Егор закатил глаза и уступил поднос матери.
— Все, родные сыновья побоку, теперь внуки и Юлька, — хмыкнул он, совершенно довольно, впрочем.
— Толик, тащи пакет из машины, — скомандовала Зойка, отодвигая кружку. — И Нинкин притащи пакет.
— Да уж возьму, — проворчал Толик, и я поднялась следом — помогать тащить весь тот баул подарков, которые мы приволокли.
— Только без Юльки открывать ничего не будем, — вслед нам предупредил Егор, а Зойка тут же возмутилась такой несправедливостью.
Обхлопав себя от снега, мы с Толиком ввалились обратно в дом, таща на буксире пакеты и свертки. Юлька обнаружилась на кухне — бледная, с синяками под глазами, сосредоточенно поедающая что-то из тарелки.
— Замоталась? — посочувствовала я. Юлька задумалась.
— Ты знаешь, я по сути их только кормлю. Ну, и памперсы иногда меняю. А устаю, как будто на мне пашут. — С недоумением поделилась она.
— Это с непривычки, — предположил Толик, водружая на стул первый пакет. — Это чье, Зой?
— Это мое, — встрепенулась я, — то есть, от нас с Захаром.
— Нуу, вскрывай, — поторопила Зойка…
Через полчаса аккуратную кухню стало не узнать. Коробки и упаковочные пленки, бирки, полиэтилен, на столе — гора всякой всячины начиная от ползунков и заканчивая маленькой мультиваркой — мы с ребятами скинулись, решив, что раз в инструкции есть «детское меню», то в семье с двумя детьми этой штуке найдут применение. Еще через полчаса мы решительно стали собираться, невзирая на приглашение остаться на ночь.
— Всем завтра на работу, — решительно заявила я, отыскивая свою сумку под горой шуршащих пакетов. — А у вас вообще теперь работа круглосуточная и два начальника!
* * *Дома меня ждал пустой холодильник и елка искусственная с гордым названием «Лесная красавица». Накануне мы с Захаром ее полчаса утрамбовывали в машину, и в итоге всю дорогу от магазина до моего дома отплевывались от этой самой «красавицы». Сегодня же я планировала попасть в магазин и затариться продуктами хотя бы до конца года. До которого, к слову, оставалось всего-то пять дней.
— Не передумала к нам приехать? — между делом спросила Зойка, устраиваясь на переднем сидении и тут же закуривая. Терпеть ей пришлось два с лишним часа — Егор категорично заявил, что курильщиков он закапывает в септике. Или заливает. Как повезет.
— Нет, Зой, спасибо, — покачала я головой. — Я в пятницу с утра по родителям прокачусь, потом буду готовить.
— А я с утра буду готовить, — мрачно предрекла Зойка, отрывая форточку. — Двенадцать салатов, два горячих и закуски.
— Тебе не привыкать, — хмыкнула я, ободряюще похлопывая ее по плечу.
— Не хочешь готовить, давай не будем никого звать, — пожал плечами Толик. Сочувствовать Зойке в ее нелегкой кухонной доле он не собирался, как и помогать.
— Ага, и что за Новый год это будет? — обиделась Зойка. — На новый год гости должны быть, еды полный стол, петарды, и что бы весело всем!
— А некоторые считают, что Новый год — это семейный праздник, — коварно сказала я, зная, что Зойка тут же взовьется той самой новогодней ракетой, только что дыма из задницы не хватает. Против моих ожиданий, этого не произошло. Подруга печально и укоризненно выпустила струйку дыма изо рта и нахохлилась.
— Ты чего? — забеспокоился Толик, куда лучше изучивший свою благоверную.
— Ничего, — буркнула та, отворачиваясь.
— Зой, — я тоже занервничала, предчувствуя какую-то неприятную сентенцию из уст дражайшей подруги. — Ты чего, правда?
— Да нормально все, — вяло откликнулась она. — Просто мысли всякие… По сути, кому эти гулянки наши новогодние нужны? Только мне, что ли?
— Мать, не ерунди, — сердито велел Толик. — Вокруг тебя наша компания и держится!
— Да все уже друг другу надоели, — вспыхнула Зойка. — Вот Нинка с Костиком развелись — теперь ни Нинки, ни Костика не увидим, потому как они друг друга избегают. А если их за один стол посадить, да еще Захара с шалавой добавить, то чего будет?!
— С какой шалавой? — опешила я.
— С Костиковой, — рявкнула Зойка, и я икнула. И промолчала. Промолчал и Толик, а Зойка продолжила распаляться. — Егор с Юлькой теперь тоже носы не высунут ближайшие два года, Катька каждый раз с новым кренделем приходит — тридцатник скоро, а она никак не угомонится! Пашка, чувствую, так и не женится, про Кирилла вообще молчу — как Ирки не стало — он и на человека перестал быть похож, одна оболочка осталась!
— Он, вообще-то, в армии, — рискнул напомнить Толик.
— Идиот, — припечатала Зойка. — Тоска армией не лечится. И я сомневаюсь, что хоть что-нибудь лечится армий! Еще двое весь мир решили обкатить, у них нынче вместо елки — пальмы, а вместо снега песочек! Волгины теперь исключительно друг другом заняты, никто им не нужен!
— Я что-то в толк не могу взять, — задумалась я. — Тебя бесит, что у всех своя жизнь, или все просто тебя бесят?
— Меня бесит то, — четко сказала Зойка, — что у всех своя жизнь, и ни в чьей жизни для меня и моего мужа места не нашлось.
— Это разлив желчи, — резюмировал Толик. — Через пару дней она снова будет вменяемая, и на людей бросаться не будет.
— Ммяя, — поддержала я его невнятно.
— Скажи мне, никому не нужная и всеми покинутая, — ехидно продолжил Толик, — для кого тогда ты собралась стол накрывать, раз никому мы не нужны?
— Чего ты до слов докапываешься, — снова взвилась Зойка, но уже без прежнего энтузиазма.
— Ну и все, — спокойно подытожил Толик. — И не порти Нинке настроение.
— Я тебе его испортила? — воинственно обернулась ко мне подруга. Я в ужасе замотала головой. — Вот видишь, — разворот к мужу. — Может, я его тебе испортила?
Мудрый Толик затормозил на светофоре и запечатал Зойке рот супружеским поцелуем. Я отвела взгляд, и обнаружила, что мы уже в перекрестке от моего дома.
— Толик, высади меня возле маркета, — заторопилась я, пока ребята вообще помнили о том, что я у них на заднем сидении.
Отбрыкавшись от предложения походить со мной по магазину и довести потом до подъезда, я быстро распрощалась и бодро преодолела обледенелую дорожку до магазина. Чую, пять дней пролетят, как пять минут.
* * *— Нооовый год к нам мчится, скоооро все случится, — мурлыкала я, пытаясь с занятыми под завязку руками открыть свою дверь. Руки немели, пакеты шуршали и брякали, дверь не поддавалась. Я фыркнула как лошадь и сдалась — поставила на грязный пол пакеты и быстро открыла дверь. Квартира встречала привычной тишиной и темнотой — тридцать первого декабря выдалось пасмурным, каким-то акварельно-серым, и спокойным, несмотря на всю предпраздничную суету.
Затащив пакеты в квартиру, и подергав лопатками — подарок самой себе на новый год вроде и не ощущался, но как-то неуловимо почесывался, я отправилась в зал — разбирать подарки от родителей и свекрови.
С Захаром мы за день созванивались дважды — первый раз он порывался отвезти меня до родителей, второй раз — забрать от свекрови. Сурово отклонив оба заманчивых предложения, я самостоятельно добралась до дома и теперь решала — накрывать стол на двоих (как подсказывало чутье), либо же накрывать стол только на себя любимую (как было запланировано изначально).
Поставив воду на картошку, я глубоко задумалась, глядя в окошко. Чутье подводит меня редко, в отличие от интуиции. И то, что Захар, отводя глаза, сообщил, что отвезет сестру с племянником к родителям, да там и останется, не отменяло такого варианта, что он опрокинет у родителей стопочку и махнет ко мне. Тем более, что я так и не поняла, где же живут его родители. Что в частном секторе — это я поняла, а где именно, благо выбор был аж из четырех районов — увы.
— И чего я теряю? — спросила я у своего отражения, усмехнулась и отправилась в зал — сервировать стол на двоих. Пара салатов и бутерброды легко уничтожаются как в одно рыло, так и в два. Фрукты не купила — и бог с ними. Бабушка по многолетней привычке передала пакет с конфетами, апельсины и конвертик. Вот апельсины, вот конфеты. Салаты нарезаются за полчаса — и это с мытьем посуды.
Народ за окном начал пробовать салюты, и глянув во двор, я поняла, что файер-шоу в этом году будет ничуть не хуже, чем в прошлом. Детвора с визгом каталась с горки, кучка родителей, похоже, открыла бутылку шампанского, во всяком случае, не лимонад точно. Славный двор вообще-то, — подумалось мне. Зелени маловато летом будет, хотя возле подъезда и вдоль всего дома можно смело засеять что-нибудь типа мальв, раз уж у меня первый этаж и балкон — приятнее смотреть на цветы, чем на окурки и птичий помет. Придет весна — возьму где-нибудь лопату и посажу, — решила я, домывая посуду. А в мальвах и прятаться интереснее. Они высокие и пышные.
* * *Ума нет — считай калека, — мрачно сказал он себе, глядя на Нинкины окна. Окна светились гирляндами, которые он же сам не так давно прикручивал. Он прикручивал, а Нинка подавала гвозди и скотч. И испуганно охала, когда он перешагивал с подоконника на стол. А потом спрашивала, не устал ли он.
Чего приперся, спрашивается. Обратно к родителям ехать — не вариант, в городской квартире пусто, к пацанам на хату — не охота. Сидел бы уже у родителей, раз Нинке так сказал.
Пнув ни в чем не повинную машину, он вытащил букет и пакет из салона и закрыл машину. Хорош будет дурак, если она там не одна. И чего делать тогда? От мысли, что рядом с ней какой-нибудь хлыщ аж в висках застучало и дыхание перебило. И похоже, накаркал, потому как Нина была при полном параде, что называется. С прической, в платье, и глаза как-то не по-обычному подведены…
— Привет, — она прислонилась виском к косяку и открыла дверь шире. — Заходи.
— Я не вовремя, может, — отвел он глаза и кашлянул. Нина хмыкнула и подцепила его за воротник, втягивая в дом.
— Ты вовремя. Это мне? — она улыбалась какой-то странной улыбкой, от которой его переклинило окончательно, и он с отчетливой ясностью понял, что до утра никуда не уйдет. Даже если гнать будут. Не уйдет, и все. А если кто другой придет — выставит нахрен, вместе с таблом.
— Тебе, — он заторможено протянула ей цветы, которые она приняла и тут же пристроила в пустую вазу на тумбочке. — Воды, может…?
— Тебе? — улыбка стала еще шире.
— Мне тоже можно, — пробормотал он, выпутываясь из куртки. — А чего ты без света сидишь?
— Тебя жду, — она прикусила губу и пошла по коридору в зал. А у него ноги отнялись. Или наоборот?
То самое клятое платье, у которого ткани на спину не хватило, та самая молочно белая спина с ямочками, а по позвоночнику, уходя вниз, под платье — причудливая вязь с завитками и бутонами, мерцающая, переливающаяся.
— Нравится? — она обернулась и повела плечом.
И тут-то его и понесло.
* * *«Нет, татуировку сделала не зря», — мелькнула в голове мысль, когда Захар подхватил меня на руки. Ну, как на руки — на плечо взвалил, и потащил в спальню. Потом стало не до мыслей — потому что платья я лишилась в самые сжатые сроки и весьма по-варварски, только ткань треснула, а я охнула, но решила не отставать, и дернула за края рубашки в разные стороны. Пуговицы весело брызнули в стороны — пришиты плохо, наверное.
— Нинка, — хрипло прошептал он мне в губы. — Ты моя?
— Твоя, — растерялась я окончательно, но об ответе не пожалела, потому что такого у меня еще не было. Водоворот прикосновений — то грубых, то нежных — и его лицо — отчаянное какое-то, и хищное, и желание — одно на двоих, и салюты — то ли на улице, то ли под веками, и хриплый голос, выговаривающий мое имя…
Я машинально водила пальцами по гладкой влажной спине и только что не мурлыкала.
— Прости меня, — хрипло выдохнула Захар.
— Прощаю, — милостиво согласилась я. — А за что?
— Я тебе больно сделал.
— Когда это? — удивилась я, прижимаясь к теплому боку.
— Когда… ну…
— Не сделал, — ухватила я его мысль и, кажется, покраснела. — Не переживай.
— Нин, — он привстал на локтях и теперь внимательно изучал мое лицо. — Не это… не ври, а?
— Не вру, — я пожала одним плечом. — Зачем?
— Я грубый.
— Ага. Грубое животное. — Хихикнула я и спряталась ему в подмышку.
— Нин.
— Слушай, все хорошо, — я обхватила его лицо ладонями и поцеловала в губы. На поцелуй ответил — торопливо, жадно. — Ты чего делаешь? — пискнула я, когда он спихнул с нас плед.
— Синяки ищу.
— О боже. — Закатила я глаза. — Ты совсем спятил?
— Нет. — И ищет, и ищет!
— Ладно, — я села и согнула коленку. — Смотри. Вот это я об табуретку ударилась вчера. А вот эээтооо… Не помню. Но к тебе этот синяк никакого отношения не имеет. — Я вытащила осточертевшую заколку из волос и оперлась на руки.
Захар задумчиво поцеловал коленку, потом бедро, потом живот, потом сгреб на руки — целиком, как маленькую, и упал со мной назад, в разворошенную и теплую кровать.
— Я обычно сдерживаю себя, — с трудом начал он, а я навострила уши. Чую, сейчас узнаю какую-то «страшную» историю. О том, как у его предыдущей девушки был засос. — Но иногда не получается.
— Ммм.
— Я не только про секс. Я вообще вспыльчивый.
— Серьезно? — удивилась я. За три месяца не заметила. Или за два?
— Серьезно. И я… дурной становлюсь. Перед глазами красное все и не контролирую себя.
— Так, — подбодрила я его, выводя пальцами вокруг ловца снов на его груди. Молчит.
— Я боюсь сделать тебе больно. Навредить. Еще как-то обидеть.
— Бойся, — серьезно согласилась я. — Пока ты этого боишься — человек. А когда перестанешь — животное.
— Блин, у тебя все просто так, — невесело хохотнул он, явно что-то обдумывая.
— А не надо сложности придумывать, — я пожала плечами.
— У меня была девушка, — решился наконец он, а я закатила глаза.
— У тебя была девушка, которой ты в порыве страстного секса наставил синяков и засосов, а она обозвала тебя грубым животным и бросила, — перебила я Захара. — Угадала?
— Почти. Я ей ребро сломал.
— Ого, — у него таки получилось меня удивить. — Сильно.
— Да. И такое… заставляет быть осторожным. С любимой женщиной.
— Любимый мужчина, — у меня перехватило горло на миг, — а перестань меня сравнивать со всякими худосочными, а? Во мне весу, знаешь, сколько?
— Сколько? — машинально отозвался Захар, — да немного, по-моему! — Спохватился, ага.
— На руки больше меня не хватай. — Мрачно велела я. — Грыжу паховую потом тебе…
— Нин, ты мне зубы заговариваешь!
— А ты ерундой маешься, — я поцеловала его в шею. Потом в ключицу. — И пытаешься убедить меня, что ты псих.
— Я не пытаюсь, — пробормотал он, — ты чего делаешь?
— А ты не псих, — промурлыкала я, не особо прислушиваясь, что он говорит. — Психов в армию не берут…
— Так я как раз после армии-то, — слабым голосом откликнулся он.
— После армии, говоришь, — мурлыкнула я. — Знаешь, это льстит. Ты на меня кинулся как после года воздержания, да?
— Ты это, Нин, за платье прости… Я тебе новое куплю… Такое же…
— А в люди в нем отпустишь?
— Нет. Ни за что…
— Тогда наручники купи.
— Нинка, я щас опять… кинусь…
— Кинься, — разрешила я. — Мне понравилось…
Как бы эпилог
— Нина, — зычно крикнул Захар, выходя из-за елки.
— Мы тут, — отозвался Темка, размахивая веником из цветов. — Смотри, какой я букет маме нарвал! Классный?
— Супер, — похвалил Захар племянника. — Там мама на тропинке, иди к ней. На ужин скоро пора.
— А почему тут ужин в пять? — капризно спросил детеныш.
— Потому что в санаториях всегда ужин рано, — пояснил Захар, обнимая меня со спины.
— Пошли потихоньку, — предложила я.
— Ага. Мама там с Анькой все-таки нашли плитку, будут грибы варить.
— А потом?
— А потом солить.
Я хихикнула. Солнце золотило макушки елей, комары не докучали, любимый мужчина рядом — чего еще надо-то?
— Гляди, какой я гриб нашел, — Захар протягивал меня огромный груздь.
— Ого какой, — восхитилась я.