Caviar d’Aubergine
Икра баклажанная
Aubergine, на латыни Solanum melongena, а попросту баклажан, появился на свет в Индии и, направляясь в Прованс, проделал дальний путь через Ближний Восток, Балканы, Средиземное море, обильно рассыпая вокруг себя кулинарные рецепты. Один из них — баклажанная икра, «черная икра бедняка», называемая так потому, что семена баклажана, если глянуть на них непривередливым взглядом, слегка напоминают осетровые икринки. Баклажан — традиционный овощ еврейской национальной кухни, а также болгарской национальной кухни, а также греческой и так далее, еще с полдюжины точно наберется. В Провансе у народа тоже губа не дура, баклажан не только привился, но и несколько неоригинально получил обозначение классического национального продукта.
Есть его лучше всего летом и печенным на барбекю, что сообщает ему легкий аромат дымка. При этом непременно необходимо многократно проткнуть кожицу плода вилкой. В противном случае баклажан обязательно взорвется, погубит сам себя, изгадит все окружающее, да еще, чего доброго, и обожжет кулинара. Более никаких сложностей в приготовлении баклажана не наблюдается. Печь его следует, пока кожица не почернеет и не покроется пузырями, а внутренность не размягчится. Последнее легко проверить, надавив на плод обратной стороной вилки. Выскребите из готового баклажана содержимое, выжмите соки, разотрите в пюре. Теперь можно подумать о добавках.
Здесь вашу фантазию никто не стесняет. Основной рецепт — три столовые ложки оливкового масла на полкило баклажан, немного соли, по вкусу лимонного сока. И все. В провансальском варианте добавляют черные оливки, петрушку, чеснок, чабер. Хочется чего-то экзотического — пожалуйста: томаты, лук, укроп, анис, мята, йогурт, перец, базилик, тимьян, козий сыр, молотый кориандр и далее, далее, далее… Даже черный трюфель, которому, правда, в икре бедняка делать нечего. Но в любом случае баклажанная икра, пожалуй, остается чемпионом универсальности. Намажьте ее на свежий хлеб, на поджаренный, и помяните того арабского имама, который, отведав предложенного женой баклажана, потерял сознание от восторга. Лучшей похвалы для повара не выдумать.
Cezanne
Сезанн
«Коль уж ты здесь родился… И все тут». Так лаконично и насыщенно высказался о Провансе Поль Сезанн. Эти слова отражают влияние Прованса на его жизнь. Родился он в Эксе в 1839 году, скончался там же в 1906-м. В зрелом возрасте он старался не покидать Прованса, тосковал по родине, когда приходилось уезжать. Здесь он провел сорок шесть из шестидесяти шести лет жизни.
Трудно представить себе, что человек, служивший маяком стольким выдающимся мастерам, человек, которого одно время почитали величайшим художником всех времен, не был популярен у земляков. Но в Эксе на него либо не обращали внимания, либо считали примитивным пачкуном. Сезанн, как и все художники, не питал симпатии к критиканам, но если чаще всего критики остаются на безопасной дистанции от критикуемых, то одному из критиков Сезанна не повезло. Однажды на выставке Сезанн подошел сзади к господину, стоявшему перед одним из его полотен и весьма нелестно о нем отзывавшемуся. Хлопнув критика по плечу, художник во всеуслышание заявил: «Мсье, мне на вас насрать». Должно быть, великий художник ощутил при этом немалое удовлетворение.
Более всего Сезанна привлекала гора Сент-Виктуар, вершина высотой в девятьсот девяносто метров к востоку от Экса. Он изобразил ее не менее шестидесяти раз, пытаясь «поймать» ее. К сожалению, он ни разу не поднялся на вершину, чтобы запечатлеть оттуда вид на открывавшийся к югу ландшафт, убегавший к Марселю и Средиземному морю.
Умер Сезанн смертью художника. Во время грозы он работал возле своей студии в Ле-Лов и рухнул с кистью в руке. Рассказывают, что умирающего Сезанна положили на тележку, в которой лежали его холсты, так что последние моменты жизни он провел рядом со своими творениями.
Chapelier Mouret
Шляпник Муре
Когда привык к жизни в обществе бейсбольных кепок, как-то освежает сознание того, что еще существуют на свете настоящие шляпники, предлагающие элегантные и практичные головные уборы не только для леди и джентльменов, но и для пастухов, фермеров, авиаторов-любителей, искателей приключений, исследователей джунглей, для погруженных в прошлое мечтателей… Заведение Муре как раз такого рода — и на протяжении уже более ста сорока лет.
Мало что изменилось в этом бастионе старого времени с того дня, когда салон впервые открыл двери в 1860 году. Все тот же адрес: рю де Маршан. Все тот же интерьер в стиле Луи Сез с гипсовой лепниной, зеркалами. Потолок покрылся трещинками, как лицо старика морщинами. Правда, среди старых моделей появились нововведения.
К последним относится шлем авиатора, во всем идентичный тем, какие мы видим на старых фото Антуана де Сент-Экзюпери или «Красного Барона» Манфреда фон Рихтгофена. Шлем плотно облегает череп, отделан мягчайшим фетром и предохраняет голову от ледяных ветров, продувающих кабину пилота… или при велосипедной прогулке холодной осенью. А то и при зимнем выгуливании собаки или катании на лыжах.
Верхнему пределу температурной шкалы соответствует антипод шлема авиатора, sola topi, или же настоящий пробковый шлем, casque colonial veritable, триумф охлаждения головы без помощи электроэнергии. Внутренняя сторона выложена пробкой, лучшим естественным теплоизолятором, смягчающим удары солнечного кузнечного молота. Вентиляционные отверстия с обеих сторон улучшают циркуляцию воздуха, обеспечивают проветривание вашего волосяного покрова (или плеши), заднее поле вытянуто, чтобы предохранить затылок, снабжено тканевой антимоскитной завесой. В таких шлемах англичане маршировали когда-то под спятившим тропическим солнцем.
Следует признать, что casque colonial veritable в последние годы сильно сдала, уступила позиции в пользу шляпы в стиле Индиана Джонс, да ковбойских шляп Вестерн и ковбойской Стетсон. Для делового искателя приключений как раз то, что надо. Эти головные уборы можно мять, комкать, ронять в лужи, швырять под курьерский поезд без особенно заметных для их красы последствий.
Конечно же, клиентам предлагаются береты, сделанные в Олорон-Сент-Мари, беретной столице мира. Есть и широкополый черный фетр, какой носил Фредерик Мистраль, паньолевская фуражка, casquette marseillaie, соломенная шляпа, слитая с образом Мориса Шевалье, capeline сборщика лаванды, соломенная шляпа с полями диаметром с колесо небольшой телеги, подлинные панамы разных стилей, набор приличных шляп для разного рода приличествующих случаев и много-много другого. Пожалуй, единственный вид головного убора, который вы тут, слава богу, не найдете — casquette veritable de baseball, иными словами — кепки-бейсболки.
Chasseurs
Охотники
Для кабанов, кроликов, дроздов и иной живности тяжелые времена наступили в конце XVIII века. До 1789 года охота оставалась привилегией аристократов, а эта братия, будучи весьма кровожадной, чрезмерной многочисленностью все же не отличалась.
Революция изменила страну. Революционеры охотились на аристократов, ставших вымирающим видом, а охотниками на дичь стали все желающие. И неудивительно, ибо охота давала пропитание и одновременно служила развлечением. Посему граждане всех последующих пронумерованных французских республик, реставраций и империй ревниво следили, чтобы у них не отняли право на отстрел наших братьев меньших.
Шло время, оружие совершенствовалось, на смену аркебузам и мушкетам пришли нарезное оружие и помповые дробовики. Популяция охотников увеличивалась, численность же тех, кого дозволялось отстреливать, неуклонно уменьшалась.
Произошло, однако, событие, несколько улучшившее печальный баланс между убиваемыми и убивающими. В природе появилась новая порода свиньи, полудикая-полудомашняя. Причины ее возникновения горячо обсуждались и обсуждаются, приводятся неопровержимые (тут же опровергаемые) доводы и контрдоводы, охочих до сенсаций журналистов обвиняют в изобретении очередного мифа, что тоже вполне правдоподобно. Мне, во всяком случае, не удалось обнаружить никого, кто мог бы стоять за этим смелым экспериментом в области генной инженерии. Наиболее распространенная версия сводится к тому, что несколько лет назад после катастрофических пожаров в Варе, резко сокративших поголовье свиньи дикой, sanglier, некто неизвестный для компенсации ущерба выпустил в лес самок свиньи домашней — cochon. После этого вступила в действие математика воспроизводства. Самка sanglier приносит потомство раз в год, как правило, двух-трех поросят. Самка домашней cochon поросится дважды в год, обычно сразу выводком в шесть, а то и восемь поросят, уже не домашних, а гибридов — cochonglier. Это, разумеется, уже не тот дикий кабан, однако на радость охотников его много. Меня уверяли, что cochonglier никогда не пересекают границу между Баром и соседним Воклюзом, а посему и не могут считаться истинно провансальской достопримечательностью. Я, правда, с трудом могу себе представить свинью, разбирающуюся в картах.
Как бы ни обстояло дело с cochonglier, сезон охотничий ограничен, соблюдение сроков строго контролируется. В Провансе он стартует обычно во второе воскресенье сентября и оканчивается по-разному, в зависимости от вида животных. Отстрел куропаток разрешен до 30 ноября, зайца — до 25 декабря, кролика, фазана, оленя, sanglier — до 11 января. Открытие сезона является настоящим адом кромешным. Ранним утром заветного сентябрьского воскресенья округу оглашает ликующее гавканье множества собак, дорвавшихся наконец до леса после скучного года, проведенного в постылых конурах. Учтите, что лай даже одной милой собачки при нормальных атмосферных условиях разносится на несколько километров. Лают они во всю глотку, непрерывно, дикая какофония напоминает настройку инструментов — с преобладанием фаготов — каким-то кошмарным ансамблем сельских любителей. На фоне лая все же различим перезвон навешенных на собачьи ошейники clochettes, колокольчиков, а также не слишком осмысленные вопли, проклятия, свист их хозяев. Время от времени всему этому аккомпанируют разрозненные хлопки ружейных выстрелов. Лесная дичь, если у нее не заложило уши, немедленно ретируется в более отдаленные части Люберона.
Акустический шторм продолжается вне зависимости от наличия дичи примерно до полудня, когда охотники удаляются домой для приема пищи. Иногда в сопровождении собак. Но часто дорвавшихся до природы собак уже не дозваться, они продолжают шнырять по лесу до вечера, все так же гавкая и дребезжа колокольчиками. В конце концов жажда выгоняет их из лесу, охрипших и уставших; они спускаются с холмов в поисках воды. Мы уже привыкли к виду нескольких псов, лакающих воду из нашего пруда, и по телефону вызываем их владельцев. Так завершается первый день охотничьего сезона.
С приближением зимы утренняя пальба становится все жиже, возможно потому, что холод не способствует долгим прогулкам по полям, возможно же из-за того, что там уже давно нет никакой дичи. Время от времени можно все же нарваться в зарослях на одного-другого оптимиста, «вышедшего прогуляться с ружьецом», как они выражаются. Не слишком приятные ощущения переживал я, наткнувшись на безмолвную фигуру в камуфляже, притаившуюся за кустом с ружьем на изготовку. Особенно волнительны эти встречи в сумерки, когда дрозды возвращаются в лес из виноградников. Вечером спрятавшийся охотник неразличим уже на расстоянии в полтора десятка шагов, о его присутствии узнаешь совершенно для себя неожиданно по звуку выстрела, направленного, судя по звону в ушах, прямо тебе в лоб. Я уже подумывал, не навесить ли колокольчик на собственную шею, на всякий случай, для безопасности. Не думаю, что меня можно принять за дрозда или даже за sanglier, но береженого Бог бережет.
Прогуливаясь по Провансу, вы иной раз натыкаетесь на таблички, предупреждающие вас, что вы шагаете по частной собственности, propriete prive, что chasse здесь gardee, то есть участок имеет законного хозяина и охота без его разрешения здесь никоим образом не дозволена. На предупреждения эти здесь в основном плюют, что побудило владельца удаленного изолированного участка к северу от Апта к более серьезным обещаниям. Его табличка объявляла, что нарушители будут отстреливаться, а недостреленные — преследоваться в судебном порядке. Я обратился к одному из местных знатоков за разъяснением, насколько законны и действенны такие обещания. Он выразил мнение, что, пожалуй, вполне законны, но отстреливать следует лишь движущихся нарушителей — так сказать, птицу в полете. Стрелять же в неподвижную цель в высшей степени неспортивно.
Chevre
Козий сыр
Травы в Провансе для коров недостаточно, поэтому они предпочитают более сочные пастбища севера Франции. Козы не столь прихотливы, довольствуются листьями подсолнуха и дынными корками, пучками тимьяна и чабера, геранью и чертополохом — всем, что найдут в неогражденных садах на склонах холмов Прованса. Эта скудная диета дает нам один из самых замечательных сыров — chevre.
Население Средиземноморья питается этим сыром уже дюжину тысячелетий, римляне считали его более питательным, чем сыры коровьи или овечьи, а Одиссей без сыра не переступал порога своего дома. В Средние века chevre настолько уважали, что использовали вместо денег. В наши дни во Франции производят около сотни разновидностей козьих сыров, главным образом в областях к югу от Луары.
В момент благодушия провансалец может признать, что все эти сыры просто великолепны. Он, правда, тут же поспешит добавить, что все же они чуть менее великолепны, чем козьи сыры Прованса. Наиболее широко известен из них, пожалуй, банон, о котором уже говорилось в этой книге, но любой знаток непременно упомянет как минимум еще два сорта.
Первый из них, Brousse du Rove, брус-дю-ров, готовят в местности к западу от Марселя. Это сыр свежий, легкий, белый, без следа корки. Есть его можно со сладким — с фруктами и сахаром или с пряностями — с травами-приправами, слегка подсолив. Я добавлял в него вяленые томаты или жареные фиги с медом. Настоящий любитель этого сыра может им и начинать, и завершать прием пищи.
Второй сыр — пикодон, picodon, из Вальреаса; круглый, около двух с половиной сантиметров толщиной и примерно шесть сантиметров в диаметре. Белый, как и все козьи сыры (козье молоко, в отличие от коровьего, не содержит каротина), покрыт тонкой пленкой. Аромат его меняется с возрастом, поначалу мягкий, крепнет в течение последующих недель жизни; сыр выпускается сухим, в оливковом масле и в водке. В слегка подпеченном виде хорош в качестве ингредиента салатов. Поджаренный на вертеле picodon — старший брат сыров кротин и кузен остальных козьих сыров; briques, buches и pyramides, кирпичиков, полешек и пирамид.
Углубившись в тему, иногда обнаруживаешь неожиданные информативные факты. Так и я, интересуясь козьими сырами, узнал много нового о козах и о козлах. К моему изумлению, обнаружилось, что самец способен совокупляться до сорока раз в день! Правда, каждый акт длится лишь секунды две, однако нельзя не подивиться его выносливости и энтузиазму.
Chiens Truffiers
Трюфельные собаки
Приведу одну из популярных историй, иллюстрирующих ценность доброй трюфельной ищейки.
Однажды хозяин трюфельной делянки изловил на своем участке браконьера. Изловил с поличным. В ту ночь браконьер захватил с собой жену, ожидая хорошего улова. Операция, однако, сорвалась. Внезапно, через час или два удачной трюфельной охоты, их обоих ослепил свет мощных фонарей. Бежать под дулом направленной на них двустволки не хотелось, ноги приросли к земле. А так как браконьер уже давно безобразничал на этом участке, хозяин вел себя весьма эмоционально, палец его ерзал на спусковом крючке. В ходе допроса поощряемый тычками дула в грудь браконьер признался, что он уже много раз посещал этот участок трюфельного леса, украл не один килограмм грибов — целое состояние. Хозяин участка не произнес ни звука, за него высказался взводимый курок. Браконьер лихорадочно размышлял в поисках выхода.
У него есть дома деньги, сказал он хозяину, наличные, сбережения всей жизни. Он согласен компенсировать ущерб.
Хозяин поразмыслил и согласился. Он отпустил браконьера домой, чтобы тот вернулся с сотней тысяч франков — в такую сумму по ценам рынка в Карпантра он оценил украденные у него грибы. Браконьер оставил в залог жену и удалился.
Конечно же, браконьер не вернулся в ту ночь. Он вообще исчез из дому и из округи, больше его никто там не видел. Поговаривали, что он объявился в Перигё. История умалчивает, что случилось с бедной заложницей, оставшейся ночью в лесу наедине с разгневанным вооруженным мужчиной, но те, кто мне эту легенду рассказывал, единодушно утверждали, что хозяин участка совершил непростительную ошибку. Оставь он заложником вместо жены браконьера его трюфельную ищейку, тот бы непременно вернулся с деньгами, потому что хорошая собака такого рода ценится буквально на вес золота.