– Мне не разрешили увидеться с госпожой, – сказал Сердик. – Ее держат под замком.
– Под замком?
– Во дворце, лорд. Там все рыдают и причитают.
– Но ведь Альфред был жив, когда ты уезжал, так?
– Он все еще жив, лорд, но священники говорили, что только молитва удерживает его на этом свете.
– Меня бы удивило, если бы они говорили другое.
– И лорд Эдуард обручился.
– Обручился?
– Я присутствовал на церемонии, лорд. Он собирается жениться на леди Эльфлед.
– На дочери олдермена?
– Да, лорд. Ее выбрал король.
– Бедняга Эдуард, – сказал я, вспомнив рассказы отца Уиллиболда о том, что наследник Альфреда хотел жениться на какой-то девушке из Сента. Эльфлед была дочерью Этельхельма, олдермена Суморсета, и Альфред, вероятно, этим браком хотел обеспечить Эдуарду поддержку самых могущественных фамилий Уэссекса. Интересно, спросил я себя, а что случилось с той девушкой из Сента?
Сигурд вернулся в свои земли и оттуда, обозленный, рассылал рейдеров в сакскую Мерсию. Его люди жгли, убивали, уводили в рабство и грабили. Это была обычная пограничная война, ничем не отличавшаяся от постоянных стычек между скотами и нортумбрийцами. На мою территорию рейдеры не посягали, но мои поля лежали к югу от обширных земель Беорннота. Сигурд сконцентрировал свой гнев на олдермене Эльфволде, сыне того человека, который пал, сражаясь рядом со мной при Бемфлеоте, а к территории Беорннота не прикасался, и вот это я считал самым интересным. Так что в марте, когда звездчатка выбелила живые изгороди, я взял пятнадцать человек, и мы отправились на север, к Беорнноту, а в качестве новогодних гостинцев прихватили сыр, эль и соленую баранину. Старик встретил меня сидя в кресле и укутавшись в меховой плащ. Он осунулся, его глаза поблекли, нижняя губа все время дрожала. Он умирал. Беортсиг, его сын, угрюмо смотрел на меня.
– Пора, – сказал я, – проучить Сигурда.
Беорннот нахмурился.
– Хватит ходить туда-сюда, – велел он мне. – Из-за тебя я чувствую себя древним стариком.
– Ты и так старик, – сказал я.
Он поморщился.
– Я как Альфред, – заявил он. – Скоро встречусь со своим богом. Я отправлюсь на судилище, чтобы узнать, кому суждено жить дальше, а кому – гореть. Ведь они пустят его в рай, не так ли?
– Они с радостью примут Альфреда, – согласился я. – А тебя?
– В аду хотя бы не холодно, – хмыкнул он и вытер слюну, налипшую на бороду. – Значит, ты хочешь сразиться с Сигурдом?
– Я хочу прикончить этого ублюдка.
– Перед Рождеством у тебя был шанс, – напомнил Беортсиг. Я проигнорировал его.
– Он ждет, – сказал Беорннот, – ждет смерти Альфреда. Он не нападет, пока Альфред жив.
– Он уже нападает, – возразил я.
Беорннот покачал головой.
– Всего лишь совершает набеги, – небрежно произнес он, – да и весь флот свой в Снотенгахаме вытащил на берег.
– В Снотенгахаме? – удивленно спросил я. Этот город был так же далек, как любой остров, до которого добирались лишь мореходные суда.
– Все это говорит о том, что он не планирует ничего, кроме набегов.
– Это говорит только о том, что он не планирует морских набегов, – заявил я. – Но что помешает ему совершить марш-бросок по суше?
– Возможно, он его и совершит, – уступил Беорннот, – но когда умрет Альфред. А пока он будет просто воровать скот, уводить по несколько голов.
– Тогда я хочу увести несколько голов у него, – сказал я.
Беортсиг бросил на меня злобный взгляд, а его отец пожал плечами.
– Зачем будить лихо, когда оно тихо? – спросил старик.
– Эльфволд не считает, что оно тихо, – ответил я.
Беорннот расхохотался.
– Эльфволд молод, – проговорил он, – и амбициозен, он сам напрашивается на неприятности.
Сакских лордов Мерсии можно разделить на два лагеря: на тех, кого возмущает доминирование западных саксов на их земле, и на тех, что его приветствует. Отец Эльфволда поддерживал Альфреда, Беорннот же тосковал по тем временам, когда в Мерсии был свой король, и, как все его единомышленники, отказывался посылать войска и помогать мне бить Хестена. Тогда он предпочел, чтобы его людьми командовал Этельред, и они встали гарнизоном в Глевесестере, готовясь отразить атаку, которая так и не последовала. Эти два лагеря постоянно противостояли друг другу, однако у Беорннота хватило благоразумия – а может, он слишком близко подошел к смерти, – чтобы не усугублять старую вражду: он пригласил нас переночевать.
– Будешь рассказывать мне сказки, – сказал он. – Я люблю всякие истории. Расскажешь мне о Бемфлеоте.
Этим великодушным предложением он как бы намекал на то, что прошлым летом его люди оказались не в том месте.
Всю историю я ему не рассказал. Вместо этого, когда угли в очаге покраснели, а эль развязал всем языки, я поведал ему, как погиб старший Эльфволд. Как он сражался бок о бок со мной, и как мы разгромили датский лагерь, и как потом к датчанам подошло подкрепление и они пошли в контратаку. Люди внимательно слушали. Почти каждый из тех, кто сейчас сидел в зале, хотя бы один раз стоял в стене из щитов и познал тот страх. Я рассказал, как подо мной убили лошадь, как мы встали спина к спине и, загородившись щитами, отбивались от вопящих датчан, которые неожиданно превзошли нас числом. Я описал ту смерть, о которой мечтал Эльфволд, и рассказал, как он крушил врагов одного за другим, пока чей-то топор не расколол надвое его шлем. Я не стал рассказывать, как он с укоризной смотрел на меня и какой ненавистью сочились его предсмертные слова, а все потому, что он решил, будто бы я предал его. Он умер рядом со мной на рассвете, и в тот момент я готов был последовать за ним, так как знал, что датчане почти наверняка убьют нас всех, но потом подошел Стипа с отрядом западных саксов, и наше поражение неожиданно превратилось в победу. Сторонники Беорннота стучали по столу, хваля таким образом мой рассказ. Людям нравится слушать о битвах, и поэтому мы приглашаем поэтов, чтобы они по вечерам развлекали нас сказаниями о воинах, мечах, щитах и топорах.
– Хорошая история, – сказал Беорннот.
– Гибель Эльфволда на твоей совести, – прозвучал чей-то голос.
На мгновение мне показалось, что я ослышался или что эти слова предназначались не мне. Воцарилась гнетущая тишина – каждый из присутствующих задался тем же вопросом.
– Зря мы тогда вступили в бой! – В разговор вмешался Ситрик. Он встал, и я увидел, что он пьян. – Ты даже не отправил разведчиков в леса! – закричал он. – И сколько погибло только из-за того, что ты этого не сделал?
Я знал, все видят, насколько я ошеломлен. От шока я лишился дара речи. Ситрик когда-то был моим слугой, я спас ему жизнь – он тогда был мальчишкой – взял к себе и сделал из него мужчину и воина. Я дал ему золота, я награждал его так, как настоящий лорд должен награждать своих сторонников. И вот сейчас этот человек смотрит на меня с нескрываемой ненавистью. Беортсиг, естественно, наслаждался моментом, его возбужденный взгляд метался с меня на Ситрика и обратно. Райдер, сидевший на той же лавке, что и Ситрик, взял своего приятеля за руку, но тот оттолкнул его.
– Скольких ты убил в тот день своей беспечностью? – заорал он.
– Ты пьян, – хрипло произнес я, – и завтра ты будешь пресмыкаться передо мной, вымаливая прощения, и возможно, я прощу тебя.
– Лорд Эльфволд был бы жив, если бы у тебя была хоть капля мозгов, – не унимался он.
Мои люди закричали на него и зашикали, но я всех перекричал:
– Ко мне, на колени!
Он лишь сплюнул в мою сторону. В зале поднялся страшный шум. Люди Беорннота громкими воплями поддерживали Ситрика, мои же смотрели на все это в полнейшем ужасе.
– Дайте им мечи! – предложил кто-то.
Ситрик поднял руку.
– Дайте мне оружие! – заорал он.
Я шагнул к нему, но меня остановил Беорннот, дрожащими пальцами ухватив за рукав.
– Только не в моем доме, лорд Утред, – сказал он, – только не здесь. – Он с трудом поднялся на ноги. Чтобы выпрямиться, ему пришлось одной рукой опереться на край стола. Другой же он указал на Ситрика.
– Уведите его! – приказал старик.
– Держись от меня подальше! – крикнул я ему. – И прихвати с собой свою жену-потаскуху!
Ситрик попытался вырваться, но люди Беорннота крепко держали его. Он был сильно пьян, поэтому они просто выволокли его из зала под презрительные насмешки и колкости сторонников Беорннота. Беортсиг от души радовался моему унижению и хохотал. Отец сурово посмотрел на него и сел.
– Сожалею, – буркнул он.
– Это он завтра пожалеет, – мстительно произнес я.
На следующее утро Ситрика нигде не было, и я не спрашивал, где Беорннот спрятал его. Мы приготовились к отъезду, и Беорннот, опираясь на двух своих людей, вышел провожать нас на двор.
– Боюсь, – сказал он, – что я умру раньше Альфреда.
– Надеюсь, ты проживешь много лет, – почтительно произнес я.
– Британия погрузится в страдания, когда Альфреда не станет, – продолжал он. – Уверенность в завтрашнем дне умрет вместе с ним. – Он замолчал. Он все еще был озадачен вчерашним инцидентом. У него на глазах один из моих людей оскорбил меня, а он помешал мне заслуженно наказать провинившегося. Все это разделяло нас, как тлеющие угли. Однако мы оба делали вид, будто ничего не случилось.
– Сын Альфреда – хороший человек, – сказал я.
– Эдуард молод, – сокрушенно проговорил Беорннот, – и никто не знает, каким он станет. – Он вздохнул. – Жизнь – это поэма без конца, – добавил он, – но я все же хотел бы услышать еще несколько строф, прежде чем умру. – Он покачал головой. – Эдуард не будет править.
Я улыбнулся.
– Возможно, он думает иначе.
– Таково пророчество, лорд Утред, – совершенно серьезно сказал он.
Я тут же насторожился.
– Пророчество?
– Есть одна колдунья, – ответил он, – она видит будущее.
– Эльфаделль? – уточнил я. – Ты видел ее?
– Беортсиг видел, – сказал он, переведя взгляд на сына, который, услышав имя Эльфаделль, поспешно перекрестился.
– И что же она сказала? – спросил я у Беортсига.
– Ничего хорошего, – коротко ответил тот.
Я забрался в седло и оглядел двор в поисках Ситрика, но так его и не увидел, поэтому мы отправились в путь без него.
Поведение Ситрика сильно озадачило Финана.
– Наверное, он был пьян до безумия, – удивленно произнес он. Я ничего не ответил. Во многом то, что сказал Ситрик, было правдой, Эльфволд действительно погиб из-за моей беспечности, однако это не давало Ситрику право во всеуслышание обвинять меня. – Он всегда был таким добродушным, – продолжал Финан, – а в последнее время только и делал, что грубил. Я так и не понял, в чем дело.
– Он все больше становится похожим на своего отца, – сказал я.
– На Кьяртана Безжалостного?
– Зря я спас ему жизнь.
Финан кивнул.
– Хочешь, я разберусь с ним?
– Нет, – твердо ответил я, – только один человек может убить его, и этот человек – я. Понятно? Он мой, и пока я не вспорю ему брюхо, я не желаю больше слышать его имя.
Прибыв домой, я прогнал прочь Элсвит, жену Ситрика, и его троих сыновей. Ее подруги и друзья горько рыдали и умоляли меня, но я оставался глух. Она уехала.
На следующий день я стал готовить западню для Сигурда.
Те дни были пронизаны страхом. Вся Британия с содроганием ждала известия о смерти Альфреда, уверенная, что это событие смешает руны. Что новый расклад предскажет Британии новую судьбу, но вот что это будет за судьба, никто не знал. Возможно, ответы имелись только у той колдуньи с кошмарным именем. В Уэссексе все хотели увидеть на троне нового, но такого же сильного короля; в Мерсии одна часть хотела того же, а другая – вернуть собственного короля; весь же север, где правили датчане, мечтал о завоевании Уэссекса. И все же Альфред прожил весну и лето, люди же тем временем ждали и мечтали, а урожаи зрели. Я взял с собою сорок шесть человек и отправился на восток и север, туда, где устроил себе логово Хестен.
Я бы с радостью взял с собой три сотни. Много лет назад мне было предсказано, что однажды я поведу за собой целые армии. Но чтобы содержать армию, у человека должны быть земля, а моей земли хватало только для того, чтобы прокормить и вооружить небольшую дружину. Я собирал оброк, взимал пошлины с купцов, которые пользовались римской дорогой, проходившей по поместью Этельфлед, однако этого дохода было мало, поэтому в Сестер я взял с собою только сорок шесть человек.
Этот город был открыт всем врагам: на западе – валлийцам, а на востоке и севере – датчанам, которые не признавали никаких правителей, кроме самих себя. Когда-то римляне построили в Сестере крепость, и именно в ее развалинах и укрылся Хестен. Были времена, когда одно имя Хестена наводило страх на всех саксов, но сейчас он превратился в собственную тень, его дружина сильно сократилась и насчитывала менее двухсот человек, и преданность даже этих двух сотен вызывала сомнения. В начале зимы у Хестена было более трехсот сподвижников, но люди ждут, что лорд обеспечит их чем-то более существенным, чем еда и эль. Они жаждут серебра, мечтают о золоте и рабах, вот люди Хестена и разбрелись кто куда в поисках других лордов. Многие примкнули к Сигурду или к Кнуту, считая их щедрыми на золото.
Сестер располагался на границе Мерсии, и я обнаружил дружину Этельреда примерно в трех милях к югу от той крепости, где прятался Хестен. Дружина насчитывала более ста пятидесяти человек, чья работа состояла в том, чтобы наблюдать за Хестеном и брать его измором, грабя его фуражиров. Командовал этими людьми молодой парень по имени Мереваль, и мой приезд, судя по всему, его обрадовал.
– Ты приехал убить этого жалкого мерзавца, лорд? – спросил он.
– Только взглянуть на него, – ответил я.
Если честно, я приехал, чтобы дать Хестену взглянуть на меня, хотя я не решался никому рассказывать, какова моя истинная цель. Я хотел, чтобы датчане узнали о моем появлении в Сестере, поэтому я заставил своих людей промаршировать рядом со старой римской крепостью и даже щегольнул своим знаменем с волчьей головой. Я ехал впереди отряда в лучшей, начищенной до блеска моим слугой Осви кольчуге, и приблизился к старым стенам настолько, что один из людей Хестена решил попытать удачу и выстрелил в меня охотничьей стрелой. Я увидел, как в воздухе промелькнуло оперенье, и проследил, как короткая стрела, пролетев дугой, воткнулась в землю в нескольких футах от копыт моей лошади.
– Ему не под силу защитить все эти стены, – задумчиво произнес Мереваль.
Он был прав. Римская крепость в Сестере была огромной, размерами с небольшой город, и жалкой кучке приспешников Хестена не удалось бы организовать оборону на всем протяжении полуразрушенного крепостного вала. Мы с Меревалем могли бы объединить наши силы и ночью пойти в атаку – возможно, мы нашли бы незащищенный участок стены и вступили бы в бой на улицах крепости. Однако от такого рискованного предприятия нас удерживал численный перевес противника, мы не хотели терять людей в попытке победить уже побежденного врага. Так что я удовлетворился тем, что дал понять Хестену: я прибыл, чтобы понасмехаться над ним. Он наверняка люто ненавидит меня. Всего год назад он был самым могущественным из всех скандинавов, а сейчас забился в свою нору, как побитый лис, причем побитый не кем-нибудь, а мною. И все же я знал: этот лис хитер и только и думает о том, как бы вернуть себе былое могущество.
Старая крепость стояла в большой излучине реки Ди. Сразу за южной стеной лежало в руинах громадное здание, которое когда-то было ареной, где, как рассказали мне священники Мереваля, христиан скармливали диким зверям. Это было бы слишком здорово, чтобы быть правдой, поэтому я им и не поверил. Развалины арены могли бы послужить отличной цитаделью для такого маленького войска, как у Хестена, однако он предпочел сосредоточить свои силы в северной части крепости, той, которая была ближе всего к реке. Там у него стояли два корабля, вернее, старых торговых шлюпа, наверняка дырявых, так как они были вытащены на берег. Если бы в случае атаки Хестена отрезали от моста, эти шлюпы стали бы для него единственным средством спасения: он переправился бы на другой берег Ди и скрылся бы в пустошах.