Пётр отпустил голову королевы и ждал того, что приготовлено по протоколу. Но протокола не было. После 1713 года гофмаршала и главного казначея, главного герольдмейстера, главного церемониймейстера и других придворных льстецов уволили, и план мероприятий для гостей король составлял вместе со своими офицерами. На кухне королевский кухенмейстер, старший повар, командовал сокращённой бригадой поваров — то, чем питался король и его семьи, могли приготовить даже в крестьянских домах.
— Поездка была долгой, — сказал Фридрих Вильгельм, — и вы, наверное, устали? Хотите отдохнуть? Я провожу вас в ваши покои. О вашей прислуге также позаботятся. Или выпьем сначала по бокалу?
— Выпьем! — Пётр I потёр руками. — И выкурим по трубке. Я взял с собой голландские фарфоровые трубки. — Он дернулся, энергично махнул и, как всегда, тотчас появился арап Ганнибал со шкатулкой в руках. — Пойдёмте…
Они остались вдвоем в скромно обставленном кабинете короля с обтянутыми белой тканью стенами, без единого ковра или гобелена — Ганнибал сразу вышел, а любимому карлику Левону не разрешили заходить в комнату, поэтому он сидел на полу за дверью. Выглядел он как большая жаба в одежде.
Пётр огляделся и несколько раз кивнул.
— Как и у меня. К чему роскошь? Конечно, в Москве есть великолепный Кремль, дворцы в Петербурге, красивее Версаля, замки в летней резиденции Царское село, построенные лучшими в мире мастерами, расписанные лучшими художниками, украшенные лучшими скульпторами и серебряных дел мастерами, именно так должно быть у царей, но я, мой дорогой друг, предпочитаю жить в большом деревянном доме, а не среди шёлка, парчи и пурпура.
Он подошёл к столу, на который Ганнибал поставил шкатулку, открыл замок, поднял крышку и позволил Фридриху Вильгельму заглянуть внутрь. На зеленом бархате лежали фарфоровые трубки разной формы и длины, прямые и изогнутые. Снаружи трубки были расписаны, чаши набиты табаком, рядом лежала лучина для розжига.
— Я живу в маленькой комнате с прочной мебелью и сплю на жёсткой кровати, как и вы. — Петр выбрал одну трубку, потом взял из бархатного зажима другую, изогнутую, и протянул её королю. — Возьмите эту. Это самая лучшая. Она охлаждает дым, чтобы он не обжигал горло.
— Сейчас узнаем. — Фридрих Вильгельм с довольным выражением смело взял трубку, хотя мундштук был сильно закопчён и выглядел не совсем чистым. — Что будем пить?
— Что обычно пьёте вы, король Пруссии.
— Густое, терпкое пиво.
— Неужели? — Пётр скривился. Резкая судорога пробежала по его лицу, исказив гримасой, голова дёрнулась взад-вперёд, крепкое тело немного согнулось, глаза расширились. Приступ был коротким, но увидевший его посторонний человек испугался бы до смерти. Король не испугался, поскольку знал о внезапно наступающей судороге, от которой Петр страдал с детства и не поддающейся лечению.
Царь вытащил из кармана заляпанного жилета янтарную табакерку, достал неё щепотку порошка и с трудом проглотил его.
— Это единственное, что помогает, — сказал он и закрыл табакерку. — Один шаман приготовил. Порошок из желудка и крыльев сороки. Все врачи — идиоты. Если бы я нашёл того, кто меня излечит, он стал бы самым богатым человеком в мире. Выпьем токайского?
Король подошёл к двери, открыл её, наткнулся на сидящего на корточках карлика Левона и приказал ожидающим лакеям:
— Токайского!
Он вернулся в комнату, показал Петру на его трость и стукнул своей буковой по паркету.
— Интересная у вас трость, — сказал Фридрих Вильгельм. — Прекрасная вещь.
— Как часть меня самого. — Пётр взмахнул тростью в воздухе. Шелест слабого ветерка долетел до короля. — Хороший испанский тростник. А набалдашник из слоновой кости я вырезал сам. Свою трость я называю дубиной. Человек — странное существо. Его надо наказывать, иначе он станет ленивым и глупым! Вы видели моего арапа Ганнибала? Я люблю его. Когда он ко мне попал, ему было одиннадцать лет, мой посол Толстой купил его в Константинополе и подарил мне. Я его крестил и воспитал, он обучился токарному ремеслу, спит в моей мастерской и везде меня сопровождает. Но раз в неделю я колочу его этой дубиной. Нет, не потому, что он этого заслужил, я бью его из любви. Это награда.
Он опять достал янтарную табакерку, взял немного порошка и посмотрел на резной камень.
— Солнечный камень, — сказал он задумчиво. Золото Балтики.
— Золото Пруссии, царь Пётр. — Это прозвучало гордо и уверенно. Любая дискуссия на эту тему не имела смысла.
— Ваш отец во время моего последнего посещения показывал здесь, во дворце, комнату полностью из янтаря.
— На четвёртом этаже, угловая комната. Наш кабинет из янтаря. — Фридрих Вильгельм кивнул. — И на эту глупость у него находились деньги. Одиннадцать лет над ней работал мастер по янтарю. Одиннадцать лет вкладывали деньги в роскошь, созданную не для жизни. В 1712 году отец установил её здесь, в городском дворце.
— В этот год я её и увидел. На пути к моей армии в Померании…
— Я это хорошо помню. Тогда устроили большой праздник. Отцовская фаворитка, зеленоглазая и рыжая графиня Кольбе фон Вартенберг, я её называл великой распутницей, понравилась и вам. Её декольте было таким глубоким, что открывало почти всю грудь. Правильно? Ох уж эти Вартенберги. Была такая городская девушка, барышня Кати Риккерс, которую мой отец выдал замуж за этого болвана Вартенберга. Знаете, что она сделала? Пришла ко мне, потрясла грудью и задницей и предложила лечь с ней в постель. А мне в это время было всего четырнадцать.
Царь громко рассмеялся и ударил тростью по столу.
— В четырнадцать лет и отказаться от пылкой красотки! Мой дорогой Фридрих Вильгельм, в четырнадцать я уже начал счёт своим возлюбленным! Придворные дамы, горничные, служанки, жёны министров, князей и доярки… от меня никто не убежал. Напротив, они все этого хотели. Вы многое упустили, кузен.
— Я счастлив с моей Фикхен, — сдержанно произнес король и поменял тему. — Вам понравилась Янтарная комната?
— Это неповторимое произведение искусства! Целая комната из слёз солнца, как говорят славяне. Разве есть что-нибудь прекраснее? Я ещё не видел ничего, что могло бы сравниться с этой комнатой.
— Хотите осмотреть её ещё раз?
— Она ещё здесь?
— Туда никто не ходит. Мне тоже не нравится туда заходить, я сержусь, когда вижу отцовскую страсть к пустым тратам. — Король зажал трость под мышкой, опять направился к двери, открыл её и махнул ожидающему лакею.
— Подойди! — приказал он, и когда лакей подбежал, выхватил буковую трость из-под мышки и ударил его. — Где токайское? — властно закричал он. — Подойти, каналья! Ближе! Я что, должен за тобой бегать с тростью?! Ты должен стоять так, чтобы я мог достать тебя, только подняв руку!
Карлик Левон кубарем откатился в сторону и посмотрел на своего царя и его трость. Он тоже ударит? Два раза взмахнет государь дубиной и... настанут новые времена.
— Давайте посмотрим Янтарную комнату, Пётр, — довольно сказал Фридрих Вильгельм. Он ещё раз стукнул взвывшего лакея по спине. — Дорога свободна. Пойдёмте на четвёртый этаж.
Ругань и удары короля смели всех из коридора и лестницы. Фридрих и Петр дошли до угловой комнаты, король открыл дверь, и Петр вошёл в удивительную комнату.
Солнце светило через два угловых окна, одно из которых выходило в декоративный парк, а второе — на площадь перед дворцом. Петр замер, как будто ослеплённый золотистыми оттенками янтаря, этим сиянием пойманного солнца, мерцанием лучей, отраженных от мозаики и фигур, розеток и растительных орнаментов, от выразительных скульптурных портретов и восьми посмертных масок. Царь рассматривал одну панель за другой.
Хотя сам царь жил скромно, он был одержим искусством, пытаясь превратить свой любимый Петербург в самый красивый город западного мира. Уже в 1714 году, через два года после того, как он первый раз любовался Янтарной комнатой, он основал в Петербурге Кунсткамеру и издал указ повсюду собирать произведения искусства и разные редкости и доставлять их в Кунсткамеру. В Эрмитаж свозились необъятные сокровища.
— Какое чудо, — прошептал Пётр так тихо, как будто находился в церкви. — Фридрих Вильгельм, я вам завидую. У вас есть такое сокровище. Это единственное, в чем я вам завидую...
— Она вам нравится, Пётр?
— Если бы я был один, то встал бы на колени и целовал эти стены.
— Нам надо ещё многое обсудить. — Фридрих Вильгельм, как и Пётр, не был любителем дипломатических хитростей и всегда шел прямо к цели. Он спокойно наблюдал, как царь переходит от одной панели к другой, а всего их было двенадцать, они составляли ряд четырнадцать метров длиной. Петр наклонялся, чтобы рассмотреть резьбу по янтарю, кончиками пальцев нежно гладил мозаику и орнамент, восхищенно качая головой. — Пётр, мне нужна Передняя Померания. Она принадлежит Пруссии, а не Швеции. Что вы думаете о союзе России и Пруссии?
— Я желаю его уже четыре года. — Пётр выпрямился и повернулся к королю. — Ваш отец отказал мне в 1712 году, когда пытался его заинтересовать таким союзом. «Я не хочу стрелять, хочу танцевать», — рассмеялся он тогда мне в лицо.
— И привёл Пруссию на грань банкротства. Пётр, я готов к установлению нового порядка. Сильная, непобедимая армия, воспитание и дисциплина, желание работать и любовь к отечеству, повиновение вплоть до смерти. Человека надо воспитывать, иначе он останется блеющей овцой! Будущее принадлежит силе!
— Союз между Пруссией и Россией только укрепит нашу дружбу. — Царь нарисовал тростью на пыльном полу подобие карты. Пол здесь протирался только раз в неделю, а не два раза в день, как в остальных помещениях. Кому нужна эта Янтарная комната на четвёртом этаже? — Это запад России, Восточная Пруссия, Польша, Померания, Бранденбург, Пруссия. — Пётр ткнул в пыльную карту и несколько раз кивнул.
— Это Передняя Померания, Фридрих Вльгельм. У меня к ней нет интереса. Конечно, она может принадлежать и Пруссии. Надо только победить Швецию. Вдвоём мы это сумеем.
— Благодарю вас, Пётр. — На мгновение он вспомнил о Софии Доротее, с которой говорил совсем о другом. Но он отбросил эти мысли. Женщины и политика? Они должны рожать детей и радовать мужей, вот их главная задача. О судьбе народов будут думать мужчины. Такие как Пётр и я. Настоящие мужчины!
— Забирайте Янтарную комнату.
— Это плохая шутка, Фридрих Вильгельм!
— Никаких шуток. Я вам её дарю.
— Я не могу принять такой подарок. — Царь выглядел озадаченным, что случалось с ним нечасто. Он всегда был первым, лучшим, самым умным и смелым, всё умеющим и неотразимым. — Нет, я не могу. Это неповторимый шедевр...
— Передняя Померания для меня ценнее и важнее. — Король ударил тростью по кнопке бриджей. — Я прикажу её разобрать и доставить на границу, в Мемель. Там её смогут забрать ваши люди.
— Это так неожиданно, друг мой. — Пётр подбежал к Фридриху Вильгельму, хотел его обнять и поцеловать, но король, вспомнив о медвежьей силе царя, не имел желания получить несколько сломанных рёбер после этих объятий. Поэтому он выронил буковую трость и наклонился за ней. Этим он элегантно избежал болезненных объятий, а когда выпрямился, то порыв нежной благодарности Петра уже прошёл.
— Пойдёмте за стол! — сказал король и покачал тростью. — Если токайское ещё не подали, я научу эту каналью бегать!
— Что подадут на стол? — спросил царь.
— Не знаю. Это забота королевы. У моей Фикхен хороший вкус.
— Я довольствуюсь малым. Щи, каша, холодное жаркое с солёными огурцами, немного овощей, но на десерт никакого сладкого, это вредно для желудка. Можно фрукты и лимбургский сыр.
— Этого у нас нет, — рассмеялся Фридрих Вильгельм. — Иначе я пришлось бы наказать моего повара. Как мы с вами похожи, Пётр. Для меня кружка пива тоже лучше французского шампанского. И на деревянной табуретке я сижу охотнее, чем на подушке. Моей заднице всё равно.
Царь последовал за королём и в дверях остановился. Долгим, сияющим взглядом он посмотрел на отливающие золотом стены Янтарной комнаты.
— Теперь она действительно принадлежит мне? — спросил он, как ребёнок, получивший неожиданный подарок.
— Поступайте с ней, как пожелаете.
— Непостижимо. Я никогда этого не забуду, Фридрих Вильгельм.
— Не забудьте о Передней Померании, она мне дороже сотни Янтарных комнат, Пётр.
Они покинули угловую комнату и спустились в большой зал, где их ждали гости, приглашённые на праздничный обед. На лестнице король остановился и дёрнул царя за рукав.
— Там стоит одна женщина, от которой у меня мурашки по коже! — сказал он. — Посмотрите на эту полную ожидания красавицу. Вы уже чмокаете в предвкушении удовольствия. Кто она?
Взгляд Фридриха Вильгельма остановился на даме с глубоким декольте и пышным бюстом, в длинном завитом парке и сверкающем шёлковом платье. Она стояла рядом с князем Нетяевым. Фридрих показал на неё пальцем, и все посмотрели на красавицу. Царь широко улыбнулся, его усы заплясали над верхней губой.
— Это Наталья Емельяновна, — сказал он непринуждённо. — Моя фаворитка во время поездок. Я знаю, что вы об этом думаете, кузен, но не только желудок тоскует о еде и напитках, не только душа ищет интересную беседу, но и у сердца есть свои требования. В постели Наталья просто огонь.
— Мой отец сошёл бы с ума. — Король грузно шагнул на последнюю ступеньку лестницы. — Я разрешаю вашей Наталье сидеть за моим столом, раз она вас сопровождает.
Начался праздничный обед, о котором в берлинском дворце помнили ещё долго.
Царь сел справа, рядом с Софией Доротеей, фаворитка Наталья — слева от него, а король должен был сесть рядом с ней. Но Фридрих Вильгельм изменил порядок, занял стул рядом с Фикхен, а графу фон Булову приказал сесть с «белыми шарами», как он назвал декольте Газенковой. Как на эту замену отреагирует Пётр, ему было безразлично.
Он был хозяином дома, а дом короля Пруссии — обитель нравственности, без девиц лёгкого поведения, без любителей мальчиков и скользких подхалимов. Рядом с Фикхен, на подушках сидел кронпринц Фридрих, чтобы он мог видеть уставленный яствами стол. Вдоль стен выстроились лакеи, в глубине зала оркестр тихо играл музыку Генделя, Скарлатти и Шютца. При дворе знали, что на официальных обедах царь любит музыкальное сопровождение.
Пётр I имел прекрасный аппетит. Как и ожидалось, он мог не обратить внимания на салфетку из тонкого шелка, с ножом и вилкой обращался очень неловко, пролил соус и облизывал пальцы. Когда на его жилет брызнул сок из жаркого, он не смутился, а просто потер его большим пальцем и сунул палец в рот.
— Превосходный вкус, мадам, — сказал он Софии Доротее. — Фазан нежный, как женская грудь. Откусишь и чувствуешь во рту блаженство.
Он произнёс это так громко, что услышали все сидящие за столом. Принцесса Вильгельмина опустила голову и захихикала. Она сидела достаточно далеко от отца, иначе Фридрих Вильгельм ударил бы её через стол тростью.
Однако король всё-таки рассердился на слова царя, их можно было произнести в мужской компании, а не при дамах. Фридрих Вильгельм не привык сдерживать свой гнев и находил кого-нибудь, на ком можно отыграться. Его взгляд остановился на лакее, стоявшем у стены напротив него и прислуживал генералу Одоевскому. Бокал генерала был пуст, и это оказалось достаточным поводом, чтобы наказать лакея.
Когда царь садился за стол, его удивило, что рядом с приборами короля на столе лежат два пистолета, он даже хотел спросить, не боится ли король покушения во время еды. Теперь Петр с пораженно увидел, как король подскочил, схватил пистолет, вскинул его и прицелился в побледневшего и задрожавшего лакея.
— Подлец! — заорал Фридрих Вильгельм. — Не видит пустой бокал. Спит стоя.
Прогремел выстрел, но из ствола вылетела не пуля, а облако грубых кристалликов соли. Они попали бедному лакею прямо в лицо, оцарапав кожу. Он отвернулся, выбежал из зала и уже за дверью зарыдал.
Царь довольно оглядел сидящих за столом. Когда Фридрих Вильгельм сел и положил пистолет рядом с тарелкой, русские гости были поражены, а пруссаки не показывали эмоций и равнодушно продолжали есть. Им это знакомо, догадался Пётр. Одна из многих причуд прусского короля — надо взять её на заметку.