Григорий резко откинулся в кресле. Думай — не думай, а дело все равно делать надо. Без боя не сдастся. Еще побрыкается.
— Гош… а ты мне не скажешь… как ты спину травмировал? — у Люси появилась странная уверенность, что теперь она может позволить себе чуть большее любопытство. После того, как он сам пришел, после того, как извинился.
— Расскажу, — Георгий усмехается невесело. — Но не сейчас. Поздно уже. Давай завтра встретимся?
— Что?! — то ли у нее совсем уж полный бардак в голове, но это звучит для нее как приглашение на… свидание?!
— Ну, в кино сходим, посидим где-нибудь после…
— Гош… — сказать, что она растеряна — это значит крайне недооценить положение вещей. — Я… я не могу.
— Стесняешься?
— Чего это?! — возмущается она.
— Ну, того, что я тебя ниже, например.
— Это ты должен стесняться! — она выпаливает это, не успев даже подумать.
— А я вот совершенно не стесняюсь… — он улыбается ей своей фирменной проказливой улыбкой. — Так что, если в этом все дело…
— Гош… у меня завтра все расписано под завязку… Ты же видишь, во сколько я домой прихожу…
— Понял, — он невозмутим. — А послезавтра?
— И послезавтра, — вздыхает Люся.
— А после…
— И после-после, — не дает она ему закончить. — У меня… плотный график.
— А выходные у тебя в этом графике что — совсем не предусмотрены?
— Почему? — она вдруг мечтательно улыбается. — Уже второе воскресенье у меня свободное. Завела себе практику по воскресеньям не работать. Мне понравилось!
— Значит, до воскресенья?
— Ну, надо же, — она качает головой. — Вариант отказа не рассматривается?
Далее следует миниатюра «глазки котика из „Шрека“» в исполнении Георгия Александровича Жидких.
— Лютииик… Неужели ты мне откажешь?..
Люся не выдерживает и смеется.
— Ладно, сиротка. Будет тебе кино и попкорн.
— Чудненько!
— А скажи-ка мне, Гоша…
— Что?.. — он мгновенно настораживается, чувствуя подвох.
— Неужели ты разыскал меня и приехал только ради того, чтобы извиниться?
— Ты что, мне не веришь? — он показно обижен. — Между прочим, я человек с тонкой душевной организацией и обостренным чувством справедливости! Это Гришка — Шрек бесчувственный.
— Ну-ну… — Люся смотрит на него недоверчиво. А потом, придя к каким-то выводам: — Ты гимнастику делаешь?
Ответом ей смущенное молчание.
— Тааак… Спина болит?
Снова молчание.
— Руки? Руки немеют?
Судя по тишине на кухне, на Георгия нашел внезапный приступ немоты.
— Раздевайся.
— Что, догола? — он снова пытается бравировать.
— Догола! И ремень из штанов вытащи. Пороть тебя буду!
— Лютик, ну ты чего?..
— Рубашку снимай! — она шутить не настроена. И, после того, как он растерянно, но послушно исполнил требуемое: — Спиной ко мне повернись.
Ее ладони прошлись по спине, где-то мягко, где-то прижимая. На ее короткие: «Тут больно?» он отвечает преимущественно стонами. Опытные пальцы надавливают именно туда, где больнее всего. Точно знают, куда надавливать.
— Гоша, Гоша… Ну, ты же взрослый человек…
Он отвечает ей вздохом, поворачивается лицом.
— Что, все плохо, Лютик?
— А то ты не чувствуешь?! Мы вернулись к тому, с чего начали! Гоша, ну нельзя так! Ты же так никогда не восстановишься полностью! Лучше сейчас потратить время на нормальную реабилитацию, чем затянуть вот такое состояние на неизвестно сколько времени!
— Я понимаю… Но вот сейчас мне нужно быть на работе… Мне очень нужно…
— Нет, ты НЕ понимаешь! — она неожиданно резка. — Не знаю, как уже тебе объяснять, Георгий! Ты вроде бы взрослый, умный человек. Ты просто гробишь себя! Ты что, хочешь слечь? Чтобы не иметь возможности даже с кровати встать?
— Не хочу, — голос его тих и серьезен. — Пробовал. Не понравилось.
— Ну вот… — ей снова становится его так жалко, что хоть плачь. — Гош, пожалуйста…
— Что здесь происходит? — в дверях кухни — местная полиция нравов. Которая явно недовольна открывшей на кухне картиной — дочь и по совместительству внучка полиции нравов и голый по пояс мужчина.
— Ой, — первым реагирует Гоша, подхватывает с табуретки рубашку, — Фаина Семеновна… Антонина Вячеславовна… это совсем не то, что вы подумали…
— Да мы уж и не знаем, что думать, — это бабуля. Смотрит, недовольно поджав губы.
— Это по работе. Клиент, — в отличие от Гоши Люся и не думает смущаться. Она этих двоих знает как облупленных.
— Что-то я не помню, чтобы ты раньше работу на дом брала, — не унимается бабушка.
— Как видишь, работа сама на дом приезжает, — пока она разговаривает с родственниками, Гоша рядом торопливо застегивает пуговицы. — Перестаньте человека смущать. Ему и так непросто.
— Что такое? Что случилось? — обе дамы тут же переключают свое внимание на Гошу, причем осуждение в глазах тут же меняется на любопытство пополам с сочувствием.
— Врачебная тайна, — пресекает вопросы Люся. — Ма, ба, нам закончить разговор надо. Десять минут, хорошо?
— Хорошо, — кивает Фаина Семеновна. — Но недолго. А то поздно уже. А Георгий потом как добираться домой будет? Поди, и автобусы уже не ходят.
— Да не переживайте, я на машине, — встревает Гоша, он уже полностью одет и сразу обрел былую уверенность.
Их снова оставляют одних.
— В какой-то момент мне показалось, что я сейчас получу скалкой в лоб, — теперь Гоша позволяет себе усмехнуться. — Серьезные женщины. Вон как тебя стерегут.
— Угу. Считается, что за мной присматривать надо. Дите же еще… Ладно, — прерывает саму себя Люся. — Вернемся к делам нашим скорбным… Гош, у меня до Нового года все плотно. И люди там такие… Не могу я никого двинуть. Если только заболеет кто-то или как-то по-другому сорвется… форс-мажоры какие-то…
— Люсь, да я понимаю Я же не за этим приехал, чтобы тут к тебе без очереди влезть…
— Слушай, а может быть, другого тебе специалиста найти? У меня есть пара на примете, хороших. Правда, не факт, что и у них что-то выкроить получится на ближайшее время…
— Нет! Не хочу никого другого. Я буду тебя ждать.
— Эх, бросить бы тебя, такого непослушного, к чертовой бабушке!
— Лютик, ну, не бросай! — они говорят вроде бы в шутку, но что-то в его глазах есть… Угу, она сентиментальная корова, она в курсе. Жалостливая дура.
— Хорошо, — решительно кивает. — Или на ноги тебя поставлю, или самолично добью. Чтоб не мучился. Но учти, Гошенька… — она берет с холодильника блокнот, отрывает листок. — То, что я тебе сейчас напишу, ты должен запомнить намертво, как «Отче наш», и выполнять беспрекословно. Хотя… какой «Отче наш»? Что там у вас, у финансистов, самым важным документом считается?
— Ну… не знаю… может быть, Налоговый Кодекс.
— Вот, Гоша, — она садится за стол и начинает быстро писать мелким, убористым почерком. — Это твой Налоговый Кодекс. И за нарушения будут такие санкции, что ремень брата покажется тебе сладким воспоминанием.
— Сурова, матушка, ох, как сурова…
— Ты еще пожалеешь, что со мной связался.
— Думаю, что не пожалею.
— Где тебя, больного, черти носят на ночь глядя?!
— Почему у меня ощущения, что мне десять лет, а ты — моя мама? — Гоша аккуратно раздевается в прихожей. В последнее время даже такие простые действия, как одеться-раздеться, даются ему непросто.
— Потому что по менталитету тебе как бы не меньше, чем десять лет! А твоя мама… она же моя мама… когда умирала, помнишь, что сказала?
— Гош, не надо… Я все помню…
— Она сказала, — неумолимо продолжает старший: — «Григорий, присматривай за братом». Я присматриваю. Как могу.
— Ладно, ладно, я все понял, — Гоша проходит в гостиную, брат за ним. — Я был у Лютика, — лишь бы сменить тему разговора.
— Лютик — это что такое? — вполне искренне недоумевает старший. — Оригинальное название для ночного клуба.
— Ночной клуб, ага. Очень смешно, Григорий Сергеевич.
— Есть хочешь? — Гришка проходит в кухонную зону.
— Нет, спасибо. Меня чаем с пирогами угостили.
— Где это тебе так повезло? — голос брата звучит почти завистливо.
— Ты глухой, что ли? Я же тебе говорил — я был у Лютика!
— Угу. А теперь объясни непонимающему: Лютик — это чьи позывные?
— Ну, ты даешь! — усмехается Гоша. — Лютик — это Люся. Массажистка моя. На которую кое-кто, — не удержавшись, злорадно: — наорал ни за что. Вот… Ездил грехи твои замаливать.
— Ты шутишь? — брат смотрит на него недоверчиво.
— Совсем нет.
— Чего я не знаю?
— Ой, да до хрена чего ты не знаешь. Всего и не перечислишь.
— Гош, я серьезно, — старший перехватывает его, намеревающегося выйти из кухни, за плечо. — Что происходит? С чего ты к массажистке домой поперся?
— Да ничего особенного. Соскучился! — с вызовом. — И потом — мы договорились о следующем сеансе. И мне по фиг, если ты против! Это мой массажист, и я не хочу другого, понял?!
— Да ладно ты, не кипятись, — тон у Гришки примирительный. — Лютик — так Лютик. Главное, чтобы тебе нравилось.
— А она мне нравится! А еще мы в воскресенье идем в кино, да.
— Чего?!
— Того! Для особо одаренных или притворяющихся глухими повторяю — в воскресенье мы с Люсей идем в кино.
— Гош… ты соображаешь, что делаешь?
— А что такого?
— Да как бы тебе сказать… помягче… — брат опирается ладонью в стену. — Ты представляешь, как вы выглядите вместе? Со стороны?
— Как?! Люся симпатичная! А еще она очень… очень приятный в общении человек. С ней хорошо. И не смей больше называть ее толстой коровой! Она очень привлекательная девушка! А ты просто дурак.
— Да я разве спорю? Симпатичная, вроде бы. Но она же тебя выше. И… крупнее… Заметь, я не сказал — толстая корова! — он не дает брату возразить. — Но ты же не будешь отрицать, что она такая… — он делает какой-то непонятный жест руками, будто вращает что-то округлое, вроде мяча, между ладоней, — ну… такая…
— Аппетитная! И вообще — завидуй молча!
Гришка лишь молча крутит пальцем у виска, а Гоша в ответ гордо задирает подбородок вверх.
— Да, забыл сказать. Мы массаж прямо вот с первого января начинаем. Ты не против?
— Да с чего мне быть против? Я вообще планирую тридцать первого пораньше спать лечь. И выспаться как следует. Так что главное — на утро сеанс не назначайте.
— Что значит — лечь спать пораньше? Что, и шампанского под бой курантов не хряпнем? Чисто символически?
— Зачем?
— Желание загадать! Неужели тебе нечего загадывать, Большой Брат?
Уже готовые сорваться саркастические слова так и остаются несказанными. А Гриша усмехается.
— Ладно, уговорил. Шампанского хряпнем. Но потом спать!
— Ну-ну, — злорадно улыбается Георгий. — А потом ты не заснешь.
— Почему?
— Потому что начнутся фейерверки!
— Черт! Вот все-таки за городом, в своем доме жить гораздо лучше.
— Гриш… — такое ощущение, что из младшего мгновенно выпустили весь воздух. — Прости меня…
— Да ладно, — у старшего голос тоже виноватый. — Ты тоже прости меня, ляпнул, не подумав. Что теперь вспоминать, дело прошлое.
— Люся, кто это был?
— Ба, я же сказала. Клиент, — Людмила убирает со стола посуду.
— Да сядь, не суетись, я сама все сделаю, — бабушка отнимает у нее чашки. — Что-то раньше к тебе клиенты на дом не являлись.
— А он ничего, — вступает в разговор мать. — Мелковат только. Зато с машиной. Кем он работает, доча? Квартира своя есть, один живет?
Началось…
— Это. Просто. Клиент, — раздельно, по словам. — Я пошла спать. Спокойной ночи.
— Спокойно ночи, Люсенька, — отвечают мать и бабушка слаженным дуэтом. И нет никаких сомнений, что в ее отсутствие состоится внеочередное заседание военного совета с отнюдь не новой повесткой дня: «Как нам пристроить Люсю?».
Глава 5. Большая ошибка
— Георгий, Георгий… Вы меня очень разочаровали…
— Константин Сергеевич, я все осознал!
— Ну как же так, голубчик, — врач снимает очки, трет переносицу. — Это не шутки же — такой был перелом сложный. На ноги вас поставили чудом. А вы… ну как ребенок, честное слово!
Гоша смущен. Сначала брат, потом Лютик, теперь вот его лечащий врач, заведующий травм. отделением, а также зав. кафедрой травматологии и ортопедии, Казанцев Константин Сергеевич. Все его ругают, все о нем беспокоятся. Безумно неловко.
— Рассказывайте. Что сейчас делаете?
Гоша вздыхает и подробно пересказывает Люсины инструкции.
— Так-так… Все верно. Большего трудно сделать в данной ситуации. Главное, Георгий, вот так и продолжайте. И второй курс массажа не затягивайте. Кто с вами работает?
— Простите, не понял?
— Массаж вам кто делал?
— Люся. В смысле, — поправляется, — Людмила Михайловна.
— Пахомова?
— Да, точно, — он вспоминает Люсину фамилию. — Пахомова.
— Ну, хоть тут я могу быть спокоен, — удовлетворенно кивает Казанцев. — Хоть тут за вами присмотр будет. За Людмилу Михайловну держитесь, слышите?
— А вы… — Гоша удивлен, — вы ее знаете?
— Кто же Пахомову не знает? Один из лучших специалистов в городе, руки золотые. Так что вам повезло. Толковый массажист в вашем случае — это половина успеха, залог выздоровления.
— Я так и понял, — Гоша встает, протягивает руку врачу. — До встречи, Константин Сергеевич.
— До встречи, — тот отвечает на рукопожатие. — Надеюсь, в нашу следующую встречу увидеть положительную динамику. Людмиле Михайловне привет.
— Ну, что сказал Казанцев?
— Да так…
— А конкретно? — настаивает Григорий.
— Ругался, — сознается Гоша. — А еще велел выполнять все Люсины рекомендации и вообще — держаться за нее.
— В каком смысле — держаться?
— Да уж явно не в том, в каком ты подумал! Хотя… — с усмешкой, — я бы и в этом смысле не отказался… подержаться!
— Нет, — недоверчиво качает головой брат, — ты явно с мозгами не дружишь.
— Да ну тебя, — отмахивается Георгий. — Не лезь не в свое дело. А представляешь, кстати… Казанцев Люсю знает!
— Ну и что? — Григорий невозмутим. — Он же мне ее телефон и дал.
— Да?!
— Да. Сказал, что это очень хороший специалист. А что тебя удивляет?
— Да я как-то… и не думал даже… Казанцев — это ж величина… светило наше… А Лютик — она простая, вроде бы…
— Ну, видимо, не такая уж и простая.
— И ты на этого человека орал!
— Всю жизнь мне это теперь будешь поминать?!
Остолбенел. Вот как вышел из машины, так и остолбенел, когда ее увидел. Не ожидал такого, не был готов.
Пуховик, джинсы, спортивные ботинки — всего этого не было. Зато были коричневые брюки свободного покроя, короткая каракулевая то ли шубка, то ли куртка — мех органично сочетался с вязаными рукавами и отделкой кожей. Дополняли все это великолепие тонкие кожаные перчатки, изящный клатч и такая копна волос, обычно убранных, что и шапка не нужна.
Гоша не сразу нашелся, что сказать. Ему комплименты всегда легко давались, а тут как-то вдруг растерялся.
— Привет, — Люся подошла к машине. — Ничего, что я на каблуках сегодня?
— Ничего, — он наконец-то обретает дар речи. — Если что — я подпрыгну.
А потом демонстративно встает на носки своих тонких кожаных туфель и целует ее в щеку.
— Гош, ты чего?!
Смутил, ой, смутил Лютика! К нему возвращается утерянная уверенность, а настроение, и без того бывшее не самым пасмурным, зашкаливает теперь за оценку «превосходное».
— Чего-чего… У меня рефлекс — целовать красивых девушек. Кто тебе виноват, что ты такая красивая, что я удержаться не могу.
Она не находится с ответом и вообще — выглядит растерянной и смущенной. И возобновляется разговор уже только в салоне темно-синего «Ауди», под мерное урчание немецкого мотора.
— Гоша, ты гимнастику делаешь?