Не смейтесь, глупцы! Поймите, неразумные, даже убийство ничтожной твари – всё равно убийство, и оно отравляет вашу карму! Всем в мире управляет карма, и чем хуже вы поступаете, тем более тяжёлая жизнь ждёт вас в будущих перевоплощениях.
– Ты обманываешь народ, дигимбар, – вперёд протиснулся какой-то человек в оранжевой одежде. – Учение о карме провозгласил Будда, и он же воспретил любые убийства.
– Ты, верно, говоришь о принце Сиддхартхе? – не скрывая усмешки, отвечал дигимбар. – Мы не считаем его Буддой, – уж если кому приличествует называться так, то Джайне, а не Сиддхартхе, потому что Джайна был первым, а Сиддхартха только шёл по его стопам, исказив, к тому же учение Джайны.
– Я не хочу своими словами возбуждать в тебе злость и раздражение, дигимбар, но истина мне дороже. Махавира едва наметил путь, но лишь Будда указал нам правильную дорогу от начала до конца, – возразил человек в оранжевой одежде.
– Я тоже не хочу раздражать тебя, но вы между собой-то не можете договориться: у вас сколько людей, столько взглядов. Где вам указывать единственно правильную дорогу? – не сдавался дигимбар. – К тому же, вы сами не следуете тому, чему учите: многие из вас живут в роскоши и пользуются всеми мирскими благами, – хороши учителя!
– Свет мудрости озаряет не каждого, но каждый стремится к нему, – возразил человек в оранжевой одежде. – И тот, кто увидел этот свет, уже не может жить во тьме, она становится невыносима для него. Посмотри на нашего царя Ашоку: с тех пор, как он познал мудрость Будды, царь будто возродился. Как много добра сотворил он, какие благородные деяния совершил!
– Оставаясь по-прежнему царём, – не унимался дигимбар. – Он ведь не покинул свой дворец, подобно Сиддхартхе.
– Спасите нас, боги, от такой беды! – вмешался в разговор третий человек, в белой одежде. – Царь отошёл от веры наших отцов и дедов, но это временное затмение. Наша вера священная, вечная и непоколебимая, на ней основаны все наши обычаи и законы, она нам своя, – и лишь она приемлема для нашего народа! Святая Троица – Брахма, Вишну и Шива – была, есть и будет, – а ваши Джайна и Будда были, но их уже нет. Они лжеучители и соблазнители, они слуги злого Мары, присланные им, дабы искушать людей.
– Молчи, несчастный! Как у тебя язык повернулся сказать эдакое! – дружно набросились на него дигимбар и человек в оранжевой одежде. – Вы принесли в мире зло; вы делите людей на касты, вносите между ними разлад и вражду! Ваши боги – дьяволы, демоны, ненавидящие людей и вредящие им!
– Ах ты, срамник! – человек в белой одежде отвесил оплеуху дигимбару. – А ты – бездельник и обманщик! – вторая оплеуха досталась человеку в оранжевой одежде.
– Да успокоится гневающийся, да не будет гнев его порождением нового зла! – воскликнул человек в оранжевой одежде, потирая щёку и ухо.
– Да не отвечу злом на зло и насилием на насилие! – закричал дигимбар, одновременно хватая за руку человека, разметавшего улицу перед ним, а теперь собиравшегося ударить метлой его обидчика.
– Вы даже постоять за себя не можете, – презрительно и разочарованно произнёс человек в белой одежде.
– Стража идёт! Стража! – раздались возгласы в народе.
– Разойдись! – зычно проговорил начальник стражи, приближаясь к месту происшествия. – Что за шум? Почему беспорядок? Указом великого царя всем велено жить в мире и дружбе; буйство пресекать, раздоров не допускать. А ну, расходитесь по своим делам, – ну-ка, быстро, не доводите до греха!.. А тебе, святой отец, и тебе, монах, – обратился он к дигимбару и человеку в оранжевой одежде, – и вовсе не пристало чинить беспорядки, – начальник стражи подтолкнул одного и другого в спину и сказал: – Ступайте с миром!..
– Ах, царь, царь, наш великий царь! – покачал головой человек в белой одежде. – Вот что случается, когда забывают веру, обычаи и традиции!
– Ничего, – глядишь, всё ещё вернётся, как было, – заговорщицки шепнул ему начальник стражи.
* * *К северу от царского дворца располагались удивительные сады, которые раскинулись на семи террасах огромного насыпного холма. Эти террасы поднимались уступами и соединялись широкими пологими лестницами, покрытыми розовым и белым камнем. На каждой террасе лежал толстый слой плодородной земли, и здесь росли самые красивые и самые редкие цветы, кустарники и деревья, привезённые со всего света. Террасы были установлены на высоких колоннах, нужных для того, чтобы растения на каждом ярусе имели хороший доступ к солнечному свету, – а чтобы вода, которой поливали растения, не просачивалась на нижние террасы, поверхность каждого яруса вначале укладывали слоем тростника, смешанного со смолой; затем следовали два слоя кирпичей, скреплённых между собой гипсовым раствором; на них были уложены свинцовые плиты, и уже на этих плитах была насыпана плодородная земля.
На вершине этого чудесного цветущего холма стояла круглая беседка с колоннами из редчайшего розового же мрамора с белыми прожилками, а вокруг неё лежали на постаментах из розового гранита четыре золотых льва с глазами из красно-коричневого оникса. В этой беседке, на закате дня, когда живительная сила праны, энергии, пронизывающей Вселенную, особенно сильна, царь Ашока погружался в дхьяну – высшую форму успокоения сознания. На первой её стадии происходило полное сосредоточение на каком-нибудь образе с целью уничтожения всех привязанностей и чувств, отвлекающих от дхьяны. Если это удавалось, объект завладевал все сознанием и разворачивался в нём, принося восторг и радость. На второй дхьяне сознание продолжало уходить от всего земного, обращаясь исключительно на самое себя; восторг и радость сохранялись и даже усиливались. На третьей дхьяне возникала уравновешенность и внимательность. Восторг исчезал, исчезала и радость. На четвёртой дхьяне наступало пробуждение от земной жизни, от всех её страданий и удовольствий. Сознание становилось необыкновенно ясным, способным различать мельчайшие оттенки мироздания. Пятая стадия была связана с углублением концентрации сознания и утратой за ненадобностью его различающей способности. Шестая дхьяна вызывала бесконечность восприятия или бесконечное сознание. Седьмая вела к абсолютному ничто – осознанию того, что в созерцаемом мире ничего нет. Наконец, восьмая дхьяна приводила к полному прекращению сознания и ощущений и достижению тем самым состояния, близкого к нирване.
Ашоке пока не удавалось пройти дальше третьей дхьяны, что вызывало у него крайнюю досаду, которая, в свою очередь, опрокидывала сознание на исходные, низшие позиции. Так было и в этот раз – Ашока уже чувствовал приближение четвёртой дхьяны, но опять не достиг её. Поддавшись досаде, он в один миг потерял всё достигнутое и понял, что сегодня продолжать погружение бесполезно. С тяжёлым вздохом поднявшись с подстилки, царь кликнул слугу и велел позвать Питимбара.
Ждать пришлось долго: ночь вступила в свои права и звёзды ярко светили на небе, когда Питимбар вошёл в беседку.
– Где тебя носит, дурак? – сердито спросил Ашока и опять почувствовал, что согрешил.
– Меня никто не носит, – напротив, я крепко спал, когда твои слуги отыскали меня, – возразил Питимбар.
– Ты пьян, как обычно? – Ашока с подозрением принюхался к нему.
– С утра ни капли, – бодро ответил Питимбар. – А утром, да, было дело – выпил немного.
– Как ты можешь столько пить, – проворчал Ашока.
– В твоих словах я слышу зависть, – расхохотался Питимбар. – Но что поделать, таким меня создала природа: есть люди, для которых вино губительно, есть и такие, у кого оно отнимает разум и силы, для меня же оно – лекарство для тела и души. А если бы ты знал, какие сны я вижу после него! Вот и сегодня мне приснился дивный сон – будто плыву я по большой реке, а вода в ней так легка и чиста, что небо, отражённое в её потоках, не менее прозрачно, чем в воздушных высях. По берегам растут пышные зеленые деревья и яркие цветы, – лучшие, чем в твоём саду, – а среди них стоят люди в белых одеждах и машут мне пальмовыми ветвями. Лица людей светлы и радостны, на них нет и тени печали; эти люди говорят мне добрые, ласковые слова, которые греют мою душу.
Медленно, медленно плыву я, и всё больше душа наполняется божественным светом; озарённый им, я выхожу на берег у истоков реки, – здесь стоит великолепный город с большими домами и широкими улицами. В нём нет крепостных стен, нет стражников и воинов; его жители заняты своими делами, которые выполняют с охотою и удовольствием.
Со всех сторон я слышу приветствия и отвечаю на них; между тем, подхожу к дворцу царя. Меня встречает высокий человек в простом холщовом одеянии, – он и есть царь, и ему не нужны роскошные накидки и золотой венец, потому что его царственность духовна, а не телесна, она величественнее и красивее всей роскоши мира.
Мы беседуем с ним о чём-то, я задаю ему какие-то вопросы, мучающие меня; его ответы ясны и понятны, и я удивляюсь, что сам не мог найти их…
Увы, твои слуги прервали мой сон! Но я не сразу пришёл сюда: вначале мне было так горько вернуться к нашей жизни, что у меня сдавило грудь и мне стало тяжело дышать, – но после я понял, что все наши горести преходящи. Настанет время, и они уйдут без следа, рассеются, как призрачные видения, потому что их нет вовсе. Мир – это наше представление; сейчас оно грубо и безобразно, но когда-нибудь, мы прозреем и увидим, как он прекрасен. И тогда мы будем жить в согласии с ним, – мы будем счастливы и спокойны. А пока… Пока этого нет. Как сказал поэт:
– Почему ты, пьяница и шут, видишь такие сны, а я не могу видеть их? – с обидой спросил Ашока. – Разве я не следую теперь благородным правилам Будды, разве не стараюсь насадить их в моей стране?
– Всё приходит к тому, кто умеет ждать, – ответил Питимбар. – Всему своё время и своё место, а роптать на природу и высший разум – пустое дело. Послушай-ка притчу о маленьком плоде манго.
– О, великий Будда, опять притча! – вздохнул Ашока. – Как у нас их любят рассказывать!
– Так что же ты вздыхаешь? Прими это как данность, – сказал Питимбар. – Слушай же мою притчу… «Однажды путник шёл из одной деревни в другую. Пройдя полпути, он увидел красивую рощицу. Посреди рощицы росло дерево манго, ветки и листья его так густо переплелись, что ни один луч палящего солнца не проникал сквозь эту живую завесу. Путник не смог удержаться, чтобы не передохнуть немного под зеленым покровом. Оказавшись под кроной великана-манго, он присел у его ствола.
Как хорошо было здесь! Слышались нежные трели птичек, спрятавшихся в листве от полуденного зноя; время от времени набегал прохладный ветерок, лаская и освежая тело.
Путнику захотелось немного полежать на спине. Он лег на травяной ковёр, закинул руки за голову и стал рассматривать шатёр манго. Сначала взгляд его коснулся ветвей.
«Да, – подумал он, – как они чудесны! Как приятно смотреть на них! А эти крошечные плоды! Они тоже прекрасны! Наверное, тот, кто создавал это дерево, предназначал их нарочно для пташек, которых здесь такое множество. Да, творец, видно, был неглуп».
Путник вытянул ноги, потянулся всем телом и опять задумался. «Но вот если бы мне, например, поручили это дело, я бы сделал не так, – продолжал он рассуждать. – Такое огромное дерево и такие малюсенькие плоды! Ведь они по величине почти такие же, как яблоки. Чувствуется, что творец здесь что-то не доделал. Вот, например, кокосовая пальма. Она хоть и высокая, но по сравнению с этим гигантом кажется маленькой. А тень у нее такая крошечная, что в ней нельзя укрыться. И в то же время орехи у пальмы огромные, чуть не с голову человека. Или тыква: стебелёк у нее совсем тоненький, слабенький, а плод – чуть не с дом. Да, творец, видно, все же неважно соображает!». Вот к какому выводу пришёл путник. Довольный своим умом и тем, что нашел нелепость в самой природе, он ухмыльнулся и сладко заснул.
Вдруг что-то больно ударило его по лбу. Он вздрогнул, открыл глаза и вскочил. Возле него лежал плод манго. Ничего особенного не случилось: просто этот плод сорвался с ветки и свалился ему на голову.
Путник почесал ушибленное место, положил плод на ладонь и благодарно воззрился на него. «Как хорошо, что он такой маленький! А что было бы, если бы он оказался величиной с кокосовый орех?! Не сидеть бы мне больше здесь, не любоваться красотами природы. Нет, видно, природа все-таки знает, что делает!» – подумал он.
Он встал, отряхнулся, ещё раз взглянул на маленький плод манго и зашагал своей дорогой».
– Так я должен возблагодарить природу и творца за то, что мне на голову не упал кокос? – сказал Ашока.
– Понимай, как хочешь. Притча заставляет задуматься, а выводы ты делаешь сам, – отвечал Питимбар.
– Я хотел найти у тебя поддержку, а ты только расстроил меня, – с укором проговорил Ашока.
– Сейчас ты расстроишься ещё больше, – гляди, сюда идёт великий визирь, – сказал Питимбар. – Он уже поднимается по лестнице.
– Кто его пустил?! – возмутился Ашока. – Здесь единственное место во дворце, где я могу выбирать, кого мне видеть… Спрячься куда-нибудь, – он тебя на дух не переносит, а разговор с ним и без того будет трудным.
– С удовольствием. Есть люди, от которых хочется спрятаться так, чтобы они никогда тебя не нашли, – ответил Питимбар и скрылся в темноте сада.
* * *– Великий царь должен простить меня за то, что я нарушаю его покой, но дело, по которому я пришёл, чрезвычайно важное и не терпит отлагательств, – с поклоном сказал Мукеш, входя в беседку.
– Говори, визирь, – Ашока уселся на свою подстилку.
– Удобно ли будет царю меня слушать? – Мукеш позволил себе выразить сомнение.
– Какая разница, кто на кого смотрит сверху вниз? – возразил Ашока. – Разве произнесённые слова от этого становятся менее или более значимыми?
– Как будет угодно великому царю, – вновь поклонился Мукеш. – Я хотел говорить с тобой об указах, которые ты повелел принять и исполнить.
– Так что же? – Ашока сделал вид, что не понимает.
– При твоём деде, величайшем царе Чандрагупте, друге и союзнике греческого царя Александра, самого великого правителя мира, были записаны законы, которые и поныне никто не отменил, и которые, благодаря своей чёткости и разумности, ещё долго будут определять порядок в государстве. Свод законов «Артхашастра» – высшая мудрость государственного управления, – сказал Мукеш.
– А составил «Артхашастру» визирь Каутилья; в ней он обобщил свои богатейшие познания и мудрые советы, – с улыбкой прибавил Ашока. – Чтобы мы делали, если бы у нас не было визирей!
– В этих законах намечены пути, которые ведут к созданию мощного и справедливого государства, во главе с сильным и умным правителем, – невозмутимо продолжал Мукеш. – Одна из книг «Артхашастры» так и называется: «О положении сильнейшего царя». Царь должен быть твёрдым в своих помыслах и действиях, говорится там: «Царь с грозным жезлом вызывает страх у людей, а у кого жезл мягкий, тем пренебрегают». Царь должен уметь использовать наказания; искусство управления государством может быть названо «наукой о наказании». Правительство только тогда может удержать в своих руках власть, когда решительно расправляется со своими противниками: с внутренними смутьянами, с теми, кто хочет расколоть страну, а также с изменниками. И царь, и его подданные должны соблюдать закон: «Соблюдение каждым своего закона ведет на небо, к вечности», – сказано в законах.
– Я знаю «Артхашастру», зачем ты мне это повторяешь? – сказал Ашока, стараясь сдержать раздражение.
– Нельзя нарушать законы страны, – повторил Мукеш. – и тот, кто нарушает их, является угрозой для государства
– Какая глубокая мысль! – с иронией проговорил Ашока. – Поистине, ты, визирь превзошёл всех мудрецов на свете.
– Один из основных законов «Артхашастры» – разделение на касты, – не дрогнул Мукеш. – Кастовые разграничения должны быть, – при их нарушении мир погибнет от смешения каст.