец к Кашкари.
— Благодарю, не нужно, — пробормотал он и посмотрел на Тита: — Можно с тобой переговорить?
От серьезности его тона скрутило живот.
— Да, давай.
Они вышли в густой туман.
Кашкари очертил звуконепроницаемый круг. Тит сунул руки в карманы и постарался унять дрожь — одежда, которой еле хватало, чтобы согреться в Париже, здесь, при почти арктической температуре самой северо-западной точки Шотландии, грела не лучше листа бумаги.
Кашкари одолжил в лаборатории немагическую одежду и сейчас наверняка тоже мерз, но будто не чувствовал уколов ледяного воздуха.
— Перед тем как покинуть Луксор сегодня, ты спросил, не видел ли я вещих снов, о которых тебе стоит знать.
— И ты ответил, что сообщишь мне, если их увидишь.
В тусклом свете висевшего над дверью фонаря лицо Кашкари то расплывалось в тумане, то снова появлялось.
— Сегодня утром я видел сон.
Морозная дымка проникла сквозь все слои одежды, сжимая Тита в своих безжалостных объятиях.
— Я так и думал.
— Сон не был счастливым, и я проснулся в надежде, что забуду его. Иногда у меня случаются кошмары, как и у всех. Обычный сон вскоре забывается, а пророческий становится еще четче и подробнее. — Кашкари поскреб носком ботинка по траве. — И этот не исчез.
Жуткий холод с каждой секундой лишь усиливался.
— Ты предсказал чью-то гибель? — услышал Тит собственный голос.
Кашкари смутился:
— Как ты догадался?
Тит видел уже не туман, а здание Консерватории магических наук и искусств. Студентов на Университетской аллее. Колокольни. Огромную просторную лужайку. Он видел Фэрфакс, сидящую на пледе под деревом седмичника, окутанного пышной россыпью маленьких нежно-розовых цветов. Малейший ветерок кружил крошечные лепестки, роняя их на ее плечи и волосы. Тит никогда не присядет на плед рядом с ней. Они никогда не разделят еду из корзины для пикника от миссис Хиндерстоун. И он никогда не узнает, как Фэрфакс будет выглядеть через десять, двадцать, тридцать лет.
— Эту смерть предсказали уже давно, — ответил он. — И приговоренный знает о ней не первый год.
На лице Кашкари одновременно отразились недоверие и облегчение.
— Ты уверен?
— Да.
— Но… но я только что слышал разговор Фэрфакс с ее опекуном, и мне показалось, что она не имеет ни малейшего понятия…
Слова Кашкари надолго повисли в воздухе. Что за ерунда?
Затем Тит внезапно схватил его за лацканы, почти приподняв над землей:
— Что ты сказал? Как это Фэрфакс не имеет ни малейшего понятия? Как она связана с пророческими снами о смерти?
Кашкари выпучил глаза:
— Мне показалось, ты сказал, что она знает.
Тит нетвердо отступил на шаг. Еще на шаг.
— Ты видел Фэрфакс? Фэрфакс?
— Боюсь, что да. Прости. — Голос Кашкари дрогнул.
— Где? Где она была?! — Тит кричал, но только так он мог расслышать себя сквозь стоящий в голове рев.
— Она лежала на мраморном полу с узором из стилизованных атлантических вихрей.
— Откуда ты узнал, что она мертва? Она могла просто потерять сознание.
— Тебя я тоже видел. Ты тряс головой, в глазах стояли слезы.
Тит не мог дышать. В мыслях опять промелькнула Консерватория. Студенты, колокольни, широкая лужайка, чудесный цветущий седмичник. Но теперь на пледе под ним никого не было.
Кашкари продолжал рассказывать, или, по крайней мере, его губы двигались. Но Тит ничего не слышал.
Он лишь хотел, чтобы Фэрфакс осталась невредимой, прожила безмятежную жизнь, полную любви и счастья. Хотел иметь единственную надежду, что озаряла бы его жизненный путь, когда амбиции и храбрость превратятся в пыль.
Он поднял руку. Губы Кашкари перестали шевелиться. Он смотрел на Тита полными сожаления глазами. Но если Кашкари потерял только друга, то Тит… Тит потерял все.
Массивная дверь отворилась. Хозяин постоялого двора выглянул наружу с корзиной в руке:
— Я уже ложусь спать. Желаете еще чего, джентльмены?
Тит взял корзину и покачал головой. Мужчина тут же скрылся в теплом помещении, вернувшись к своей мирной, размеренной жизни.
— Могу я чем-то помочь? — едва слышно спросил Кашкари.
Что можно сделать под пятой злого рока, кроме как съежиться в углу?
Тит без единого слова совершил скачок.
Снова материализовавшись на мысе Рат, он остался стоять там, дрожа в окутавшем все вокруг густом тумане.
Резкий запах моря с каждым вздохом обжигал легкие. Накатывающие одна за одной невидимые волны Атлантического океана разбивались о скалистый мыс. Высоко над головой густую мглу прорезал призрачный свет сигнальных огней маяка, предупреждая суда держаться подальше от предательских скал.
Всю жизнь Тита несло именно на эти коварные скалы. Но ему как-то удавалось обманывать себя, надеясь, что Фэрфакс избежит роковой участи, вовремя распахнет спасительные крылья и воспарит ввысь.
Хотел бы он обладать бессмертием, чтобы подарить его ей. Но Фэрфакс всего лишь человек из плоти и крови. Она очень легко может оступиться и упасть. И остаться лежать с пустыми глазами и неподвижными конечностями.
И с ней это случится.
Тит отчаянно желал сжать ее в объятиях, почувствовать биение ее сердца, тепло тела. Но не мог сдвинуться с места, хотя промерз до костей и почти не ощущал пальцев, сжимающих ручку корзины.
Он все еще пребывал в оцепенении и не мог вернуть себе дар речи от потрясения и неверия. А увидев Фэрфакс, просто разлетелся на куски.
В прямоугольном фундаменте маяка, где находилась гостевая, отворилась дверь. Свет из комнаты окутал силуэт в дверном проеме. Должно быть, обеспокоенная долгим отсутствием Тита, Фэрфакс выглянула проверить, не вернулся ли он.
Он не мог посмотреть ей в глаза. Не мог справиться с пульсирующими в жилах гневом и скорбью. Не мог предстать перед будущим, в котором нет ничего кроме долга, когда наконец познал, каково жить с надеждой в мыслях и каждом вздохе.
Тит поднес палочку к виску. Трусливое решение. Но он хотел позволить себе несколько часов без осознания неминуемой гибели Фэрфакс.
Несколько часов наедине с ней и будущим, где они проведут солнечные дни под цветущим седмичным деревом с друзьями, которые могут заявиться в любой момент.
Глава 8
Иоланта размышляла, не рассеять ли туман для лучшего обзора, когда из серых завихрений появился Тит.
Она подбежала к нему:
— Почему так долго? Фортуна, защити, у тебя руки ледяные. Где ты был?
Он прижался к ее щеке столь же ледяными губами.
— Прости, просто стоял на улице.
Иоланта втащила его в комнату и захлопнула дверь. Тит стучал зубами.
— Зачем? Что тебе рассказал Кашкари?
Он прислонился спиной к двери и полуприкрыл глаза.
— Свой утренний пророческий сон.
Сердце замерло.
— Что же именно?
Тит медленно и осторожно выдохнул.
— Я пока подавил это воспоминание. Завтра оно вернется, но сейчас я понятия не имею, что сообщил Кашкари.
Другое подавленное воспоминание касалось подробностей его смерти. Голова закружилась, будто Иоланта стояла на краю пропасти, влекомая вперед ее бездонными глубинами.
Она сжала такую холодную руку Тита и, не обращая внимания на пульсирующий в висках страх, потащила его по коридору.
— Там есть сидячая ванна с горячей водой. Погрейся.
— Ты, наверное, ее для себя приготовила, не хочу лишать тебя удовольствия.
Иола указала на свою пижаму. Решив, что могут покинуть школу в любой момент, они стали собирать в лаборатории припасы: еду, белье и запасную одежду.
— Я уже помылась — иди, оттаивай.
Пар в ванной комнате напоминал погодные условия снаружи, вот только тут было тепло и пахло засушенным серебристым мхом, который Иоланта нашла в лаборатории и бросила в воду.
— Прости, — извинился Тит, пока они стояли на пороге. — Прости, что принес ужасные новости, но не набрался смелости сохранить для тебя подробности.
Пустыня его потрепала. От вида его запавших глаз и щек у Иолы сердце разрывалось.
— Не думай об этом.
— Как? Как не думать о грядущей катастрофе?
В самом деле, как? Она опустила руку на лацкан его шерстяного пиджака, все еще влажного от тумана.
— Ты помнишь, почему я вызвала первую молнию в Малых Заботах-на-Тяготе?
— Ты пыталась исправить испорченный эликсир света.
— Я вызвалась приготовить его на свадьбу отнюдь не по доброте душевной. Жители деревни жаловались на учителя Хейвуда, потому что он плохо учил их детей. И я надеялась, что если сделаю все возможное для свадьбы Рози Оукблаф, то ее мать, в чьей власти уволить Хейвуда, позволит ему остаться на посту до отборочных экзаменов в высшие академии. С самого переезда в Малые Заботы я не получала нормального образования. При должном везении я бы прошла экзамены, но шансы на стипендию были почти нулевые. А еще мы поиздержались, без крупного пособия учеба в академии была бы мне не по средствам.