Наконец князь и его оруженосец добрались до священной дубовой рощи, где обитал жрец-знахарь. Дорогу сюда указал им дед Яна Кмитича, который так и не стал добрым католиком. Но прежде чем это сделать, старый Кмитич потребовал, чтобы и внук, и князь поклялись всеми своими богами, что не сделают вейделоту ничего дурного и не укажут туда путь иезуитам и вообще никому другому.
Николаю Радзивиллу еще не приходилось здесь бывать, но он был наслышан про это таинственное место. Огромные дубы казались уснувшими летаргическим сном великанами; их могучие ветви-руки сплелись наверху в огромный шатер, укрытый светло-коричневым полотнищем дубовых листьев. Удивительно, но их не смогли сбросить вниз даже осенние бури.
Но главное потрясение ожидало князя и шляхтича-оруженосца Яна Кмитича впереди. Они увидели обширную лесную поляну, огороженную заостренными кверху столбами с резными воротами. Древние толстые доски ворот почернели от времени, и кого изображали резные фигуры, определить не представлялось возможным. Столбы, на которых держались ворота, венчались двумя черепами — лося с огромными ветвистыми рогами и медведя. А посреди огороженной поляны рос дуб-патриарх в десять обхватов. И он был зеленым! Лакированная темная зелень дубовых листьев ярко контрастировала с белым снежным покрывалом, расстеленным на поляне, и голубизной весеннего неба.
Под дубом стоял каменный идол Перкуна с жертвенным камнем, в глубокой нише которого горел вечный священный огонь — «швент угнис» или «Знич», как называли его польские хронисты. Чуть поодаль, на краю поляны, вейделот построил себе примитивное, но просторное жилище, сложенное из древесных стволов; оно напоминало шалаш. На территории святилища стояла такая неестественная тишина, что у князя зашумело в ушах. Не будь Знича, князь решил бы, что вейделот давно покинул эти места, потому что на снежном покрове он не заметил никаких следов, кроме заячьих, — ночью выпала пороша.
Но едва лошади приблизились к воротам, как из шалаша вышел высокий седобородый старик и, властно подняв правую руку, резко приказал:
— Стойте! Вы должны спешиться.
Смущенные и немного напуганные внезапным появлением отшельника, путники повиновались беспрекословно.
— В святилище войдет только один, — молвил вейделот; его огненный взгляд, немного поблуждав по фигурам воинов, остановился на князе. — Ты… — Указательный палец жреца-отшельника нацелился прямо в грудь Радзивиллу.
Князь направился к вейделоту. Видно было, что жрецу Перкуна уже много лет; его темное бесстрастное лицо в морщинах и ритуальных шрамах казалось ликом древнего идола. Но спина вейделота осталась прямой, взгляд не по-стариковски ясен, а в широких плечах все еще чувствовалась недюжинная сила.
Отшельник одет был в шкуру медведя, исполнявшую роль шубы, а шапкой ему служила медвежья голова с верхней челюстью, в которой торчали внушительные клыки. Князь вспомнил, что в древности такой наряд носили литовские воины. Из-под «шубы» выглядывала длинная, обшитая белой тесьмой туника, крашенная соком бузиновых ягод в темный сине-сиреневый цвет. Она была застегнута белым витым шнуром и украшена внизу кистями из бычьих хвостов, а на широком белом поясе висел внушительных размеров нож в деревянных ножнах. Вейделот опирался на длинную клюку с тяжелым набалдашником, которая вполне могла служить смертоносным оружием.
— Мы приветствуем тебя, вейделот, — сказал Николай Радзивилл и поклонился.
— Что нужно отступникам от веры предков в святилище Перкуна? — резко спросил жрец.
Его огромные черные глазищи, казалось, прожигали в броне князя сквозные дыры, и Николаю Радзивиллу даже показалось, что расплавленный металл попал под рубаху и палит кожу.
— Мы не отступники, — возразил ему князь. — Мы рождены в другой вере. Это не наша вина. А пришел я просить, чтобы ты явил милосердие и излечил меня от тяжелого ранения.
— Неужто князь Радзивилл опустился столь низко, что решился отдаться на милость идолопоклонников? — с иронией спросил вейделот.
— Как ты узнал меня? — удивился князь.
Разговаривая с отшельником, он поднял забрало шлема, но его лицо было видно только до половины.
— Я давно знал, что ты придешь ко мне, — спокойно ответил вейделот. — Те боги, которым вы поклоняетесь, дети малые по сравнению с мудрыми богами наших предков. Им многое известно наперед.
— И они все тебе рассказывают… — Князь не удержался и скептически ухмыльнулся.
— Бывает, — серьезно ответил жрец. — Но редко. Старые боги постепенно уходят. Им уже нет дела до человеческих бед и забот. Но о твоем появлении меня почему-то предупредили.
— Болезную я, вейделот, — сказал князь. — Никакие лекарства не помогают. Может, ты поможешь излечиться.
— Помогу. Другому отступнику от веры отцов я бы отказал, а тебе помогу.
— Почему? — не удержался и полюбопытствовал князь.
— Мы с тобой от одного корня. Наш прародитель — великий и мудрый Лиздейка. А зовут меня Тиргайто. Может, ты не знаешь, но входить в святилище Перкуна могут лишь креве, вейделоты и их потомки. Только потому ты здесь, а не за оградой. Там есть шалаш, где я врачую людей.
Князь был сильно смущен. Вся его христианская сущность противилась кощунственной мысли, что древний род Радзивиллов имеет какое-то отношение к вейделотам, которые в давние времена приносили своим мрачным богам человеческие жертвы. И тем не менее в отрочестве он знакомился с семейными хрониками и знал, что существовала боковая ветвь рода, которую основал Радзивил Вайшвид. Он был воином, но почти все его дети и внуки стали жрецами Перкуна и других древних богов. Поэтому не исключено, что Тиргайто сказал правду.
Глядя на хмурое лицо князя, вейделот грустно улыбнулся. Он словно читал мысли своего дальнего родственника.
— Пойдем, — сказал вейделот, и они зашли в шалаш.
Обитель Тиргайто мало чем отличалось от жилища сельского знахаря. Пучки хмеля, сухих целебных трав и кореньев под потолком, горшки-банки-склянки с настоями и мазями, большой казан на треноге посреди шалаша. Дым от этого примитивного очага выходил в отверстие, прорезанное в крыше. Возле отверстия висели куски вяленого мяса, которые коптились в дыму очага. Под стенами стояли высокие горшки с зерном и два бочонка, скорее всего с пивом. Три пенька заменяли Тиргайто стол и стулья. Задняя стенка шалаша была закрыта звериными шкурами; там же находилось и ложе вейделота. Оно представляло собой шесть низких толстых чурбаков, на которых лежало сплетенное из хвороста основание, застеленное сеном. Поверх сена вейделот бросил медвежью шкуру, исполнявшую роль простыни, а одеялом ему служили сшитые воловьими жилами барсучьи шкуры, очень полезные тем, у кого болит спина и ноют на сырую погоду кости.
И все же отличие имелось. Оно висело в воздухе, им пропиталось все жилище вейделота. Какая-то невидимая эфирная субстанция возбуждала нервную систему до крайности, и спустя считанные минуты князь был буквально наэлектризован. Казалось, что еще немного и он вспыхнет, как Знич.
Вейделот понял состояние Николая Радзивилла и сделал несколько пассов вокруг его головы. Напряжение схлынуло, и князь, сняв доспехи и оголив торс, покорно опустился на ложе Тиргайто — так приказал жрец-врачеватель. Вейделот снял повязки и внимательно осмотрел рану в боку. Его лицо при этом стало совсем мрачным. Поднявшись, он сказал:
— Худо… Ты ранен отравленным оружием.
— Я умру? — с невольной дрожью в голосе спросил Радзивилл.
— Не раньше положенного срока, — строго ответил жрец.
— Когда?
— Хм… — хмыкнул Тиргайто. — Не спрашивай то, что неизвестно никакому смертному. Наша судьба в ладонях богов.
— Значит, мне помочь ты не сможешь…
— Я этого не сказал.
— Тогда как быть? — спросил князь с надеждой.
— Спросим Перкуна, — ответил вейделот. — Если он благосклонен к тебе, — хотя бы потому, что ты потомок Лидзейки и мы родственники, пусть и дальние, — значит, у тебя есть шанс избавиться от хвори. Одевайся и следуй за мной. Латы и оружие оставь.
Они подошли к идолу. Теперь вейделот был уже без клюки и ножа, только в своей легкой тунике, а его голову украшал венок из свежих дубовых листьев.
— Попробую открыть Врата, — сказал вейделот. — Держись за моей спиной и ничего не предпринимай, чтобы тебе не виделось и не казалось. Сможешь?
— Смогу! — твердо ответил Радзивилл.
— Только не вздумай обращаться — даже в мыслях — к своему Богу!
Князь судорожно сглотнул слюну и промолчал. То, чем он сейчас занимался, было страшным богохульством. Им в этот момент владели две силы: одна приказывала ему немедленно бежать из капища, а вторая — цепко удерживала на месте, словно его ноги стали древесными корнями. «Замолю грех… покаюсь, — думал Радзивилл. — Приму постриг! Лишь бы выздороветь…».
Начался ритуал открытия Врат. Князь был еще в детстве наслышан об этом древнем обряде. Тогда он думал, что это сказки. Тиргайто нараспев произносил какие-то заклинания на незнакомом Радзивиллу языке и бросал в священный огонь соль, зерна пшеницы, ржи и конопли. Вскоре жреца и князя окутало дымное облако, имевшее сладковатый запах, и стало трудно дышать.
Спустя какое-то время Николай Радзивилл ощутил поток космической энергии, который загулял под дубом — холодный неосязаемый ветер при полном безветрии и в гробовой тишине. Неожиданно послышался ровный ритмический гул, удар за ударом, разрывавший границы миров. Казалось, что огромный каменный рыцарь бьет мечом в невидимые стены. Мир начал рушиться, исчезать в серебристой дымке, лес стал медленно таять, и безобразные создания, которых не увидишь и в кошмарном сне, хлынули со всех сторон к идолу Перкуна.
Радзивилл, совсем потеряв голову от страшных видений, схватился за бок, где должна была находиться сабля, чтобы сразиться с призрачными вурдалаками и ведьмами, протягивавшими к нему костистые руки с длинными ногтями. Увы, оружие осталось в шалаше. Тогда он от отчаяния едва не начал молиться по христианскому обряду. Но, вовремя вспомнив слова Тиргайто, князь крепко стиснул зубы, закрыл глаза и со стоицизмом, присущим любому воину, покорился неизбежному…
Он очнулся от прикосновения чужих рук. Вейделот тянул его за рукав к шалашу. Князь поплелся вслед за ним, как сомнамбула. Силы совсем его покинули. Когда они вошли в жилище Тиргайто, он дал князю чашу с каким-то напитком. Радзивилл выпил ее до дна и почувствовал, что силы возвращаются к нему. Это ощущение было сродни тому, как наполняется колодец после очистки — сначала идет мутная вода, но потом она постепенно поднимается, светлеет, и спустя какое-то время на дне колодца уже бьет прозрачный, как хрусталь, родник.
Вейделот сильно устал. Перед князем стоял, опираясь на клюку, совсем древний старик. Радзивилл почему-то не очень удивился этой метаморфозе. Ему казалось, что и он выглядит не лучше.
— Я бессилен, — коротко сказал жрец. — Единственное, что мне доступно, это лекарственный порошок для изготовления напитка, поддерживающего силы, и мазь, которая принесет тебе облегчение. Но через два года и она не поможет. Московит, который тебя ранил, знал какое-то очень древнее колдовство. Его оружие было не только отравлено, но и заговорено.
— Значит, мне конец…
— И да, и нет. Все зависит от тебя. Перкун гневался, что его потревожил отступник от истинной веры, и я едва усмирил его своими молитвами. А когда он сменил гнев на милость, то сказал, что ты должен идти к своему Богу и просить у него выздоровления. Рану, нанесенную сталью, излечит только сталь. Святая сталь. Так сказал Перкун.
— Что значит «святая сталь»?
— Не знаю. Сие мне неведомо. Так сказал Перкун, — повторил вейделот.
— Что ж… и на том спасибо. — Николай Радзивилл наконец взял себя в руки. — Давай свою мазь.
Облачившись в латы и получив горшочек с мазью, князь спросил:
— Деньги не предлагаю. Знаю — не возьмешь. Продукты христианские тебе тоже противны. Что ты хочешь за свой труд?
— Это не труд. Лечить людей, это моя обязанность как служителя Перкуна, — строго ответил вейделот. — Но все равно я кое о чем попрошу.
— Проси.
— И ты, и твои наследники не должны трогать эту Священную дубовую рощу. Не тревожьте старых богов. Иначе будет вам большая беда. Так говорю я, но это слова Перкуна.
— Я могу ручаться только за себя, — сухо сказал князь. — Даю слово, что в Священной роще ноги не будет ни моих стражников, ни вояков.
Вейделот посмотрел ему прямо глаза — словно в душу заглянул — и пошел открывать ворота…
На ночь князь наложил на рану повязку с мазью Тиргайто, выпил кубок подогретого монастырского вина, приготовленный заботливой женой Эльжбетой, в котором развел щепотку порошка, полученного от вейделота, и впервые за долгое время уснул, как убитый. Мазь оказалась поистине чудодейственной. Утром он осмотрел рану и увидел, что вокруг нее даже краснота исчезла. Казалось, что еще день-два, максимум неделя, и он выздоровеет полностью; но теперь Радзивилл точно знал, что зараза всего лишь спряталась под длинным розоватым рубцом на коже, затаилась, чтобы потом нанести свой последний смертоносный удар.
Однако нужно было заниматься делами, и гнетущие мысли о болезни отступили на задний план. Князь оделся и первым делом пошел в людвисарню — пушечную мастерскую. Делами там заправлял мастер-немец Герман Мольтцфельд. Несколько дней назад под его руководством отлили партию из десяти пушек-«подделков», стрелявших двухфунтовыми ядрами. Теперь немец занимался изготовлением мортиры, которую решили назвать «Святая Марконеза».
Радзивилл любил людвисарню. Мольтцфельд поставил дело с истинно немецким педантизмом, скрупулезностью и порядком. И формовщики, и литейщики находились в постоянном движении, подчиненном четкому ритму, как в музыкальном произведении. Никто не бил баклуши, не увиливал от работы; а бестолковой суете вообще не находилось места в людвисарне.
Князь наблюдал за процессом изготовления на деревянном стержне глиняной модели. Сначала на стержень наматывали соломенный канат, который обмазывали глиной, потом с помощью шаблона формировали наружную поверхность модели, диаметр которой был немного меньше внешнего диаметра готовой мортиры. Когда глина подсыхала, на модель наносили последний слой, состоявший из воска и сала, к которым для твердости примешивали толченый уголь. Украшения — гербы, надписи и прочее — делали отдельно в гипсовых стержневых ящиках и прикрепляли к телу модели.
Затем делалась литейная форма. Ее изготовление начиналось с нанесения кистью слоя тощей глины, смешанной с углем и соломой или паклей. Толщина слоя была примерно в палец, а число таких слоев достигало тридцати. После наносили слои жирной глины, пока общая толщина глиняной обмазки не достигала полфута* в зависимости от диаметра орудия. Потом накладывали поперечные обручи, а на них — ряд продольных брусьев. По окончании обмазывания и подсушивания восковой слой вытапливался, формовщики удаляли деревянный стержень и вставляли керамический, а перед самой отливкой орудия крепили отдельно изготовленную форму казенной части.
Радзивилл настолько увлекся созерцанием работы формовщиков, что долго не обращал внимания на многозначительные покашливания Германа Мольтцфельда, который почтительно стоял немного позади владетельного господина Несвижа. А когда все же услышал, то мгновенно понял причину внезапной «простуды» мастера и поторопился покинуть людвисарню — его присутствие смущало подмастерьев и они могли допустить брак.
По возвращении в замок его ждал сюрприз. Несвижская крепость существовала с тринадцатого века. Ее владелец Юрий Несвижский принимал участие в битве с татарами на реке Калке в 1224 году. Два века несвижские князья владели крепостью и городом на условиях несения сторожевой воинской службы. В 1492 году Несвиж был передан князьям Кишкам, однако вскоре он перешел к Радзивиллам, так как княжна Анна из рода Кишек вышла замуж за князя Яна Радзивилла.
Когда дед Сиротки вступил во владение городом, он первым делом обнес его земляным валом, а на крутом склоне холма построил в 1533 году деревянный замок, который просуществовал четырнадцать лет. Его сын, Николай Радзивилл Черный, деревянный замок сломал и выстроил каменный.