— Мина, тут вот оливки остались, — как можно мягче сказал Виктор, но она закричала:
— Не подходи!
— Возьми хоть хлеба…
Она доела и запустила банку в его сторону, сама растянулась на пустой простыне и затихла.
— Мина, Мина! — позвал Виктор. — Как хоть тебя звать?
Она не отвечала. Виктор встал и осторожно направился к ней.
— Теперь он убьет меня, — приподнялась и она. — Слышишь, он убьет меня! Не подходи, ты хоть не подходи! — закричала она в отчаянии. — Попробуй скажи ему — он тут же меня прибьет.
Ее начинала бить мелкая дрожь.
— Кто убьет? Никто не убьет… Что ты такого сделала?
— Я съела священный обед. Нам запрещено есть… Только хлеб.
— Почему же запрещено? — подбирался к ней Виктор. — Когда спустишься на землю, будешь снова все есть.
— Нет! — заорала она. — Не спущусь! Не буду! Ничего не буду!
И у нее началась истерика. Мина билась головой о землю, рвала простыню в исступлении, по-звериному завывала…
Виктор от неожиданности растерялся: как в такой ситуации действовать — он не знал. Но Мина расходилась все сильнее и сильнее. От ее криков, казалось, мертвые встанут, а уж из лагеря прибегут — точно. Докажи потом, что это не ты довел ее до истерики. Эта мысль и заставила Виктора действовать решительно. Он упал на нее всем телом, заломил назад руки, прижал своей ногой ее ноги. Она вырывалась, но силы все же были на его стороне. Через некоторое время конвульсии прекратились, но она еще вскрикивала, стонала, смотрела на него безумными глазами.
— Мина, Миночка, ну что с тобой, успокойся! Успокойся и никого не бойся, — стал уговаривать Виктор. — Я с тобой, с тобой, успокойся… Ну что же это с тобой такое случилось? Мы же с Богом, мы совсем близко от Бога…
Мина затихла.
— Не говори ему, что я ела, — всхлипнула она. — Тяжело как…
Виктор не понял, что она имеет в виду. Может, ей тяжело оттого, что он придавил ее собой? Он отвалился, и Мина снова забеспокоилась, зашевелилась.
— Никому я ничего не скажу, успокойся, — сказал Виктор и обнял Мину как маленькую девочку, крепко прижал ее к себе. — Тебе сколько лет-то?
— Пятнадцать… будет. Или уже есть, я не знаю, — жалобно сказала она.
— Пятнадцать? — удивился Виктор и внимательно всмотрелся в черты ее лица. — Неужели?.. Я думал, тридцать. Почему же ты так старо выглядишь? Что ты сделала с собой? Глаза — ну-ка? Правда, молодые. Почему ты такая? — забеспокоился он.
— Это за грехи мои. Я продажная. Я за деньги знаешь что могу сделать? — всхлипнула она. — Брат Ной сказал, что я не спасусь. И я все время хочу есть. Видишь, какая я стала худая, а была пятьдесят второго размера. Не спасусь я. Я уже не могу работать, потому что нет сил. Но мне уже все равно…
— Что ты! — поцеловал ее давно не мытые волосы Виктор. — Я скажу ему — почему же он не видит…
— Он все видит. Это ты ничего не видишь! Беги отсюда! — зарыдала она. — Беги! Ты слышишь меня? Я тебе правду говорю.
— Ну, успокойся, успокойся… Зачем же мне бежать, мне тут нравится. Почему ты не бежишь? — заинтересованно спросил Виктор. — Может, ты специально меня подговариваешь, может, ты предательница? Отвечай!
Он с силой схватил ее за плечи.
— Мне некуда бежать, — спокойно, удивительно спокойно после такой сильной истерики, сказала Мина. — Да и незачем. Это ты предатель. Ты теперь все расскажешь ему.
— Слушай! — вдруг разъярился Виктор. — Пошла вон отсюда! Истеричка! Давай поднимайся и улепетывай!
Она бессильно поднялась, постояла, покачиваясь в своих грязнущих джинсах, и пошла прочь.
— Меня зовут Нина, а мина — это старинная серебряная монета. А ты — дурак, — утомленно проговорила она, оглянувшись.
— Больше не подходи ко мне! Мерзавка! — крикнул Виктор ей вдогонку.
«Бедный Ной! — откуда ни возьмись, явилась ему мысль. — С кем ему приходится иметь дело! Действительно, как грешны люди, насколько больны и совершенно не могут себя вести. А ведь всех их нужно спасать…»
Виктор с рвением взялся за работу — после сытного обеда и небольшой разрядки. Стра-дать-лег-ко-спа-сать-ся-тяж-ко.
II
Поздно вечером, когда все собрались в лагере, ход событий был нарушен непротокольным отступлением. Во время общего моления вокруг скинии, ближе к концу, Мина вдруг повалилась с коленей на землю и стала биться в истерике. Никто не обращал на это внимания до тех пор, пока Мина не поднялась с земли. С воплями и безумными криками она стала бегать вокруг скинии, натыкаясь на братьев и сестер, падала, вставала, кружилась на одном месте… Потом вдруг вбежала внутрь шатра-скинии и там, видимо, набросилась на Ноя. Некоторое время оттуда неслись звуки борьбы, и наконец Ной выволок Мину наружу, держа за длинные волосы. Силою он посадил ее на землю, запрокинув голову вверх так сильно, что едва не свернул ей шею.
Ной с трудом сдерживал ярость. Он некоторое время ничего не говорил, чтобы не обнаружить этого. Все замерли…
— Это моль, это едкая моль… — Голос его дрожал, и Ной дал себе еще времени, чтобы успокоиться. — Это ничтожное и разрушительно действующее насекомое… Вот во что превратилась наша непослушная сестра Мина. «Если ты обличениями будешь наказывать человека за преступления, то рассыплется, как от моли, краса его» — так сказано в Библии. Там же жизнь нечестивого человека сравнивается с одеждою, изъеденною молью. Если мы и дальше будем терпеть безумие и грехи сестры Мины, она изъест до ветхости все наше тело, расстроит все наши планы. Ее грехи вопиют к небу об отмщении! — говорил, как оракул, Ной.
Действо происходило при свете факела в кромешной тьме наступившей ночи. Отблески ставшего вдруг зловещим пламени играли на его лице.
— На мне нет грехов! — закричала вдруг Мина. — Ты сам все придумал! Отпусти меня, изверг! Изверг, ты настоящий изверг!
Все молчали. Виктор совершенно не понимал, что происходит, но делал как все. Как будто кто-то запечатал его уста: он, если и захотел бы, не смог бы произнести ни слова. В этот момент внутренне Виктор был на стороне несчастной девчонки… Но Ной вдруг заговорил про преступление Мины против него, Виктора.
— Эта моль, эта ржа сегодня днем пыталась совратить брата Оленя. Она отняла у него обед, продажная душа.
— Неправда! — крикнула Мина. — Он сам мне…
— Теперь ты будешь молчать, — грозно прервал Ной и с силой ударил ее в затылок. Она вскрикнула, но не упала, потому что Ной продолжал держать ее за волосы. — Мина сама обо всем рассказала, но не сразу. Только после того, как я, помолившись, услышал от Моисея голос, который требовал исповедовать ее.
Ной сделал значительную паузу. Братья и сестры что-то зашептали — видимо, то, что принято шептать в подобных случаях.
Виктор не знал традиции, хотел сказать, что все неправда про Мину, но гаденький страх вдруг заполз в душу: причин для него, кажется, не было, но все же лучше было бы остаться в стороне от любых пересудов. «Делай как все», — сказал однажды Ной, а Мина нарушила это предписание. Кто знает, может, действительно она приходила соблазнить его. Грязная девчонка!
Ной, совершенно оправившийся от выходки Мины, снова заговорил:
— Эта грешница больше недостойна носить и такого поносного имени, как Мина. Теперь ее имя Моль — ничтожное насекомое. Недостойно для праведника даже касаться ее. Вон отсюда! — оттолкнул ее от себя Ной.
Мина отлетела за границу света, который исходил от факела. После этого Ной упал на колени около входа в скинию и стал произносить молитвы на непонятном Виктору языке.
Все последовали примеру Ноя, бормоча и закатывая глаза.
— Господи, ничего не понимаю, что творится… Что творится — не понимаю, — стал приговаривать Виктор — от страха, что он тоже в любой момент может оступиться, сделать недолжное, противозаконное.
Ему казалось, что после Мины — его очередь. Страшно попасть во тьму кромешную…
Он вздрогнул, когда Ной коснулся его плеча и сделал знак выйти перед всем обществом. Ноги дрожали, язык присох к гортани: вот оно, началось…
— Брат Олень оказался на недосягаемой высоте. Он не поддался соблазну. Он поступил, как Иосиф Прекрасный, тот Иосиф, которого зловредные братья продали каравану купцов… — заговорил Ной, и никто никогда не знал, к чему приведет он свой рассказ. — Купцы ехали в Египет и продали там его начальнику телохранителей фараона. Этот царедворец сначала сделал молодого невольника слугою в своем доме, а потом, увидав его честность и деятельный характер, доверил ему управлять всем своим домом. «Иосиф же был красив станом и красив лицом», и вот его красота и молодость прельстили сладострастную жену царедворца. Но Иосиф не поддался соблазну. Тогда мерзкая женщина оклеветала его в покушении на ее честь. Иосифа заключили в темницу с царскими узниками — отребьем рода человеческого.
Сегодня брат Олень не поддался великому соблазну и стал настоящим праведником. Теперь имя ему — Иосиф.
От огромного напряжения во время слушания этой речи Виктор чуть не лишился сознания. Он не упал только потому, что Ной поддержал его.
— Я недостоин, — пробормотал Виктор.
— Этого ты не решаешь, — спокойно и мягко ответил Ной. — Так сказал Моисей. За один день ты два раза перевоплотился — это несомненная принадлежность праведника. Еще немного — и Моисей разрешит тебе войти в скинию и сотворить тайную молитву о всем роде человеческом. Сейчас ты можешь сказать что-нибудь своим братьям и сестрам, — настоятельно посоветовал Ной. — Ты можешь дать им новую мантру.
— Я не знаю… Я вас всех люблю… Я хочу, чтобы все спаслись, потому что нам это легко — совсем близко от Бога. Мне очень жаль Мину. Надеюсь, и она спасется. Мне кажется, что человек не может быть… ни большим праведником, ни неисправимым грешником, — говорил Виктор. Он чувствовал себя как человек, вступивший в реку с неизвестным дном. — Все произошло совершенно случайно…
— Братья и сестры! — перебил Ной. — Мы все знаем, что ничего случайного в этой жизни не бывает. Брат Иосиф поступил праведно. На утренней беседе мы поговорим еще об этом.
Виктору стало чрезвычайно приятно, что так хорошо все обошлось. Ему польстили необыкновенная расположенность к нему Ноя, бессловесное внимание сестер и братьев к его персоне. Но более всего — неожиданно открывшиеся перспективы роста. Сколько их, праведников, из которых один праведнее другого… Неизвестность пугает, но удачное начало необыкновенно вдохновляет — оно приведет прямо на небо…
Распорядок дня в лагере после посвящения Виктора в Иосифы никоим образом не нарушился. Утреннее умывание росой, раздача хлеба, лекции, мантры, записанные на магнитофон и звучащие постоянно, работа, молитва — все монотонно и без перемен. Мины в лагере больше не было; никто не интересовался, куда она пропала. Приходили новые люди и постепенно присоединялись к братьям и сестрам, приспосабливались к лагерной жизни естественным образом, растворяясь в общей массе. Те, кто не мог приспособиться, претерпевали проработки, наказания, лишение пищи, перемену имен, лишение сна, самую тяжелую работу, из которых тяжелейшей был поход за водой, на расстояние нескольких километров, к роднику. За водой ходили, как правило, несколько наказанных.
Виктор несколько раз ходил встречать машину. Знакомый веселый водитель привозил наверх хлеб, вареную картошку, иногда — лепешки. Бывало, на машине приезжали новый брат или сестра. Виктор служил им проводником к лагерю. Ему совершенно неинтересно было слушать их разговоры по дороге о том, что творится в мире. Виктор умер для мира, втянулся в монотонную лагерную жизнь, тем более что она не изнуряла его, как других. Он часто получал от Ноя консервы, оставался в лагере на беседы с ним, когда другие уходили из лагеря в поисках трав. Он был в привилегированном положении, потому что носил имя праведного Иосифа. Больше никто в лагере не удостаивался звания праведника…
Постепенно Виктора стали раздражать многие сестры: они часто жаловались на голод, усталость, сонливость — это была любимая тема их разговоров. Редко проходили два-три дня, чтобы кто-нибудь из сестер не впадал в истерику. Виктор понял, что женщине очень трудно спастись, а может, и невозможно.
Ной подвел ему под это откровение теоретическую базу: через Еву пал Адам, а за ним и весь род человеческий.
Виктор в душе нашел свою Еву. Его Ева — бывшая невеста Ольга, через которую он, Виктор, пал, запутавшись в таких жутких жизненных катаклизмах, что до сих пор — мурашки по коже. Потом была Вероника — тоже соблазнительница; она вообще довела Виктора до того, что чуть было не сковала его по рукам и ногам цепями. О каком браке может идти речь, когда нужно спасаться!
Все свои сомнения Виктор доверял Ною, и тот разрешал их быстро, четко и ясно. Когда однажды Ной спросил Виктора, помнит ли он свое бывшее земное имя, где он родился, кто его родители, откуда он родом, тот с большим трудом вспомнил свои биографические данные и прибавил, что теперь для него это не имеет никакого значения.
— Хорошо, — удовлетворенно произнес Ной и первый раз впустил Виктора в свой домик. Внутри располагались широкая кровать, стол со стульями, буфет с посудой, походная газовая плита, плотные шторы на окнах, которые не пропускали света, когда ночью Ной зажигал электрическую лампу, работающую от аккумулятора. Но сейчас стоял день, и на окнах была легкая защита — полупрозрачная фольга.
— Здесь ты молишься… — почтительно сказал Виктор и внимательно, как будто стараясь запомнить навсегда уголок величайшего праведника, осмотрел помещение. На полке лежали Библия, другие книги, названия которых разобрать не удалось.
— Да, здесь является мне Моисей, — подтвердил Ной и предложил жестом сесть в удобное кресло. — Прошлой ночью он повелел мне открыть тебе тайное знание нашего движения. Готов ли ты к этому?
— Готов, — сказал Виктор. — Я ждал этого.
— Ты должен скрепить свою готовность кровью.
— Да, конечно, — спокойно ответил Виктор, будто речь шла о меню предстоящего ужина или о прогулке вдоль берега реки.
— Но сначала ты должен дать обет, после которого ты станешь постоянным членом нашего движения. Я буду перечислять пункты, а ты на каждый должен отвечать: обещаю. Встанем лицом к западу. Сосредоточься… Итак! Будучи на горе Вирох, я желаю выполнить волю Бога и осуществить цель творения, возлагая на себя ответственность, которую препоручил мне Бог для достижения мною совершенства, создавая для него славу и радость. Обещаю.
— Обещаю, — повторил Виктор.
— Желаю полностью быть в воле Бога и мужественно штурмовать лагерь его врагов, пока не поражу их всех. Обещаю.
— Обещаю.
— Я горд владычеством, горд народом, горд языком и культурой, в центре которых — Бог. Я горд тем, что участвую как работник в построении совершенного мира. Я буду бороться за это, вкладывая всю свою жизнь в осуществление идеалов совершенного мира. Я отвечаю за исполнение своего долга и своей миссии. Обещаю и клянусь.
— Обещаю и клянусь.
— Дай руку! — повернулся к Виктору Ной.
Виктор протянул ему свою ладонь, желая искреннего братского рукопожатия после обета. Но Ной вдруг полоснул по его запястью острием ножа. Выступила кровь. Потом он протянул Виктору бумагу с отпечатанным текстом и указал на место внизу листа.
— Что? — спросил Виктор. — Ставить крест?
— Да! Ты станешь сильным и могущественным, тебе будет все подвластно, ты выйдешь из разряда простых людей, которым суждено только родиться, работать и умереть. Ты сможешь наконец-то сказать про себя: человек — это звучит гордо! — с напряжением в голосе говорил Ной.
«Подписывай, другого случая не представится, — услышал внутри себя Виктор. — Не представится… Ты сможешь всех спасти…»
Он, подчиняясь внутреннему насилию, обмакнул указательный палец в бугорок крови, поставил крест на бумаге. Внутренний насильник мгновенно отложил в душе, подобно тараканьим яйцам, слова: «Чадо мое» — и исчез.
— Ты сделал правильный выбор, — сказал Ной. — Запомни: если ты изменишь клятве, то семь предыдущих и семь последующих поколений твоего рода подпадут под власть сатаны. Ты должен ждать нового откровения, а пока будешь жить в моем доме, в маленькой комнате. С этого дня ты не должен ни с кем общаться в этом лагере. Больше спи, но усиль молитву.