— Что теперь, босс? — Раффи задал вопрос, который уже давно задавал себе Брюс.
— Мы с тобой пойдем и посмотрим, что именно случилось с мостом.
— Ты будешь чудесно выглядеть со стрелой, торчащей из задницы, — усмехнулся Хендри. — Я просто умру с хохота.
— Раффи, мы оденем штук по шесть накидок химической защиты. Я не думаю, что их стрелы пробьют такой слой с расстояния в сто футов и, конечно мы будем в касках.
— О'кей, босс. Температура под шестью слоями прорезиненного брезента приближалась к температуре сауны. Брюс чувствовал, как из каждой поры его кожи вытекает капля пота и стекает по спине, бокам и груди, образуя целые потоки. Они с Раффи вышли из лагеря и пошли по дороге к мосту. Раффи в шести накидках больше всего походил на доисторическое чудовище на последних днях беременности.
— Достаточно тепло, Раффи? — спросил Брюс, почувствовав необходимость в шутке. Джунгли вокруг заставляли его нервничать. Может быть он недооценил силу стрел балуба. Наконечники они использовали металлические, затачивали их, как иглу и густо смазывали зазубрины ядом.
— Я весь дрожу, — пробурчал Раффи. Пот стекал по его щекам и капал с подбородка. Еще задолго до того, как они подошли к мосту, их окатила волна запаха мертвечины. Для Брюса каждый запах ассоциировался с определенным цветом. Этот был зеленым, таким же зеленым, как плесень на гниющем мясе. Запах был настолько сильным, что Брюс чувствовал, как он застревает в горле, покрывает язык и полость рта маслянистой приторностью.
— Нет никаких сомнений, что это такое! — Раффи сплюнул, пытаясь избавиться от запаха.
— Где они? — давясь прохрипел Брюс. От жары и необходимости дышать зловонием его уже мутило. Они вышли на берег и ответ на вопрос Брюса нашелся сам собой. На узкой береговой полосе чернели остатки нескольких костров, а чуть дальше от воды стояли два сооружения из кольев. Сначала Брюс не понял для чего они, но затем его ослепила догадка. Он видел подобные конструкции, состоящие из стоек с перекладиной, практически в каждом охотничьем лагере по всей Африке. Это стойки для потрошения! В привязанные на перекладины веревочные петли за задние ноги вешалась дичь. Передние ноги и голова свисали вниз, брюхо выдавалось вперед, и после того, как был сделан длинный разрез брюшной полости, внутренности легко вываливались наружу. Но на этих стойках вместо дичи потрошили людей, его жандармов. Он сосчитал куски веревок на перекладинах. Десять. Никто не уцелел.
— Прикрой меня, Раффи, я хочу спуститься, — это наказание наложил на себя сам Брюс. Это были его люди. Это он оставил их здесь.
— О'кей, босс. Брюс по вытоптанной тропинке спустился на берег. Запах был невыносимым и скоро он нашел его источник. Между стойками лежала бесформенная темная масса. Она была вся покрыта мухами. От них казалось, что ее поверхность двигалась, дрожала. Внезапно мухи с жужжанием взлетели, затем вновь опустились на кучу человеческих останков. Одно насекомое село Брюсу на руку. Блестящее, как металлическое, голубое тело, сложенные назад крылья, она ползала по его коже и радостно потирала друг о друга передние лапки. Желудок Брюса спазматически сжался, его начало тошнить. Он попытался прихлопнуть муху, но она улетела. Вокруг костров были разбросаны кости, неподалеку лежал расколотый, чтобы достать его содержимое, череп. Еще один спазм потряс тело Брюса, и на этот раз теплая, кислая рвота поднялась по горлу в рот. Он с трудом проглотил ее и быстро поднялся по берегу, к поджидавшему его Раффи. Он остановился рядом с сержантом, тяжело дыша и борясь с тошнотой.
— Это все, что я хотел узнать, — он пошел к кольцу грузовиков. Брюс сидел на капоте «форда» и пытался сигаретным дымом забить вкус смерти у себя во рту.
— Скорее всего они подплыли по течению ночью и затем поднялись на мост по опорам. Канаки и его ребята ничего не подозревали, пока не стало слишком поздно, — он затянулся и выпустил дым через нос. — Я должен был об этом подумать. Должен был предупредить Канаки.
— Ты говоришь, что они съели всех десятерых. Черт возьми! — даже на Вэлли это произвело впечатление. — Мне хотелось бы посмотреть. Это наверное, что-то необыкновенное.
— Вот и чудесно! — резко произнес Брюс. — Назначаю тебя старшим похоронной команды. Спустишься на берег и все приведешь в порядок, прежде чем мы начнем работы по ремонту моста. Вэлли не возражал.
— Мне сейчас этим заняться?
— Нет, — отказал Брюс. — Ты с Раффи на двух грузовиках возвратишься в Порт-Реприв и привезешь сюда необходимые для ремонта материалы. Они оба посмотрели на Брюса с восхищением.
— Я об этом не подумал, — сказал Вэлли.
— С отеля и здания конторы мы сможем снять достаточное количество досок, — улыбнулся Раффи.
— Гвозди, — деловито сказал Вэлли. — Нам понадобятся гвозди. Брюс прервал их рассуждения.
— Сейчас два часа. Вы сможете добраться до города засветло, завтра днем загрузиться и к вечеру вернуться сюда. Берите эти два грузовика и пятнадцать человек. Скажем, пять жандармов на случай неприятностей, и десять гражданских.
— Должно быть достаточно, — согласился Раффи.
— Привезите пару дюжин листов гофрированной жести. Мы сделаем из них укрытие от стрел на время работы.
— Неплохая мысль. Они договорились о деталях, отобрали людей, загрузились в машины, вывели их из лагеря и, Брюс проводил их взглядом, пока они не исчезли за поворотом по дороге на Порт-Реприв. Где-то внутри головы зародилась боль, и он внезапно почувствовал дикую усталость от недостатка сна, от жары и от эмоциональных перегрузок последних дней. Он еще раз обошел лагерь, проверил посты, поболтал минут пять с жандармами, затем залез в «форд», положил рядом на сиденье каску и винтовку, склонил голову на руки и мгновенно уснул. Когда Шерман разбудила его, было уже темно. Она принесла банку консервов и бутылку пива.
— Мне очень жаль Брюс, но мы не можем развести огонь, чтобы приготовить нормальную пищу. Все очень неаппетитно, а пиво теплое. Брюс поднял голову и протер глаза. Шесть часов сна помогли: мешки под глазами уменьшились, резь исчезла. Но голова болела по-прежнему.
— Благодарю тебя, я не голоден. Это жара виновата.
— Ты должен поесть, хоть немного, — она улыбнулась. — По крайней мере после отдыха ты стал более вежливым. Ты говоришь «Благодарю тебя» вместо «Веди себя тихо и не путайся под ногами».
— У тебя магнитофон в голове. Ты записываешь каждое слово, а потом используешь его против мужчины, — он коснулся ее руки. — Прости меня.
— Прости меня, — повторила она. — Мне нравится, как ты извиняешься, мой капитан. Ты делаешь это, как и все остальное, очень по-мужски. В тебе все мужское, а некоторые черты даже чересчур, — она озорно посмотрела ему в глаза, он понял, что она имеет в виду сцену в купе поезда, прерванную появлением Хендри.
— Попробуем съесть это, — сказал Брюс, а позже добавил, — Не так уж плохо. Ты очень хорошо готовишь.
— Адресуй свои комплименты консервной компании в этот раз. Но когда-нибудь я тебя еще поражу своим кулинарным искусством.
— Посмотрим. Тихий гомон голосов в лагере иногда прерывался взрывами смеха. Все чувствовали себя расслабленно. Стены из грузовиков и брезентовая крыша представлялись надежной защитой. Люди спали или, собравшись в небольшие группки тихо беседовали. Брюс собрал с металлической тарелки остатки пищи.
— Нужно проверить посты.
— О, Бонапарт, долг превыше всего, — она смиренно вздохнула.
— Это не займет много времени.
— Я подожду тебя здесь. Брюс взял с сиденья винтовку и каску и собрался уже вылезать из салона, как вдруг джунгли наполнились барабанным боем.
— Брюс! — прошептала Шерман и схватила его за руку. Все голоса вокруг них стихли, и единственным звуком в ночи был этот бой. Он был низким и ритмичным, теплый затхлый воздух трепетал от него. Трудно было определить его направление, он заполнял собой все пространство, монотонный, навязчивый, как пульс всего мироздания.
— Брюс! — снова прошептала Шерман. Она дрожала, ее пальцы, в ужасе, впились в руку Брюса.
— Маленькая моя, — он нежно прижал ее к своей груди. — Это просто голый дикарь сильно бьет одним куском дерева о другой. Они не могут нас тронуть здесь, ты это знаешь.
— О, Брюс, это ужасно. Это как звон, похоронный звон.
— Перестань болтать глупости. Пойдем со мной. Поможешь мне успокоить остальных. Они напуганы до смерти. Ты должна мне помочь. Он бережно высадил ее из автомобиля и, обняв за талию, вывел в середину лагеря.
«Что можно противопоставить одурманивающему влиянию барабанного боя?
— спросил он себя. — Шум, наш собственный шум».
— Джозеф, М'пофу, — он выбрал лучших певцов, — мне очень жаль, что сопровождение такого низкого качества, но балуба — это обезьяны, которые ничего не понимают в музыке. Покажем им, как поют бамбала. Они пошевелились, напряженность начала уменьшаться.
— Давай, Джозеф, — Брюс набрал в легкие воздух и начал одну из конголезских песен. Специально фальшиво, так плохо, чтобы его пение резало слух. Кто-то засмеялся. Затем неуверенно вступил голос Джозефа, начал набирать силу. Вступил глубокий бас М'пофу, красиво оттеняя и усиливая тенор Джозефа. Кто-то начал в такт хлопать ладонями, Брюс почувствовал в темноте ритмичные покачивания тел. Шерман перестала дрожать и крепче прижалась к нему.
«Нам нужен свет, — решил Брюс. — Ночничок для моих маленьких детей, которые боятся темноты и барабанного боя». Он, вместе с Шерман, пересек лагерь.
— Капрал Жак.
— Капитан?
— Включайте прожектора.
— Есть, капитан. — Брюс знал, что в запасе есть по две батареи для каждого прожектора. Каждая емкостью на восемь часов. Должно хватить на две ночи.
С двух сторон лагеря темноту разрезали плотные белые лучи света. Они осветили темные джунгли и отраженным светом озарили лагерь так, что можно было различить черты лиц сидящих под крышей людей. Брюс осмотрел их. «Сейчас с ними все в порядке, — решил он. — Злые духи покинули их».
— Браво, Бонапарт, — сказала Шерман. Он видел, что люди улыбаются, глядя на то, как он обнимает Шерман. Хотел было опустить руку, но остановил себя. «Пускай, — решил он. — По крайней мере это отвлечет их от ненужных мыслей». Он повел ее обратно к машине.
— Устала?
— Немножко.
— Я разложу для тебя сиденье. Окно занавесим одеялом.
— Ты будешь рядом? — робко спросила она.
— Конечно, — он расстегнул ремень с кобурой и передал ей. — Носи, не снимая. Даже для предела уменьшенный, ремень был слишком велик для нее. Пистолет болтался где-то рядом.
— Орлеанская девственница, — Шерман скорчила ему рожу и залезла на заднее сиденье. Через некоторое время она тихонько позвала его.
— Брюс.
— Да?
— Просто хотела удостовериться, что ты рядом. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Шерман.
Брюс лежал на одеяле. Он был весь в поту. Пение давно смолкло, но барабанный бой продолжался. Он сотрясал джунгли без перерыва. Скользили лучи прожекторов, то освещая лагерь, то оставляя в темноте. Брюс слышал дыхание спящих людей, приглушенное покашливание, бормотание. Он не мог спать. Лежа на спине, заложив одну руку за голову, он курил и смотрел на брезентовую крышу. В его голове пробегали события последних четырех дней: обрывки разговоров, смерть Андре, Боуссье, стоящий рядом со своей женой, разрывы гранат, липкая кровь на его руках, насилие и ужас. Брюс беспокойно пошевелился, отбросил в сторону сигарету и закрыл глаза руками в попытке остановить воспоминания. Но они продолжали вспыхивать в его мозгу, как картинки на экране, беспорядочно, потеряв всякий смысл, но сохранив весь ужас. Он вспомнил муху на своей руке, вспомнил, как она торжествующе потирала лапки, и начал метаться. «Я схожу с ума. Я должен это прекратить». Он быстро сел, поджал колени к груди, кошмар прекратился. Теперь он почувствовал печаль и одиночество. Ужасное одиночество, потерянность и бессмысленность существования. Он сидел на одеяле и казался себе маленьким и испуганным сироткой. «Я сейчас заплачу. Я чувствую это». И, как дитя в объятия матери, Брюс Карри пошел к Шерман.
— Шерман! — он попытался найти ее в темноте.
— Брюс, что случилось? — она быстро села.
— Где ты? — в панике прошептал Брюс.