— Дамы, приветствую.
Его появление в бухгалтерии было сродни явлению лиса в курятнике: засуетились, закудахтали. Как и следовало ожидать — пятнадцать минут до окончания рабочего дня, а на экранах сплошь пасьянсы, на одном из столов разложены какие-то упаковки, то ли с трусами, то ли с колготками. Так, пора наводить порядок в этом болоте.
Он неспешно прошел к столу с тряпьем, взял упаковку.
— Девочки, а это хорошие колготки? Советуете?
Ответом ему служит гробовая тишина.
— Что, не очень? Ладно, тогда не буду брать. Кстати, у меня для вас новость, — в огромном кабинете по-прежнему мертвецки тихо. — У нас новый главный бухгалтер.
Лишь спустя минуту кто-то решается пискнуть:
— А кто это?
— Ваш покорный слуга, — разводит Георгий руками. — Но это временно. Я обещаю вам найти в качества начальника… мужчину посимпатичнее. Но до этого времени мы с Яной Аркадьевной подробно рассмотрим личное дело каждого сотрудника в бухгалтерии на предмет… лояльности. И переговорим лично с каждым. Так что — готовьтесь. Все, не смею больше отвлекать. Можете продолжать работать.
«Хотя последнее — вряд ли» — думает он, в полной тишине закрывая дверь бухгалтерии.
Он молча кладет лист с заявлением перед Гришкой и наблюдает за реакцией. И она не заставляет себя ждать.
— Это что такое?!
— Читать разучился? — невозмутимо.
— Гошка, ты совсем охренел?!
— Нет. Вот, смотри, — и он протягивает брату то, что до этого показывал Ларисе.
— Вот же… дрянь! Не ожидал… — старший, мягко говоря, ошеломлен, — Жорка, да как же это… слушай… Это что — правда?!
— Абсолютная. Дай распоряжение Оксане подготовить приказ о назначении меня временно исполняющим обязанности главного бухгалтера. Завтра в банк поедем, подпись мою удостоверим. У меня есть хорошая кандидатура на примете, но там человек сразу к нам не сможет выйти на работу. Так что пару-тройку недель надо будет как-то перекантоваться. Думаю, я справлюсь.
— Гошка… Ты авантюрист хренов!
— И это вместо «спасибо»…
— А… — старший встает из-за стола и начинает мерить широкими шагами кабинет. Резко оборачивается к младшему. — Ты уверен? Ты уверен, в том, что сделал правильно?!
— Я — уверен. Вопрос в том… Веришь ли ты мне? После всего…
Гриша возвращается на место. Внимательно смотрит в глаза брату, сидящему по другую сторону стола. А потом кивает уверенно.
— Верю. Прости, Гош. Просто это так… неожиданно. Черт… я… мы… что мы теперь делать будем?!
— Работать, — Гошка улыбается. Достает из кармана сигареты и не вопросительно — утвердительно говорит: — Закурю, с твоего позволения.
— Кури, — усмехается Гриша. — Заслужил. Но — только сегодня. — А потом, перестав улыбаться, уточняет: — И все-таки, Гош, я серьезно. С Ларисой ты… молодец, конечно… Но дальше-то что?
— А что — дальше? Будем делать все то же самое, что и раньше. Только без крысы на корабле. Через пару недель Илья Борисович на работу выйдет, проще станет.
— Илья Борисович — это кто?
— Илья Борисович — это наш новый главный бухгалтер. Я решил не рисковать, чтобы ты опять не потащил главбуха в койку.
— Эй, ты!
— Правда глаза колет? Хотя Илюха мужик симпатичный… сладенький…
— Я сейчас кину в тебя чем-нибудь тяжелым!
— Не кидай, — Гоша довольно смеется. — Лучше пепельницу мне подай. У тебя есть для гостей, я знаю.
Он ожидал звонка Ларисы. Дождался ближе к девяти вечера. Это она еще долго держалась. Когда услышал ее голос, понял причину. Пьяная, что называется, в драбадан.
— Гриша! — мало того что пьяная, так еще и ревущая. А никто ему не обещал, что будет просто. — Ну как ты мог?!
— Лариса, ты успокойся, пожалуйста… — нет, ну а что он может еще сказать?
— Ты знаешь, что он мне угрожал?! Мне и Алиночке?! — снова пьяные всхлипы. Да, Гошка ему рассказал. Не то, чтобы Григорий был в восторге… Но в свете того, что произошло… и что это один из факторов, сдерживающих Ларису от ответных действий… Он будет лицемером, если скажет, что осуждает брата.
— Лариса, не переживай. Гошка блефовал. Ничего не случится с Алиной…
— Обещаешь?!
— Обещаю, — устало.
— Гришенька… — у него скулы сводит от этого пьяного голоса. — Как ты мог это допустить? Это же нечестно! Неправильно. Непорядочно, в конце концов!
«Кто бы говорил», — хочется ему ответить. Странно слышать слова о порядочности от человека, который, как выяснилось, регулярно его обкрадывал. Не то, чтобы по-крупному, но все-таки… Однако сейчас явно не стоит об этом говорить. Да и вообще — не стоит это того, чтобы ворошить. Лучше забыть, как страшный сон. Если ему дадут, конечно.
— Лариса… Я пытался с тобой договориться по-хорошему…
Она бубнит пьяно и неразборчиво что-то в трубку.
— Послушай, Лар… Ну, давай я тебе как-то… компенсирую. Хочешь, отступные тебе заплачу? Хорошие?
— Да не нужны мне твои деньги!
А так и не скажешь…
— А что нужно, Лариса?
— Ты, — всхлипывая.
Абсолютно бесполезный разговор. Тягостный и бесполезный.
— Ты же понимаешь… сердцу не прикажешь…
— Скотина!
И, наконец-то — благословенные короткие гудки.
Он кладет трубку рядом с собой, в комнату заходит Гошка.
— Лариса? — кивает на телефон.
— Угу.
— Гришка, не смей ей поддаваться, что бы она тебе ни говорила!
— Я что, похож на идиота?
— Иногда — да. Но это я так, на всякий случай, — брат садится рядом. — Ладно, хорош о грустном. Поскольку свободу маневра я тебе обеспечил, Григорий Сергеевич, руки в ноги и марш Люсю соблазнять! Пока девочка совсем с ума не сошла от неизвестности. И так уже извелась вся…
— Она тебе звонила? — вскинулся Гриша.
— Звонила.
— Что говорила? Обо мне?..
— Спросила про твою шею, если тебе это интересно. Но голос у Лютика был грустный-грустный. Так что — вперед, ухаживать за Люсей. И чтобы все сделал как надо, не позорь меня!
— Ухаживать… — вдруг усмехается Григорий. — Знаешь… я ведь даже не знаю толком, как это делается. Как-то все само… раньше…
— Точнее — сами! — подначивает его брат. — Ты же у нас мужчина видный, ценный приз, за который сражаются…
— Перестань, — морщится Гриша.
— Ладно. Мой совет прост: старая добрая конфетно-букетная классика еще никого не подводила.
— Конфетно-букетная?
— Уверяю тебя — это сработает.
Ей так и не вернули «Ниву». А она… она сама не звонила Грише и не узнавала. Может быть, это было не совсем порядочно с ее стороны — так бесцеремонно пользоваться не принадлежащей ей машиной, но… В конце концов, это была не ее идея. Он был инициатором, так вот пусть и обратно машины сам меняет. А если уж совсем честно, то просто страшно его было видеть, слышать… После того странного вечера у них дома.
У него была масса возможностей… сделать хоть что-то! Хоть как-то дать ей понять… А ей это было так нужно! Но он не сделал ничего. И так уж была устроена Люся, что в данной ситуации причину этого она могла искать только в одном месте. В себе. Недостаточно она хороша для Григория Сергеевича Свидерского. Размечталась, дурочка.
Глава 10. Большая встреча
Она стоит у окна массажного кабинета. Во «Фламинго» на сегодня прием окончен. Надо пойти, попить чаю, съесть что-нибудь и ехать. Но аппетита нет совершенно, хотя это неправильно, она знает. Потом возможности поесть не будет до самого вечера. Но просто кусок в горло не лезет. И она стоит и смотрит в окно. Конец февраля уже, а солнце сегодня совсем почти весеннее, яркое. Снег сверкает, серебрится в его лучах, но пока не тает. Красиво.
За спиной стукает дверь.
— Людмила Михайловна, я к вам!
Люся оборачивается. В дверях стоит молодая незнакомая ей женщина, за ее спиной — Наталья Петровна, их гардеробщица.
— Людмила Михайловна, я пыталась ей объяснить! Что вы уже закончили на сегодня. А она и слушать ничего не хочет, такая наглая!
— Все хорошо, Наталья Петровна, — Люда примиряющее улыбается. — Сейчас разберемся.
Дверь закрывается.
— Слушаю вас.
— Людмила Михайловна… Голубушка… Христом-Богом прошу…
Неожиданное начало разговора. Люся смотрит на свою собеседницу. Как раз такая, какой Люсе всегда хотелось быть. Стройная, изящная. Черные волосы стянуты в хвост, хороший макияж. Только вот глаза — темные, измученные. И голос…
— Простите, мы знакомы?
— Нет, — та вдруг всхлипывает. — Но я вам вчера звонила…
— А, так это были вы, — вспоминает Люся.
— Да, я, — собеседница невесело улыбается. — А вы мне отказали…
— Да почему отказала, — устало вздыхает Людмила. — Не отказала. Просто я же вам объясняла, что у меня сейчас все занято. Через полтора месяца — пожалуйста, милости прошу.
— А мне сейчас надо!
И не успевает Люся ничего сказать, как женщина опускается на стул и начинает… плакать.
Сколько слез она видела в этом кабинете, сколько чужого горя? Ее личная Голгофа. Она садится рядом.
— Что у вас случилось? — как можно мягче.
— ДЦП у нас, — собеседница размазывает тушь по щекам. — Месяц ребеночку.
— Сочувствую. Но есть же другие специалисты, хорошие…
— Мы трех перепробовали! Это какой-то кошмар! А мне подруга про вас рассказала! Что вы… что вы настоящая волшебница!
— О чем вы говорите… — даже никакого чувства не вызывают эти слова. Потому что это неправда. — Не бывает волшебников. Я просто массажист, квалифицированный массажист. Чудес не умею делать.
— Нет! — горячо, убежденно. — Я знаю! Пожалуйста, Людмила Михайловна… Умоляю… Любые деньги, все, что скажете…
— Я же вам объясняла… Ну, поймите… куда я вас поставлю… у меня весь день занят…
— Умоляю… — женщина всхлипывает, — все, что угодно! Хотите, на колени встану?!
— Да ну что вы…
Остановить ее Люся не успевает, и та вдруг действительно падает на колени.
— Господи, да вы с ума сошли! Ну-ка, вставайте немедленно!
— Людмила Михайловна, как мать прошу… умоляю…
— Да вставайте же! — Люся сама подскочила, тянет собеседницу за плечи. Нет, вот видела же она такое: если вбил себе в голову что-то человек в состоянии стресса, то не переубедишь его! — Вы где живете?
Та, с вмиг вспыхнувшей надеждой называет адрес. Что ж, для одних она уже совсем недавно исключение сделала… А ведь этой женщине надо, очень надо, может быть даже, не столько ребенку, сколько самой матери, для душевного успокоения. И отказывать Людмила за все годы так толком и не научилась. Да и потом, ведь деньги всегда нужны, а время… ну и что, что поздно? Будто ей есть куда его девать, это самое время. Все что у нее есть — это работа. И люди, много людей…
— Хорошо, — кивает. — Полдевятого или без пятнадцати девять буду у вас сегодня.
— Людмила Михайловна, дай Бог вам здоровья! Муж вас обратно отвезет, хотите? Поздно ведь уже будет!
— Благодарю вас, не стоит. Я на машине.
Еще одна неожиданная встреча, но теперь уже на улице, как только вышла из «Фламинго». Но это встреча со старыми знакомыми.
— Никитка! Ты ли это?!
— З-з-здра-ав-вствуйте, Л-л-людмила М-михайловна!
— Ой, вырос как… Не узнать! Вас обнять-то можно, молодой человек?
— М-м-можно!
И она обнимает его. Никита Крутов, один из ее первых пациентов во «Фламинго». До сих пор помнит и его, и мать. Тяжелая родовая травма вследствие наложения акушерских щипцов. Голова у Никиты так и осталась неправильной формы. Нарушения речи, слуха, крупной моторики. И мать его, Анна Васильевна, одна сына поднимала. Не бросила, тащила, не давала покоя ни врачам, ни массажистам. На себя рукой махнула, а за ребенка билась. И Люся помогала им как могла.
— Какими судьбами, Анна Васильевна? — она отпускает Никиту. Вымахал выше ее ростом, а ведь помнит его еще десятилетним.
— Да вот, попрощаться зашли…
— Что такое?
— Так восемнадцать нам уже, на той неделе исполнилось. Уходим мы из детской лечебной сети во взрослую. Вот, зашли повидаться, попрощаться. Теперь мы уже к вам на массаж не попадем.
— Ох, — вздыхает Люся, — как время-то летит…
— И не говорите, — кивает согласно Анна Васильевна, увядшая раньше времени сорокалетняя женщина, не утратившая, однако, жизненной стойкости. Вот уж чего-чего, а стойкости ей было не занимать, слава Богу! — Но к вам не могли не зайти. Сказать вам спасибо за все, что вы делали. Светлый вы человек, Людмила Михайловна. Побольше бы таких…
В глазах вдруг начинает щипать. Люся, ну, соберись же! Не позорься перед пациентами!
— З-з-золотой ч-челов-в-век в-вы, — вдруг негромко произносит Никита. Говорить ему непросто, у него серьезное заикание, но он упорно продолжает. — Я в-в-вас в-в-всю ж-жизнь п-п-помнить б-буду. П-п-прав-вда.
И тут она начинает плакать. По-настоящему.
— Вот что ты делаешь, ирод такой, — из глубин подсознания всплывает любимое бабушкино ругательство. — Довел взрослую женщину до слез…
— Н-н-не п-п-плачьте, Л-л-людмила М-михайлов-в-вна, — он как-то совсем по-взрослому снова обнимает ее, гладит по волосам. — В-в-вы х-хорошая, н-н-не надо п-п-плакать. А я в-вам п-п-подарок п-п-приготовил, х-хотите?
— Хочу, — шмыгает она носом, вытирая слезы. — Показывай.
— В-в-вот.
Отпускает ее, достает из сумки отпечатанные листы, согнутые пополам и скрепленные посредине степлером. Такая самодельная книжица.
— Что это?
— Эт-то я к-книжку н-н-написал. Я п-п-писателем б-буду. П-п-почитаете?
— Обязательно, — она снова начинает плакать, улыбается сквозь слезы. — Обязательно почитаю, Никитушка. Ты автограф-то мне оставил, на память?
— Д-да! — он улыбается широко, переворачивает книжку, там сзади тщательно выписанный витиеватый вензель.
— Спасибо! — а потом она сама его крепко обнимает. Совсем расклеилась Люся. — Спасибо, мой хороший. Я уверена, что у тебя все получится.
— Так, — за спиной вдруг раздается совершенно неожиданный голос. — Кто мне объяснит, что здесь происходит?
Конфеты он по зрелому размышлению исключил. Мало ли: еще подумает, что он опять на что-то намекает, кто этих женщин поймет? А букет купил, шикарный букет из ярко-алых роз. Приехал в Центр, где работает Лютик. А там…
Какие-то люди рядом с ней, женщина и молодой парень. А она плачет. И весь мир меркнет, потому что она — плачет. И все затмевает желание закрыть ее, защитить. Знать бы еще, от чего?
— Гриша? — растерянно, судорожно пытаясь вытереть слезы.
— Что здесь происходит? — он повторяет вопрос, голос звучит неосознанно резко.
Анна Васильевна с любопытством разглядывает присоединившегося к ним — представительного мужчину в дорогом пальто с огромным букетом красных роз. А реагирует первым вдруг Никита.
— В-в-вы к-кто т-т-такой?! — так же синхронно резко, даже грозно. И это почему-то не выглядит смешно из уст молодого парня в адрес взрослого мужчины. Да и Гриша смотрит растерянно.
— Это мой знакомый, Григорий Сергеевич, — Люся справилась с первым изумлением. — А это — мои… тоже знакомые… хорошие. Никита… Анна Васильевна…
Григорий кивает женщине, а протянутую Никите руку парень после небольшого раздумья все-таки пожимает.
— Григорий Сергеевич, ты тут… как? — Люся все равно страшно растеряна.
— Поговорить приехал.
— Пойдем мы, Людмила Михайловна, — спохватывается Анна Васильевна. — Спасибо вам еще раз, за все! Никита, пора нам, идем.
Но парень отчего-то медлит, смотрит исподлобья на мужчину рядом. А потом, вдруг:
— В-в-вы Л-л-людмилу М-михайловну не об-бижайте! С-с-слышите?! З-з-за н-н-нее есть к-кому в-в-вступ-питься! Н-н-не д-думайте д-даже!
Григорий молчит и так же пристально смотрит на молодого человека. А потом кивает.
— Понял. Не буду обижать. Обещаю.