Теперь я все решил. Из этого всего есть только один выход – убить ее. И мне все равно, что будет потом со мной. Без нее мне не жить! Может, потом убью и себя.
Я сижу в ее спальне. Тихо. Слышно только, как тикают часы. Я один в чужой квартире – Генриетты больше нет. То есть она лежит на кровати, но она мертва. Как странно – вроде бы она здесь и одновременно уже в каком-то другом месте. Наверное, горит в аду. Я могу смотреть на ее бездыханное тело, истекшее кровью, могу разглядывать нож, застывший в ее груди, на то, как белоснежные шелковые простыни постепенно становятся пунцовыми.
Я убил ее на рассвете – едва только нежные, розоватые лучи нового дня просочились в комнату. Все смешалось: кровь, рассвет, боль, жалость. Я сижу и целую ее белоснежные мраморные неживые ноги. Я пытаюсь их согреть, но ничего не получается.
Теперь мы вместе навсегда. Я не уйду от нее, пока меня отсюда не выгонят. Потом – не будет и меня».
Все, баста! Сегодня отвезу дискету Любочке и буду отдыхать. Теперь, по окончании этого романа, у меня были совсем иные чувства – не такие, как всегда. Раньше я чувствовала опустошение, и мне казалось, что я уже все написала в своей жизни и никогда больше не сочиню ни единой строчки. Сейчас же меня переполняла радость – наконец-то я заслужила законный отдых!
По обыкновению я принялась обзванивать всех родных и друзей, сказать, что очередной роман завершен и теперь я в их полном распоряжении. Но мне показалось, что во мне никто особо не нуждался.
Я позвонила маме, но потом очень об этом пожалела, потому что Николай Иванович удивленно спросил меня:
– А что, она разве не у тебя ночевала?
– У меня, конечно, у меня, просто я уезжала, сейчас приехала, а ее нет. Наверное, в магазин вышла, – сумбурно лепетала я.
Мисс Бесконечность сказала, что ей некогда со мной разговаривать – она пишет второй том «эпопеи». Интересно, о чем? Наверное, о жизни после смерти.
Икки тоже было некогда, потому что она собралась с Женькой в редакцию – он договорился о месте секретаря, и, кажется, вопрос с работой был решен. Следовательно, Овечкину звонить нет никакого смысла.
Огурцова была занята и разговаривать не могла.
– У Кузи снова запор, ставим ему клизмочку, – сказала она и бросила трубку.
Господи! И до чего доведут эти клизмочки?..
Пулька была на операции.
Все заняты – одна я не при деле.
Позвонила Алексею. И только он понял и сумел разделить мою радость:
– Закончила свою бадейку! Молодец! Сколько отдыхаем?
– Не знаю, как получится.
– Как настроение? Депрессия? Опустошенность? Радость? Что чувствуешь? – вопрошал он.
– Облегчение. Поеду, отвезу дискету Любочке.
– Так ты перешли по электронной почте.
– У меня нет Интернета.
– Как так нет?! Сейчас приеду, установлю, а потом отпразднуем это событие. Хочешь? А, моя маленькая «кукурузница»?
Он лучше всех. Он правда самый Лучший человек нашего времени! И без всяких кавычек!
В принципе результат я уже знала – пару лет назад, когда мои романы стали выходить один за другим, когда я набила руку, я уже не сомневалась в том, что очередной мой «шедевр» не будет отвергнут. Поэтому с чистой совестью мы с Алешей поехали в ресторан отметить окончание моей работы над «Убийством на рассвете» и установку Интернета на моем компьютере.
В ресторане все прошло невинно, за исключением того, что мой спутник целенаправленно пытался меня споить:
– Марусь! Ну что ты, ей-богу! Закончила такой роман! Романище, можно сказать! Расслабься! Напейся сегодня!
Вот, глупый, не знает, о чем просит! Ему же хуже будет! А может, он только того и ждет, чтобы увидеть меня в бессознательном состоянии? Ни за что не стану напиваться – это меня деморализует!
Когда «Лучший человек нашего времени» понял, что споить меня ему не удастся, он предложил:
– Хочешь, я отвезу тебя в необыкновенно красивое место?
– Нет, поедем домой, – сказала я, потому что не хотела снова заболеть.
– Скучная ты, Маруська, – напиваться не хочешь, чтобы я тебя в сказочное место отвез, тоже не желаешь! Ну что с тобой делать?
И тут мне показалось, что ему со мной совсем неинтересно.
– Ладно, поехали в твое сказочное место, – согласилась я, и он обрадовался, как ребенок.
Мы колесили по затейливым, изогнутым московским улочкам, где-то в центре. Было уже темно, и я плохо ориентировалась. Наконец машина остановилась возле высокого деревянного забора. Пройдя вдоль него метров двадцать, Алексей отодвинул широкую доску, и мы пролезли внутрь.
– Куда ты меня привез?
– Сейчас увидишь.
– Ну, куда?
– Куда-куда! Если сейчас скажу, то никакого сюрприза не получится.
– Я в сугробе увязла!
– Сейчас выберемся на тропинку, – успокоил он меня, смахивая снег с дубленки.
– Ну, хватит, уже отряхнул, – сказала я, но «Лучший человек нашего времени», казалось, не слышал меня – он уже не стряхивал снег, а откровенно дубасил меня по мягкому месту и молчал. – Больно же, перестань!
И тут, после этих моих слов, он вдруг завалил меня в сугроб, из которого минуту назад вытащил, и принялся целовать, приговаривая:
– Полюбил я тебя, снегурочка ты моя! Никуда от меня не денешься! Вот тут и станешь моей!
И я стала его прямо там, в сугробе…
– И что у тебя за манеры-то! – воскликнула я, когда Леша вытянул меня во второй раз из сугроба любви. – Ты не можешь, как все нормальные люди? Я ведь снова заболею!
– «Кукурузница» ты моя, – нежно шепнул он мне на ухо. Нет, я решительно не могла на него обижаться.
– Где мы?
– Пойдем, сейчас увидишь.
Мы скоро нашли тропинку, и вдруг впереди, прямо перед собой я увидела церковь, слева еще одну, вдалеке еще, чуть поменьше. Купола, кресты, небольшое кладбище в стороне…
– Ты куда меня привез? – с ужасом спросила я его.
– В монастырь, – как ни в чем не бывало сказал он.
– Ты что, с ума сошел? Как тебе это в голову могло прийти, богохульник?!
– Ну я всегда мечтал… Около монастыря или кладбища.
– Как отсюда выйти? – негодовала я.
– Что, религиозные чувства заели?
– Да, заели! Можно было бы предупредить! И вообще, ты со мной совсем не считаешься!
– Не злись. Нельзя ругаться около церкви, – серьезно сказал он.
– Ну, кто бы говорил!
– Если б я тебе заранее сказал, ты бы ни за что не согласилась, а с неведающих и спрос малый. Так что успокойся, этот грех уже висит тяжким грузом на моей душе. С тебя не спросится, моя «Уходящая осень», – прошептал он, целуя мое ухо. Нет, я все-таки не могу на него обижаться!
– Пойдем отсюда быстрее.
– А мы выходим.
– Мне кажется, мы удаляемся от забора.
– Сейчас по-другому тебя проведу. Любуйся красотами! Что я тебя, зря привез, что ли, сюда?!
– Слушай, а где монахи?
– Да этот монастырь еще не действующий. Тут реконструкция.
Лучше бы мы вышли через дыру в заборе. Я не знаю, зачем нужно было вести меня в противоположную сторону от монастыря, к посту охраны.
– Что это вы тут делали ночью? – спросил блюститель порядка и посмотрел на меня как на доступную девку. Хотя почему – как?
– Знакомились с архитектурой монастыря, – промямлила я. Стыд! Господи! Какой стыд!
– Н-да? – подозрительно переспросил он, не сводя с меня глаз. – Ночью?
– К вашему сведению, ночью этот архитектурный ансамбль смотрится лучше, чем днем. Открывается нечто такое, что при свете сокрыто от человеческого взгляда, – пришел мне на помощь Алексей.
– Не сомневаюсь, – презрительно проговорил охранник и жестом указал, чтобы мы выметались.
– Зачем, зачем нужно было делать крюк и выходить из монастыря через пост охраны? – спросила я, когда он подвез меня к дому.
– Ради острых ощущений, моя монашечка! А тебе не понравилось?
– Нет, – сухо сказала я и вылезла из машины.
Получилось очень эффектно, но стоило мне только оказаться дома, как я пожалела, что так сурово обошлась с «Любителем острых ощущений». Он хотел устроить мне праздник, он один сегодня понял мою радость по случаю завершения романа, и что ж поделать, если у нас разные представления о празднике?..
* * *Пулька названивала мне всю неделю и просила съездить с ней к Власу в автосалон, надеясь, что он сделает для нее небольшую скидку и поможет выбрать новую машину.
– Да ты сначала свою колымагу продай, – отнекивалась я.
Мне не хотелось ехать к Власу в автосалон по двум причинам – во-первых, бурный роман с Кронским с каждым днем набирал обороты, а во-вторых, не хотелось, чтобы Влас начал там что-нибудь воображать на мой счет.
– Ну ты какая-то странная, Мань! Я же должна хоть мало-мальски ориентироваться в ценах! Я должна хоть приблизительно знать, сколько мне придется добавлять денег! Ты что, не можешь ради меня съездить к этому индюку? Подруга ты мне или нет?!
И я наконец сдалась. Я позвонила Власу и обо всем договорилась.
– Слушай, а чего ты за него замуж-то не хочешь идти? Смотри, мужик какой серьезный, – сказала мне Пулька, когда мы вошли в автосалон.
– Да, не рвань там какая-то, как говорит моя мама, – уныло ответила я и окинула взглядом громадное помещение, сплошь заставленное новенькими авто.
– Правильно твоя мама говорит, а то связалась с каким-то извращенцем!
– Хватит. Я не хочу об этом говорить.
– Чем интересуетесь, девушки? – перед нами откуда ни возьмись вырос молодой человек в сером костюме, белой отглаженной рубашке, начищенных ботинках и галстуке. Он чем-то напомнил мне улыбчивых, опрятно одетых сектантов, которые всем, кому ни попадя, пихают на улице брошюры о том, как обрести счастье на Земле и при этом попасть в рай после смерти.
– Нам бы Власа Олеговича, если можно.
– Вы договаривались с ним о встрече?
– Да, он нас ждет.
– Идемте, я вас провожу.
Мы долго шли мимо выстроенных в ряд разноцветных машин, пока наконец «сектантский агитатор» робко не постучал в солидную дверь из красного дерева.
– Влас Олегович, извините, к вам тут две дамы пришли.
– Да-да, я их жду, – сказал он, и мы вошли.
Солидной здесь оказалась не только дверь из красного дерева – солидным тут было все: и офисная мебель, и оргтехника, и жалюзи на окнах. И сам Влас Олегович в своем директорском кресле выглядел очень солидно. Даже не верилось, что передо мной сидел тот самый нудный Власик, который лет двадцать назад пытался развеселить меня, рассказывая скучные истории: расхаживал по пляжу в красных шортах и мечтал наловить много-премного светлячков, чтобы они служили вместо настольной лампы, ревновал меня к второгодникам с Крайнего Севера и считал тогда (тем жарким июньским месяцем), что наша с ним личная жизнь уже устроена.
– Здравствуй, Маша. А чего это ты так похудела? Ты не болеешь, случайно?
– Нет-нет, – поторопилась заверить я его, а Пулька издевательски хихикнула, мол, как не похудеть при такой бурной жизни – то на горке, то под горкой. – Знакомься, это моя подруга Пульхерия, которая подумывает купить машину.
– Очень приятно, Влас.
– Влас О-о… – Пулька отчаянно старалась вспомнить его отчество.
– Просто Влас, – помог он ей. – Ну что ж, пойдемте осмотрим мои владения. Может, что-то приглянется.
Мы снова отмеривали шагами огромный павильон, заставленный разноцветными машинами. Честно говоря, машины я различаю только по цвету и могу лишь отличить грузовик от легковушки. А впереди слышались обрывки умного, как мне казалось, профессионального разговора об автомобилях: «С коробкой передач или автомат?», «С кондиционером или без?», и так без остановки.
Я почувствовала себя совершенно некомпетентной и решила скоротать время, любуясь радужными автомобилями.
Оттенок той или иной машины вызывал у меня определенную ассоциацию или навевал какое-то воспоминание. Хотя цвета не так легко нагоняют воспоминания, как запахи или музыка. Но сейчас со мной происходило нечто похожее на то, что бывало в детстве, когда я отдыхала с Мисс Бесконечностью на подмосковной даче. Мы гуляли с ней и разглядывали разноцветные домики, а я ставила оценки за качество покраски.
Вот передо мной машина фиолетового цвета. Она напоминает мне пятно от вишни на моем бежевом свитере. А эта – цвета морской волны, но не бирюзового, а неприятного зеленоватого оттенка. Отчего неприятного? Почему-то в носу стоит запах масляной краски. Вспомнила! Когда я была маленькой, именно в такой цвет красили дедушкину ограду на кладбище. Скверный цвет – пахнет смертью.
А вот серебристая, похожая на акулу. Что-то близкое, очень близкое. Сейчас, сейчас! Я непременно должна это вспомнить. Есть! Точно такого же цвета были стены в туалете того самого ресторана, где Кронский впервые овладел мною.
– Мань! Куда ты пропала-то?! – услышала я позади себя Пулькин голос. – Ушла так незаметно!
– В общем, мы обо всем договорились, Пульхерия. Так что продавайте свою машину и приезжайте за новой, – проговорил Влас, глядя на меня.
– Уже все?
– Да, видишь, как быстро мы сговорились, – Пулька сияла от счастья.
– Тогда мы поедем, ладно, Влас?
– Может, чай, кофе?
– Нет-нет, мы торопимся, – сказала я и почувствовала на себе укоризненный Пулькин взгляд.
– Маш, а ты случайно не захватила свою новую книгу? Бабушка просила.
– Нет, – рассеянно ответила я. – Надо было взять, конечно, но я как-то не подумала…
– А может, встретимся сегодня вечером, посидим где-нибудь?.. Ты книгу подвезешь…
– Конечно, подвезет! – радостно воскликнула Пулька. – Что ей, жалко, что ли?! К тому же, насколько я знаю, Маня сегодня совершенно свободна.
– Вот и отлично!
И мне ничего не оставалось, как договориться с ним о встрече.
– До свидания, всего хорошего, заходите, – сыпал заученными фразами «сектантский агитатор» при выходе.
– Зачем ты это сделала? – задыхаясь от злости, спросила я. – Он эту книжку может в любом книжном магазине купить! И сегодня вечером я занята!
– Глупая ты, Манька!
– Это еще почему?
– Ты что, не видела, как он на тебя смотрел?
– Как?
– Да он влюблен в тебя по уши! Нельзя упускать такого мужика!
– Хочешь, возьми его себе.
– С удовольствием. Только по всему видно, что он тебя любит.
– А я не люблю.
– Конечно, у нас же есть «Лучший человек нашего времени» с нездоровыми и, я бы сказала, опасными причудами в сексе! Не доведет это все до добра! Ой, не доведет!
– Ты сейчас говоришь, будто тебе сто лет.
– Сто – не сто, а до добра не доведет! – настаивала она.
– Я его исправлю, и у нас все будет хорошо.
– Как же, исправишь ты его! – усмехнулась Пулька. Она не верила, что сексуальные привычки Кронского можно исправить. Она вообще не верила, что человека после пяти лет можно переделать, но я решила доказать ей обратное.
А пока ничего не оставалось, как потратить вечер на неинтересный разговор с человеком, который мне был совершенно безразличен.
Я впервые надела норковую шубу (как говорит Мисс Бесконечность – «не май месяц»). Я решила быть неотразимой – ведь, согласитесь, есть особая прелесть в том, чтобы свести с ума человека, который тебе безразличен.
Хоть на дворе и было двадцать седьмое декабря, я чувствовала себя, как в пустыне, – снег тошно и скучно лежал на земле, словно песок: не блестел, был матовым из-за низкого водянисто-серого печального неба. Мне было жарко – рано я все же облачилась в шубу.
Вся эта заунывная уличная картина не предвещала ничего хорошего. Наверное, и вечер впереди ждал меня столь же тоскливый. Сама бы я ни за что не согласилась на эту встречу. Но Пулька!.. И зачем я только ему понадобилась?! Ведь книга – это только предлог. Нужна ему моя книжка! Смешно просто! Ах! Как хотелось бы мне сейчас увидеть «Лучшего человека нашего времени» и провести вечер с ним!
Именно такие мысли роились в моей голове, когда я ехала на свидание к Власу.
Влас стоял у памятника Александру Сергеевичу Пушкину в дубленке безобразного (я бы даже сказала, неприличного) желтого цвета. И откуда у него это пристрастие к желтому – то ботинки, теперь дубленка? В руке он держал белую розу на длинной ножке и беспокойно поглядывал на часы – наверное, думал, что я снова не приду.