- Причем тут это? – Юки остановился, непонимающе оглянувшись.
Телохранитель вытащил свой бумажник и извлёк все купюры, которые в нем были. Тэкесима, поглядев на его действия, сделал тоже самое. Ботаник взял у него деньги, прибавил к своим, свернул их в трубочку и протянул Юки со словами:
- Вот. Если не берешь деньги Акутагавы, возьми наши. Мы их честно заработали, поверь мне! Разве друзья не должны помогать друг другу?
- Я… но мне не надо, правда. Я обойдусь, - растерялся Юки от такого напора.
- Надо, еще как надо! Ты наш друг и мы не можем просто бросить тебя произвол судьбы. Если не хочешь взять в дар, возьми в долг. Потом вернешь, когда будут свои деньги. Ну?
Юки колебался. Тогда Ботаник схватил его за руку и вложил в ладонь тугой рулончик.
- Бери с богом, Юки!
Юки закусил губу. Потом подошел к Ботанику и молча приобнял его – а тот сочувственно похлопал юношу по спине. Так же Юки попрощался с Тэкесимой, который, обняв его, тяжело вздохнул – подумав о чем-то невеселом, но вслух ничего не сказал.
- Ну всё, я пойду, - пробормотал Юки, едва сдерживая слезы.
Он понял, что за всё то время, пока он был подле Акутагавы, эти люди стали для него родными, превратились в семью. И от этого становилось еще горше и больнее. Напустив на себя решительный вид, Юки, не оглядываясь, направился к инспектору соцопеки госпоже Нумадзу…
Так началась его новая жизнь.
Ему, как и говорил Ботаник, дали койко-место в убогом общежитии для неимущих и подыскали работу в супермаркете, где с раннего утра до позднего вечера он выкладывал на полки продукты, расставлял товары.
Работа была выматывающей, монотонной и скучной – что первое время мучило Юки ужасно. Юноша привык к тому, что его мозг постоянно занят чем-то конструктивным – в доме Акутагавы он мог позволить себе целыми днями заниматься интеллектуальным трудом, там были для этого все условия. В магазине в основном работали малообразованные люди, интересующиеся только популярными передачами на телевидении и дешевыми развлечениями в свободное время; с утра до вечера они батрачили и сплетничали, не интересуясь никем кроме своих персон. Юки никогда с ними не болтал – и они быстро вообразили между собой, что он зазнайка.
В «крольчатнике» жилось туго. Благодаря Акутагаве Юки привык к комфорту во всем: мягкая постель, шелковые простыни, тишина и покой когда они требуются, завтраки в постель, просторные комнаты в шикарных особняках, ванны - похожие на бассейны… Да, он ко всему этому привык и даже стал воспринимать это как нечто само собой разумеющееся! В общежитии для неимущих было грязно, всюду кишели насекомые, в душевой никогда не было горячей воды, а унитазы все как один протекали - но, главное, там ни на минуту нельзя было остаться одному: в крошечной комнате, которую он делил еще с двумя юношами-сиротами (подрабатывавшими на бензоколонке) было всегда много лишнего народа – в гости заходили приятели и засиживались допоздна, в коридоре по вечерам все подоконники были забиты дымящими как паровозы людьми. Здесь практически в открытую торговали наркотиками, подделками государственных бумаг и приводили проституток. Шум, гам, хохот - раздавались тут круглые сутки, что заставляло Юки сходить с ума.
Влившись в «обычную» жизнь, заняв то место на социальной лестнице, которое Юки, по собственному мнению, и должен был по стечению обстоятельств занять – он, помимо всех прочих угнетающих обстоятельств, почувствовал еще один минус «простой» жизни. Он был избалован первоклассной кухней и богатым столом госпожи Фынцзу, и, если они с Акутагавой не ели у неё, то питались в элитных ресторанах – меню которых отвечали всем требованиям гурманов. Начав питаться дешевыми полуфабрикатами, фаст-фудом и едой быстрого приготовления, Юки очень быстро заработал себе несварение желудка. Такова теперь была его жизнь: у Юки болел живот, он ненавидел общагу для неимущих и презирал свою работу….
….Он всё время думал об Акутагаве. Юки понимал, что должно пройти какое-то время, прежде чем эмоции улягутся и ему станет легче, но это не облегчало будничных мук. По ночам его подушка становилась мокрой от беззвучных слез, а днем он пожирал себя изнутри мыслями о том, кого безумно любил и кого был просто обязан забыть. То, что они до сих пор находятся в одном городе – Киото - усугубляло его лихорадочное состояние. То и дело в голове начинал говорить ехидный голосок: «Ты знаешь, что еще можешь вернуться. Прошло не так много времени, он тоже тебя пока что не забыл. Вернись, закрой на всё глаза и твоя жизнь станет прежней…» Юки был готов сам себя ударить за такое проявление слабости, он старался растоптать в себе любые намеки на эту слабость. Он был глубоко несчастен…
В июне Юки осознал и другую горькую правду: при такой работе и зарплате ему не поступить в университет в ближайшее время. То, о чем он всегда мечтал – получить такое же образование как и у родителей – стало отдаляться от него в неопределённую даль, превратившись в мираж… Но что он мог поделать? Он понимал, что выбрал такую жизнь и что теперь сам отвечает за себя.
Однажды ночью, когда в комнате общежития было слишком людно и шумно чтобы заснуть - соседи и гости смотрели фильмы на компьютере и дули дешевое вонючее пиво - Юки, заткнув уши наушниками и настроившись на круглосуточную радиостанцию, сидел на своей кровати, листая фотоальбом. Перед ним мелькали дни его родных: дедушки, бабушки, отца, матери, его самого… Там он нашел также одну новую фотографию – она была сделана чуть больше года назад, когда они с Акутагавой еще были вместе. Они сфотографировались в Британии, во время прогулки по душистому лесу – Акутагава и Юки сели под дерево, а Тэкесима, прихвативший с собой фотоаппарат, сделал всего один снимок. Это вообще была ЕДИНСТВЕННАЯ их фотография, потому что Акутагава не хотел оставлять улики, которые могли каким-то образом свидетельствовать об отношениях между ними. Юки был с этим согласен - безопасность прежде всего…
«Да, - подумал Юки сейчас, - сохранив эту фотографию, я могу подвергнуть его опасности».
И тогда он одним движением порвал снимок пополам. Ту часть, где был Акутагава, он разорвал на мелкие кусочки и выбросил в мусорное ведро, вторую же, немного подумав, оставил себе. На втором кусочке осталась часть руки Акутагавы, его ладонь. Так немного и, в общем-то, совершенно безопасно… Никто не догадается… Юки погладил пальцами матовую поверхность снимка – там, где виднелась ладонь Акутагавы – потом убрал обрывок в фотоальбом. Это будет его тайной. Секретом. Отдушиной… Тут ему на колени упал ключ – его Юки несколько месяцев назад, когда поселился в общежитии для неимущих, бросил между страниц и как-то забыл о нем.
Юки повертел ключ в руках, вспоминая, как он попал к нему… После пересадки костного мозга бабушке Мике стало на какой-то момент легче. Исчезли тяжелые симптомы болезни, она даже смогла начать самостоятельно ходить – пожилая женщина не только покидала палату, но и активно гуляла по больничному парку. Юки радовался, глядя на бабушку - казалось, что самое страшное позади, что её организм перенес стресс и начал восстанавливаться… Но, после нескольких месяцев затишья, ей вновь стало хуже – болезнь, отступившая было, начала контрнаступление. Бабушка снова слегла, её праву ногу поразила быстро прогрессирующая гангрена; врачи, посовещавшись, приняли решение ампутировать безнадежную конечность. Перед самой операцией бабушка Мика, еще находясь в своей палате, подозвала к себе Юки и попросила наклониться к ней, так, чтобы и никто больше не услышал:
- Ты знаешь, как я ошибалась, Юки, - заговорила она надтреснутым, утомленным голосом. – После смерти Сугиямы, твоего деда, я всё время думала только о себе. Я не знала, зачем и для чего я живу, и пыталась найти истину везде, где только можно. Я готова была платить тем, кто мог, как мне казалось, приподнять завесу тайны между мной и Создателем. И я поплатилась за свою веру в лжепророков, за своё стремление узнать больше, чем мне на самом деле дано в этой жизни. Теперь я почти готова отправиться на встречу с Создателем и мне уже не нужны посредники…
- Бабушка, не надо так! – взмолился Юки. – Это не конец. Ты еще поправишься…
- А зачем? Я не думаю, что мне стоит так цепляться за жизнь. Я уже своё отжила, Юки. Об одном только жалею: я дурно с тобой обошлась. Очень дурно. Я избавилась от тебя, бросила в том интернате, чтобы ты не мешал мне жить так, как я хочу. По моей вине, по моей глупости ты лишился наследства – всех тех денег, которые должны были обеспечить твое будущее. Я корю себя за это нескончаемо, Юки! Не понимаю, почему ты не злишься на меня из-за этого. Тебе не следовало меня прощать, тебе следовало бы меня проклинать! Больше всего на свете я боюсь, что сломала тебе всю жизнь!…
- Всё уже позади, не надо об этом.
- Нет, послушай меня!… Несмотря на то, что тот негодяй – я говорю о Шри Чандрике Ситэре - снял все деньги с моих счетов, кое-что у меня все-таки осталось. Оно было у меня с собой, поэтому и сохранилось. Я хорошо прятала эту вещь, пока была в психлечебнице, хотя медсестры там отъявленно шмонают вещи пациентов. Когда здесь после операции мне стало значительно лучше, первое, что я сделала – это продала ту вещь. Вышла будто бы погулять у больницы, а сама на такси добралась до ломбарда и продала. А потом доехала до ближайшего банка и арендовала там ячейку, оформив её на твое имя с правом допуска для несовершеннолетних. Я все положила туда. Вот, - она сунула ему в руку маленький ключ и произнесла название банка и его расположение. – Это всё, что я могу для тебя сделать. Если что со мной случится и у тебя будут проблемы, иди туда и забери всё из ячейки. Понял?…
- Да, я понял, - ответил Юки, убирая ключ в карман. Он так ответил, только чтобы бабушка не волновалась перед операцией. На самом деле он решил, что у неё, должно быть, очередное легкое умопомрачение – вот она и говорит всякие странности…. Бабушка Мика умерла на операционном столе – тромб забил сердечный клапан, вызвав остановку сердца, и хирургу не удалось реанимировать пациентку. Юки, потрясенный её смертью, практически забыл о её словах, сохранив ключ лишь как память… Но сейчас, в тесной и душной комнатенке общежития, он вдруг отчетливо проиграл в уме эту сцену.
На следующий день с утра, перед тем как идти на работу, Юки отправился в банк. Сверившись с его удостоверением личности, банковский служащий проводил его хранилище и оставил наедине с ячейкой. Открыв её, Юки от удивления даже сел на скамейку, что стояла в центре хранилища. В ячейке были деньги. Много денег. Доллары и евро. И, там же, небольшой листок бумаги, исписанный бабушкиным почерком:
«Это было ожерелье из бриллиантов, которое твой дед подарил мне на свадьбу. На аукционе в Сотбис оно стоило сто пятьдесят тысяч долларов, и я всегда держала его при себе. Но после того, что я натворила, хранить его не имеет смысла. Возьми всё, что я выручила за него в ломбарде себе - пусть у тебя, Юки, будет будущее… Твоя любящая бабушка Мика»
Юки был потрясен и растроган её поступком.
- Спасибо, бабушка, - прошептал он. Теперь его мечты перестали быть миражом и вновь стали реальностью.
Юки не стал в тот день брать денег, решив хорошенько продумать план. Он хотел поступить в университет. Но не здесь, не в Киото, лучше уехать куда-нибудь подальше. Придя на работу в супермаркет, юноша выполнял свои обязанности автоматически, погруженный в свои мысли.
«Не обязательно учиться в Киото или Токио. Можно уехать в Европу – я хорошо знаю английский. Или в Америку, - размышлял он. – В Америку лучше. Это достаточно далеко от Акутагавы и там есть Лига Плюща*… Да, Америка действительно по всем параметрам удобнее…»
- Не верю своим глазам. Ты работаешь в этом месте, словно какое-то быдло из завшивых трущоб с интеллектом инфузории-туфельки.
Юки резко обернулся. Позади него, у полки с консервами стоял Ив - как всегда! - слишком ярко и привлекательно выглядящий для серой и монотонной обыденности.
- Чего приперся? – резко спросил Юки, подавляя стон отчаяния. – Чего тебе теперь-то от меня нужно?
Ив широко улыбнулся.
- Ты и выражаться начал как быдло, - сказал он. – Быстро ты деградируешь в этой обстановке.
- Убирайся!
- Я клиент, между прочим, - Ив насмешливо пожал плечами, - пришел купить зеленого горошка к обеду, а на меня тут орут. Где культура обслуживания? Если я пойду и нажалуюсь твоему начальнику, на какую сумму тебя оштрафуют за грубость, а?
- ЧТО ТЕБЕ НУЖНО?
- Зеленый горошек к обеду, я же сказал, - Ив кивнул на полку за своей спиной. – Подскажи-ка, какой из них покрупнее да помягче?
- Черт… - Юки быстро огляделся: посетители супермаркета уже начали оборачиваться в их сторону. Поэтому он подошел к полке, взял банку и протянул её зеленоглазому юноше: - Вот этот. Возьми. И убирайся.
Ив поглядел сначала на банку, затем на Юки.
- И тебе нравится такая жизнь? Нравится горбатиться на тупой работе, прислуживать всякому ничтожеству, просирать молодость день за днем в клоаке, не надеясь на лучшее?
- Тебя не должно это касаться! – ответил Юки, и его голос невольно дрогнул от боли. – Я ушел от Акутагавы как ты того и хотел. Давай, беги к нему, вы с ним одного поля ягоды, судя по всему. Какого хрена ты меня продолжаешь доставать?!
Ив задумчиво хмыкнул, выслушав его.
- Я разве тебя сейчас достаю?
- А что ты делаешь?!
- Ничего. В этом и загвоздка. Но если ты настаиваешь… Я могу. Как ты думаешь: если мне без особенных усилий удавалось пройти через охрану в особняке Акутагавы, чтобы навестить тебя – сколько усилий мне придется приложить, чтобы зайти к тебе в гости в ту общагу, в которой ты живешь? Ответ – нисколько. Я знаю, где тебя найти, так что будь поосторожней, Юки. Повнимательней.
Сказав это, Ив ушел.
Юки механическим движением поставил банку обратно. Его потряхивало от напряжения, руки дрожали. Юки заставил себя успокоиться и рассуждать дальше:
«Так, значит надо прибавить к моему плану новый пункт - угроза со стороны Ива. Он не просто сумасшедший. Он следопыт. Судя по всему, он не собирается оставлять меня в покое несмотря ни на что! Маньяк чертов… Тогда мне нужно придумать как исчезнуть – из его поля зрения, из поля зрения Акутагавы… Похоже, мне понадобится новое имя и я должен скорее уехать из Японии… Сейчас у меня есть деньги, я смогу раздобыть себе новое имя…»
Юки просто подошел в своем общежитии к нужному человеку и прямо спросил, может ли тот сделать для него необходимые документы. И как можно скорее. Через две недели он получил на руки заказанное, отдав за работу приличную сумму денег.
Он не считал, что совершает такое уж преступление, меняя в обход закона свое имя, переоформляя диплом и тому подобное. Юки никого не притеснил, не ограбил, не обидел – он всего лишь защищался, это была своеобразная самооборона. В новом дипломе стояли те же оценки, что он получил на самом деле – тут все было честно, Юки никому не лгал и не присваивал себе чужих заслуг.
Юки понимал, что рискует, играя с законом. Но он хотел исчезнуть. Он хотел начать новую жизнь – где все будет по новому, где будет его будущее, не отягощенное прошлым… Так исчез Юки. И появился Мацу…
>>> Гостиница «Тэймей», 5 февраля, пятница.
…Голова гудела, в горле была скрипучая сухость, а на душе – мерзейшая безысходность. Юки с трудом разлепил веки и заворочался в постели, пытаясь выползти из смятых и перекрученных простыней.
- Проснулся? – мурлыкнула под боком сонная Бэтси. – Уже полдень… Ой, Мацу, какой у тебя опухший вид!
Юки заставил себя сесть на перине. Он обвел глазами гостиничный номер, потом взглянул на девушку, которая находилась рядом с ним. Вчера он отключился даже не раздевшись, но сейчас на нем были только плавки – Бэтси сняла с него сорочку, брюки и носки. Облаченная в полупрозрачное неглиже, она с улыбкой потянулась, потом приподнялась, разглядывая возлюбленного:
- Мацу, прости, что с папой так эгоистично себя вели, - произнесла она мягко. – Ты, похоже, действительно чувствовал себя плохо, а мы даже не обратили на это внимания. Нехорошо получилось. У тебя, вижу, похмелье. Хочешь, я позвоню администратору и попрошу его принести аспирин?