Во всяком случае, никто не бросил нам вызов, пока мы не добрались до входа в дом Этельволда. Ворота были украшены его знаменем, и их охраняло семь копейщиков. Путь преграждала жалкая баррикада из бочек, на которые было уложено два бревна. Один из копейщиков выступил вперед и направил на нас свое копье.
– Дальше нельзя, – объявил он.
– Убери бочки, – сказал я, – и открой ворота.
– Назовитесь, – потребовал он.
Это был мужчина средних лет, крепкого телосложения, седобородый и очень ответственный.
– Это Матвей, – сказал я, указывая на отца Коэнвульфа, – я Марк, а он Лука, четвертый же напился, и мы его с собой не взяли. Ты же отлично знаешь, кто мы такие, черт побери, так что открывай ворота.
– Впусти нас, – строго произнес отец Коэнвульф, бросив на меня испепеляющий взгляд.
– С оружием нельзя, – сказал стражник.
Я посмотрел на Стипу. Слева у него был пристегнут длинный меч, справа – короткий, за спиной висел топор.
– Стипа, – обратился я к нему, – скольких ты убил в сражении?
Его озадачил мой вопрос, однако он задумался над ответом. Наконец он помотал головой.
– Сбился со счета, – сказал он.
– Я тоже, – кивнул я и повернулся к стражнику. – Можешь забрать у нас оружие, – сказал я ему, – а можешь остаться в живых и пропустить нас.
Он решил, что ему лучше остаться в живых, поэтому он приказал своим людям убрать бочки и бревна и открыть ворота. Мы въехали на двор. В свете недавно зажженных факелов оседланные лошади отбрасывали дрожащие тени. Я насчитал тридцать воинов, все были в кольчугах и при оружии, однако ни один не встал у нас на пути. Зато было видно, как сильно они нервничают.
– Он готовится к бегству, – сказал я.
– Тебе запрещается разговаривать здесь, – раздраженно произнес отец Коэнвульф.
– Умолкни, святоша, – бросил я ему.
Подошли слуги, чтобы забрать наших лошадей, и управляющий, как я и ожидал, потребовал от нас со Стипой сдать мечи, прежде чем мы войдем в дом.
– Нет, – сказал я.
– Мой меч останется со мной, – угрожающе проговорил Стипа.
Управляющий заволновался, засуетился, но отец Коэнвульф уверенно прошел вперед мимо него, и мы последовали за ним. Мы оказались в просторном зале, освещенном огнем камина и свечами, расставленными на двух столах по обе стороны от трона – по-другому назвать это огромное кресло на подиуме было нельзя. На троне сидел Этельволд, при нашем появлении он вскочил и в два шага приблизился к краю подиума. Рядом с троном стояло еще одно кресло, поменьше, и в нем сидела Этельфлед. По обе стороны от нее замерли копейщики. Она мрачно улыбнулась мне и подняла руку, показывая, что ей ничего не угрожает.
В зале было около пятидесяти человек, большей частью вооруженные, несмотря на усилия управляющего. И опять же ни один из них не сделал попытки остановить нас. Наше появление, кажется, стало причиной для внезапного молчания. Эти люди, как и те, во дворе, нервничали. Я знал некоторых из них и догадывался, что мнения разделились. Более молодые, стоявшие у подиума, поддерживали Этельволда, старшие – все они были его танами – выражали недовольство происходящим. Даже собаки притихли. Одна из них взвыла, когда мы вошли, и тут же убежала в дальний угол и там легла.
Этельволд стоял на краю помоста. Он сложил на груди руки, желая выглядеть величественно, но мне он показался таким же испуганным, как собаки. А вот светловолосый парень рядом с ним был полон энтузиазма.
– Возьми их в плен, лорд, – подбивал он Этельволда.
Есть люди, которых можно заставить поверить и в самую безнадежную затею, и в самую безумную идею, и в самое нелепое утверждение. Светловолосый был именно из таких. Интересы Этельволда он воспринимал как свои собственные. Красивый и ясноглазый, он обладал брутальной внешностью, которую подчеркивал квадратный подбородок и широкие плечи. Его длинные волосы были собраны в хвост и повязаны кожаной лентой. Еще одна лента была повязана вокруг шеи, напоминая узенький шарф, и выглядела на нем неестественно, потому что была сшита из драгоценного розового шелка, завезенного в Британию торговцами из дальних стран. Кончики розовой ленты свисали на великолепную кольчугу, вероятно, сработанную дорогими кузнецами Франкии. Его ремень украшали квадратные золотые накладки, а рукоятку меча – хрустальное навершие. Он был богат, уверен в себе и смотрел на нас с ожесточением.
– Ты кто? – пренебрежительно произнес отец Коэнвульф, обращаясь к парню.
– Меня зовут Сигебрихт, – гордо объявил тот. – А для тебя, церковник, лорд Сигебрихт.
Ага, значит, это тот самый гонец, который возил послания Этельволда датчанам, тот самый Сигебрихт Сентский, который любил леди Эггвинну, но потерял ее из-за ее любви к Эдуарду.
– Не разрешай им говорить, – наставлял он своего покровителя. – Убей их!
Этельволд растерялся, не зная, что делать.
– Лорд Утред, – приветствовал он меня просто потому, что ему больше нечего было сказать.
Ему следовало бы приказать своим людям порубить нас в капусту, а потом возглавить армию и пойти в наступление на Эдуарда, однако ему не хватило на это мужества. К тому же он, вероятно, знал, что за ним последует только горстка сторонников.
– Лорд Этельволд, – суровым тоном начал отец Коэнвульф, – мы прибыли сюда, чтобы вызвать тебя на суд короля Эдуарда.
– Нет такого короля, – вякнул Сигебрихт.
– Тебе будут оказаны все почести, полагающиеся по ранту, – продолжал отец Коэнвульф, игнорируя Сигебрихта и обращаясь только к Этельволду. – Ты нарушил покой короля, и за это тебе придется ответить перед королем и витаном.
– Здесь король я, – сказал Этельволд и еще сильнее отвел назад плечи, чтобы добиться царственной осанки. – Я король, – повторил он, – и я буду жить или умру в своем королевстве!
На мгновение мне стало жаль его. Дядя Альфред обманом лишил его трона и отодвинул в сторону, а потом вынудил наблюдать, как он превращает Уэссекс в самое мощное королевство Британии. Этельволд нашел утешение в эле, медовухе и вине. Пьяным он всегда был приятным в общении, однако его никогда не покидало стремление исправить ту великую несправедливость, что была учинена по отношению к нему в детстве. И вот сейчас он изо всех сил пытается держаться по-королевски, но за ним не готовы следовать даже его собственные сторонники, за исключением молодых дураков вроде Сигебрихта.
– Ты не король, лорд, – без обиняков заявил отец Коэнвульф.
– Он король! – Сигебрихт метнулся к отцу Коэнвульфу с таким видом, будто собрался сбить священника с ног, и Стипа сделал шаг вперед.
В жизни я повидал немало людей устрашающего вида, но Стипа был самым ужасным из них. Высоченный, на целую голову выше других мужчин, с широким, ничего не выражающим лицом, он выглядел свирепым и безжалостным, а на самом деле обладал нежной душой, отличался добротой и способностью глубоко сострадать другим людям. Когда-то его прозвали Стипа Снотор, что означало Стипа-дурачок, только вот я уже давно не слышал, чтобы кто-то так о нем отзывался. Он родился рабом, но поднялся до командира королевских гвардейцев, и хотя он не отличался сообразительностью, его главными чертами были преданность, усердие и основательность. В Уэссексе не было воина, которого боялись бы так, как его, и сейчас, когда он положил руку на рукоять своего огромного меча, Сигебрихт замер как вкопанный, и я увидел страх на его надменной физиономии.
А еще я увидел улыбку Этельфлед.
Этельволд понял, что проиграл, но все еще пытался сохранить лицо.
– Отец Коэнвульф, не так ли? – спросил он.
– Да, лорд.
– Уверен, твои советы полны мудрости. Возможно, ты дашь мне один?
– Именно для этого я и здесь, – ответил отец Коэнвульф.
– И прочитаешь молитву в моей часовне? – Этельволд рукой указал на дверь позади него.
– Для меня это было бы честью, – сказал отец Коэнвульф.
– Ты с нами, моя дорогая, – обратился Этельволд к Этельфлед.
Вид у него был смиренный. Он поманил к себе человек шесть, своих ближайших сподвижников, в том числе и Сигебрихта, и все прошли в маленькую дверцу за подиумом. Этельфлед вопросительно посмотрела на меня, и я кивнул, потому что собирался идти в часовню вместе с ней. Она прошла вслед за Сигебрихтом, но как только мы шагнули вперед, Этельволд поднял руку.
– Только отец Коэнвульф, – сказал он.
– Куда он, туда и мы, – возразил я.
– Ты хочешь помолиться? – язвительно осведомился у меня отец Коэнвульф.
– Я хочу обеспечить твою безопасность, – ответил я, – хотя одному богу известно, зачем мне это нужно.
Коэнвульф перевел взгляд на Этельволда.
– Ты даешь мне слово, лорд, что в твоей часовне я буду в полной безопасности?
– Это ты, отец, гарант моей безопасности, – с удивительным смирением произнес Этельволд, – и мне нужен твой совет, нужна твоя молитва. Поэтому да, я даю тебе слово, что ты будешь в полной безопасности.
– Тогда жди здесь, – высокомерно бросил мне Коэнвульф. – Ждите оба.
– Ты доверяешь этому ублюдку? – спросил я достаточно громко, чтобы услышал Этельволд.
– Я доверяю всемогущему Господу, – величественно произнес Коэнвульф, проворно забрался на помост и последовал за Этельволдом.
Стипа дотронулся до моей руки.
– Пусть идет, – сказал он, и мы остались ждать.
К нам подошли двое из тех, кто был постарше, и заявили, что это была не их идея и что они пошли за Этельволдом только потому, что он заверил их: витан Уэссекса поддержал его претензии на трон. Я сказал им, что им нечего бояться, поскольку они не поднимали оружие против своего законного короля. Того самого короля, который, как мне было известно, все еще ждал нашего возвращения в старом форте к северу от города, все ждал и ждал, несмотря на то, что на землю опустилась ночь и в небе зажглись звезды. Мы тоже ждали.
– Сколько времени занимает молитва? – спросил я.
– Я знаю, что она может длиться и два часа, – угрюмо ответил Стипа, – а проповедь – и того дольше.
Я повернулся к управляющему, тому, который хотел забрать у нас мечи.
– Где часовня? – спросил я.
На лице человека отразился ужас.
– Нет никакой часовни, лорд, – запинаясь произнес он.
Я выругался и поспешил к двери в задней части зала. Распахнув ее, я увидел альков для сна. Здесь лежали шкуры и шерстяные одеяла, стояло деревянное ведро и высокая незажженная свеча в серебряном подсвечнике. В противоположной стене была еще одна дверь, и она вела на крохотный дворик. Дворик был пуст, а открытую калитку охранял одинокий копейщик.
– В какую сторону они поехали? – заорал я стражнику, который тут же указал на западную часть улицы.
Мы бегом вернулись на главный двор, где нас ждали лошади.
– Езжай к Эдуарду, – сказал я Стипе, – передай ему, что ублюдок сбежал.
– А ты? – спросил он, взлетая в седло.
– А я на запад.
– Одному опасно, – предупредил Стипа.
– Поезжай, – сказал я.
Стипа, конечно, был прав. Ехать одному в ночную темень было действительно неразумно, но я не хотел возвращаться к меловым стенам Баддан Бирига, зная, что еще как минимум два часа уйдут впустую на обсуждение дальнейших действий. Интересно, что случилось с отцом Коэнвульфом, спрашивал я себя, надеясь, что он жив. Я стремительно несся по слабо освещенной факелом улице и то и дело пришпоривал коня.
Этельволд потерпел неудачу в своей жалкой попытке стать признанным королем Уэссекса, однако он не сдался. Жители собственного графства отказались поддержать его, в распоряжении бунтовщика была лишь маленькая горстка сподвижников, поэтому он решил бежать туда, где можно найти воинов, вооруженных мечами, щитами и копьями. Он наверняка поехал на север, к датчанам, а пути туда только два: по суше, в обход небольшой армии, что Эдуард привел в Уимбурнан, либо по воде. Если по воде, то тогда он должен был направиться на юг, где его, вероятно, ждал корабль. Правда, я сразу же отбросил эту мысль. Датчане не знали, когда умрет Альфред, и ни один датский корабль не рискнул бы болтаться в водах западных саксов, так что маловероятно, чтобы Этельволда поджидало какое-нибудь судно. Он вынужден выпутываться самостоятельно, поэтому он скорее всего выбрал сухопутный путь.
Я преследовал его, ощупью пробираясь сквозь мрак. В небе светила луна, но проезжая часть оказалась в тени. И я, и моя лошадь с трудом разбирали дорогу. Иногда мне казалось, что я вижу свежие отпечатки подков, но уверенности в этом у меня не было. Дорога тянулась между живыми изгородями и высокими деревьями и обычно использовалась для перегонки скота. После речной долины она круто поворачивала на север.
По пути мне попалась деревушка, и в хижине кузнеца я заметил свет. Как оказалось, подмастерье поддерживал огонь в горне. Такова была его работа – всю ночь не давать огню гаснуть. Он ужасно испугался, когда увидел меня в боевом облачении: в шлеме, в кольчуге и с освещенными пламенем ножнами.
Я осадил лошадь и заговорил с мальчишкой.
– Когда я был в твоем возрасте, – зазвучал мой голос из-под нащечных пластин, – я тоже следил за горном. Моя работа состояла в том, чтобы затыкать щели и дыры мхом или влажной землей в тех местах, где просачивался дым. Я занимался этим долгими ночами. Я знаю, как тебе одиноко.
Он лишь кивнул, слишком напуганный, чтобы говорить.
– Но у меня была девочка, которая приходила и наблюдала за горном вместе со мной, – продолжал я, вспомнив Бриду. – А у тебя есть девочка?
– Нет, лорд, – ответил он, упал на колени и подобострастно склонил голову.
– Девочки – это лучшая компания в одинокую ночь, – сказал я, – даже несмотря на то, что они слишком много болтают. Взгляни на меня, парень, и ответь мне на один вопрос, – попросил я. – Здесь проезжали люди? И женщина с ними?
Мальчишка ничего не сказал, лишь молча таращился на меня. Моя лошадь забеспокоилась: то ли ей не нравился жар от горна, то ли раздражал едкий дым. Я похлопал ее по шее.
– Эти люди велели тебе молчать, – сказал я. – Они предупредили, что ты должен хранить тайну. Они угрожали тебе.
– Он сказал, что он король, лорд, – еле слышно прошептал мальчишка.
– Настоящий король здесь, поблизости, – сказал я. – Как называется эта деревня?
– Бланефорд, лорд.
– Похоже, милое местечко. Значит, они поехали на север?
– Да, лорд.
– Давно?
– Не очень, лорд.
– И эта дорога ведет в Сефтесбери? – спросил я, пытаясь вспомнить названия этих важных районов богатого Уэссекса.
– Да, лорд.
– Сколько их было? – спросил я.
– Дик и мимп, лорд, – ответил мальчишка, и я понял, что он считает по-другому, не так, как я. Парень оказался смышленым и тоже догадался об этом, поэтому растопырил все пальцы на обеих руках, а потом поднял вверх только одну руку. Пятнадцать.
– С ними был священник?
– Нет, лорд.
– Ты молодчина, – сказал я, и он действительно был отличным парнем, потому что ему хватило ума сосчитать их. Я бросил ему кусочек серебра. – Утром, – добавил я, – передай своему отцу, что ты виделся с Утредом Беббанбургским и что ты выполнил свой долг перед новым королем.
Его глаза расширились от изумления, а я направил лошадь к броду, где дал ей напиться, а потом послал в галоп.
В ту ночь я вполне мог не дожить до утра. У Этельволда было четырнадцать человек, если не считать Этельфлед, и он наверняка знал, что я брошусь в погоню. Вероятно, он решил, что за ним погонится вся армия Эдуарда. Если бы он знал, что преследовать его будет одинокий всадник, он обязательно устроил бы засаду, и тогда я встретил бы свою смерть под яркой луной. Хотя такая смерть лучше, размышлял я, чем та, которой умер Альфред. Лучше умереть в бою, чем лежать с огромной, как камень, шишкой в брюхе в провонявшей комнате, мучиться от страшной боли и давиться слезами. Но потом, в другой жизни, все равно приходит облегчение, и человек заново рождается к радости. Христиане называют это раем и пытаются загнать нас в его мраморные залы страшными сказками об адском огне, который горячее огня в горне кузнеца. А вот я отправлюсь в снопе света в главный зал Вальхаллы, где меня будут ждать друзья, и не только друзья, но и враги, люди, которых я убил в битвах, и мы будем пировать, и пить, и биться, и развлекаться с женщинами. Такова наша судьба, но ежели мы умираем неправильно, тогда нам предстоит вечно обитать в холодных залах богини Хель.