— Я за него беспокоюсь, — серьезно продолжал парень. — Он весь в работе, с деньгами, женщины вокруг вьются… Я далеко, а он от своей занятости не сумеет отличить порядочную женщину от…
— …хищницы, — машинально закончила Юлька. Где-то она уже это слышала. Вот ведь сумасшедшая семейка!
— А на тебя он просто запал. Я же вижу, не маленький.
— Дим?
— Что?
— А ты случайно сейчас не сводничеством занимаешься?
Парень коварно усмехнулся.
— А что, получается? Ну ладно, до встречи! — Со вкусом чмокнул ее в щеку, крикнул в сторону кухни. — Лена, с наступающим!
— Угу, — сказала Юля, замедленно закрывая дверь. Мимо просвистела деловитая Ленка.
— Ну, больше никто не придет? Давай уже по-быстрому собираться. О, тут еще шампань осталась, давай допьем!
Юля приплелась — смущенная и растерянная. Подружка смотрела на нее хитрым взглядом.
— Ух, какие мужики! Особенно старший!
— Сговорились? — вяло спросила Юля, принимая бокал. Ленка сделала большие глаза:
— О чем? Ну давай выпьем за исполнение желаний?
— Списком что ли?
— Главное желание выбирай, балда! Загадываем молча, про себя! А то не сбудется! — предупредила Лена.
Юля подумала и загадала. Молча.
Вряд ли кто догадается, что это было за желание.
Северный ветер
Она застонала, заслоняя глаза от солнечного света — этот треклятый свет совершенно не хотел считаться с ее жутким похмельем. Кидж-Кайя осторожно села — мозги резко бултыхнулись в черепной коробке. Стараясь не шевелить головой, ищуще протянула руку, вцепилась в горлышко бутылки, как в последнюю надежду. Вина — только чтобы губы обжечь. Кидж-Кайя скосила глаза вправо, на мужчину, лежавшего ничком на кровати, и скривилась — уже от отвращения. Где она только такого отыскала! Впрочем, после трех бутылок, что красавчик, что рыжий кабан вроде этого — едино…
С трудом, с передышками, застегнула штаны и ремни (они даже не удосужились до конца раздеться). На шнуровку ботинок ее уже не хватило и, сунув их под мышку, Кидж-Кайя, сутулясь и жмурясь, выползла в серый рассвет.
Через час все еще босая, мокрая и злая, но уже посвежевшая и протрезвевшая, она добралась до казармы.
— Вот и наша пташка ночная!
Исподлобья стрельнув темным взглядом в Малыша Мартина, она бросила башмаки на пол, прошлепала до стола и, ухватив его кружку, сделала хороший глоток. Малыш смотрел на нее, сонно помаргивая короткими белыми ресницами и лениво пожевывая табачную палочку, но кто хорошо знал Мартина, понял бы, что он сейчас в бешенстве. Кидж-Кайя его знала. Она сделала еще один большой глоток и сказала хрипло:
— Ну?
Малыш Мартин поднял брови.
— Ну? И это все, что ты мне можешь сказать? «Ну»! Сегодня спозаранку ко мне прибежали с «Зеленого Дракона» и обсказали, как покутили вчера мои мальчики. Мои славные дисциплинированные мальчики. Не желаешь узнать, что осталось в «Зеленом Драконе» целым, а?
— Не желаю, — подтвердила Кидж-Кайя.
— Не желаешь? А я тебе скажу — стены там остались целыми. Одни стены. И крыши часть.
— Неужто и крыша осталась? — поразилась Кидж-Кайя.
— Не крыша, а самая малость! И вот слушаю я все это и думаю — не-ет! Не мальчики там мои резвились, совсем не мальчики! А знаешь, кто, Кидж-Кайя, а? Знаешь?
Она благоразумно промолчала.
— То почерк девичий! Женский, знаешь, почерк! Этакий… причудливый. Разве б кому из мальчиков пришло в голову подвесить хозяйку к потолочной балке, чтобы «все могли полюбоваться ее прелестями»? Не спорю, там есть на что поглядеть, не спорю! А затаскивать мерина господина аптекаря на крышу и перекрашивать его в зеленый цвет — и добро бы в зеленый — а то в какую-то болотную… тьфу!.. масть! «Делать с мерина дракона». Что ж ты ему крылья-то свои не дала, а, Кидж-Кайя? Свои славные крылышки?
Она стояла навытяжку, как то и полагается, когда учиняет тебе разнос начальство, но глядела не на господина капитана — в окно смотрела, где солнца не было уже и в помине. На город с моря шли тучи, серые тучи, плотно набитые холодом, ветром, дождями…
Малыш Мартин с минуту смотрел на ее бледный горбоносый профиль. Все считали их любовниками, но если что когда и было — то было и быльем поросло… Поднялся бесшумно, едва не достав головой балки, шагнул к Кидж-Кайе, ухватил пятерней за острый подбородок, повернул к себе.
— Что, Кайя? — спросил негромко. — Что с тобой творится?
Она смотрела на него. Не глаза — предрассветный туман, серый, тоскливый и безнадежный, где заплутать и утонуть — раз плюнуть.
— Не знаю, — Кидж-Кайя вновь перевела взгляд на море и небо. Помолчала. — Может, это все ветер… Северный ветер. Потерпи меня. Еще неделю потерпи.
— Ветер? — Малыш Мартин засопел. — Может, и ветер. А ну как он надолго? Что, если он еще с месяц не сменится? От города тогда что-нибудь останется?
Килж-Кайя дернула твердым плечом. Скрипнула кожа ремней.
— Может быть, — сказала сквозь зубы. — Самая малость.
Малыш вздохнул шумно и ушел на свое место. Сказал оттуда:
— Делом займись. Натаскай новобранцев.
Не были они новобранцами. Кидж-Кайя оценивающе разглядывала троих парней, игравших в «чику» во дворе гарнизона. Играли они увлеченно, азартно, покрикивая и поругиваясь, толкаясь шуточно, но успевали поглядывать и на шагавших мимо солдат и на ведомых на водопой коней и на тренирующихся на плацу ветеранов. Все примерно одного возраста — то есть помладше Кидж-Кайи, но старше юнцов, что обычно нанимаются в гарнизон Города Ветров. Один — чернявый, шустрый, в пестрой безрукавке, расстегнутой на смуглой волосатой груди, с уймой гремящих браслетов на жилистых запястьях, расшитым поясом с пристегнутым скрамаскасом. Бархат запыленных штанов, кожаные вышитые сапоги… Южанин. Второй — помассивнее, стриженный коротко, в куртке и штанах из потертой кожи, широкоскулый и медлительный — похоже, воевал за Карат. Только его ветераны умеют так вязать выгоревший зеленый платок-бандану. Третий — в серой полотняной тунике, перехваченной кожаным шнуром, носил длинные русые, плетеные в косу волосы. Он сидел спиной к Кидж-Кайе, но именно он почувствовал ее взгляд, обернулся, обшаривая глазами двор казармы. Поняв, что обнаружена, Кидж-Кайя вышла на свет и побрела к ним, чуть ли не заплетая ногами и рассеянно поглядывая по сторонам. Еще неизвестно, что хуже — новички, бестолковые и задиристые, или опытные, знающие себе цену бойцы…
Остановилась рядом — троица, глянув, продолжала играть — ну подошел себе солдат, ну смотрит — значит, интересно ему. Скажет чего — ответим, не скажет — сами разговор заведем… Солдат как солдат и форма как форма, и волосы стрижены под шлем — пусть и странно, словно клочками, но, может, так у них здесь принято. Руки на ремне, куртка распахнута и видно, что у пояса ничего, зато из поножи торчит рукоять ножа — хорошего, скажем, ножа, мастера известного. Тут Бено начал медленно вставать, и Джер поймал его взгляд на вышивку на потертой куртке солдата. Перехватило горло — так вот, как оно все, оказывается…
А шустрый Алькад был уже на ногах и говорил весело:
— Доброго утречка, мастер-скрад!
Мастер выдержал паузу, оглядывая новобранцев. Обведенные темными кругами глаза были холодны и равнодушны.
— И вам того же, солдаты. Капитан определил вас ко мне под начало. Представьтесь.
Она слушала и разглядывала их, по давней своей привычке подбирая походящее для них животное… Коренастый Бено с умными карими глазами — медведь. Сухощавый узколицый Джер с длинными жесткими волосами и пристальным взглядом — волк. Алькад-Бен-Али, «можно просто Али», с круглыми блестящими черными глазами и острым профилем — ворон.
Птица…
Она не так уж и промахнулась. Алькад и вправду был родом с юга. Бено и впрямь участвовал в боях за Карат. А Джер оказался пограничником с Черной Чащи.
— Не знаю уж, чего вам наобещали, — сказал мастер-скрад. — Только служба в Городе Ветров не сахар: платят мало, работы по самое не хочу: воры, контрабандисты, пьяные разборки, сейчас еще и оборотней сезон… Капитан, правда, золотой, но на шею себе сесть не даст. Скоро с тоски взвоете.
И с этим пророчеством на обветренных губах повернулся на каблуке тяжелого ботинка. Махнул рукой.
— Жить будете в казарме. На довольствие встали? Кормежка раз в день. Вечером жрите в харчевне. Я живу, — снова взмах загорелой руки в сторону одинокой башни над самым обрывом, — там. Сегодня в восемь дежурство. Вопросы есть?
— Ваше имя, мастер-скрад? — спросил вежливый Бено.
— Кидж-Кайя. В восемь у Северных ворот, — мастер, не прощаясь, широко зашагал к своей башне. Новички переглянулись, взвалили на плечи мешки и потопали искать свободные места в казарме.
— Вот попали так попали! — Алькад в который раз воздел к небу звенящие браслетами смуглые руки.
Бено веселился от души:
— Стыдно признаться в своем Хазрате, что служил в Городе Ветров под началом женщины?
— Признаться? — кричал Алькад. — Служил? Да я и мига не прослужу под ее началом! Вот только капитана дождусь… Это ж за какие заслуги ее мастером сделали? Это ж какой дурак ее скрадом признал?
— А здесь в гарнизоне много женщин, — мечтательно и примирительно произнес Бено. — И у нас в Карате наемницы…
— Это у вас! — фыркнул Алькад. — А вот у нас на юге…
Джер глядел на запад. За облаками садилось солнце, окрашивая их в жиденький розовый цвет.
— Нам повезло.
Алькад поперхнулся на полуслове, уставившись на него с возмущением. Бено тоже глянул недоуменно.
— Вы же так мечтали познакомиться со знаменитым Ловцом оборотней…
— Что?
— Так это она — Ловец?!
Джер оттолкнулся задом от камня Северных во-рот и выпрямился навстречу Кидж-Кайе. В сгущавшемся сумраке ее невысокая фигура была неприметной и бесшумной — точно призрак. Или грабитель.
— Сними свои погремушки, южанин, — сказала Кидж-Кайя, — а то все портовые шлюхи сбегутся — подумают, балаган приехал.
Патрулирование оказалось несложным и даже скучным. Ничего не случалось. Ну отогнали от выпившего моряка шакалят-подростков, ну утихомирили не в меру разошедшихся посетителей корчмы, ну прошлись по пристани, распугивая вышедших на ночную охоту хищников-грабителей…
После полуночи вернулись в корчму — погреться и перекусить. Тут-то к ним и подлетел трясущийся от страха и возбуждения тщедушный человечек.
— Мастер-скрад, мастер-скрад! Я видел, я видел, это она!
Кидж-Кайя лениво отправила в рот кусок пережаренного мяса. Спросила невнятно:
— Она — что? Она — кто?
— Соседка моя, Мэгги! Это она, клянусь, я видел своими собственными глазами! Она превращается в черную кошку, большую… огромную черную кошку и сосет по ночам молоко у моих коров!
— Оборотень? — с интересом спросил Алькад.
Посетители обернулись, прислушиваясь, заворчала хозяйка: «житья нет от этих тварей», а разошедшийся человечек все ярче и ярче описывал, какие глазищи были у чудовища, какие зубы, да какой хвост… Солдаты слушали, поглядывая на мастера. Кидж-Кайя ела. Доев все до крошки, кинула на стол монету и, неспешно натягивая перчатки, кивнула человечку:
— Веди.
Спустя всего час они возвращались из предместья. Алькад то и дело забегал вперед, заглядывая в лицо Кидж-Кайе.
— Ну почему, почему ты решила, что она не оборотень? Он же клялся, что видел все собственными глазами, и не раз! Почему ты поверила ей, а не ему? Ну взяли бы, заперли в серебряной клетке, священника кликнули…
Бено дернул его за рукав — не дело указывать мастеру.
— Она не оборотень, — равнодушно сказала Кидж-Кайя.
— Откуда ты знаешь? — спросил и Джер. Кидж-Кайя глянула коротко. Свет фонаря выхватил из темноты его худое лицо, жесткую складку рта. — Ты же только вошла, посмотрела — и сразу вышла.
— В Сезон Северного Ветра я чую их, — сказала Кидж-Кайя. — Чую, как другие чуют перемену погоды.
— Вот бы мне так, господи! — с неожиданным жаром воскликнул Бено. — Этому можно научиться?
Кидж-Кайя бледно улыбнулась.
— С этим нужно родиться. Что, Ловцом хочешь стать?
— Еще бы не хотеть!
— Но этот… сосед ее, — спросил Алькад. — Он-то что тогда? Или привиделось ему?
— Видать, зуб у него на бабу, — рассеянно сказала Кидж-Кайя. — Ничего, теперь десять раз перекрестится, если что опять покажется…
Еще бы. Джер вспомнил, как она посмотрела, повернулась и вышла, оставив за спиной оцепеневшую от ужаса женщину; как суматошно вцепился в куртку Ловца сосед-наводчик… И как легко вывернувшись, одним плавным, мягким движением Кидж-Кайя отбросила его к стене, скрутила на тощей шее воротник, превращая его в петлю-удавку, и прошипела в задыхающееся лицо:
— Ты… стервь… если еще раз посмеешь обмануть Ловца… я все-таки приду — но за тобой, подонок. За тобой.
* * *— И когда же он явится?
— Думаю, к рассвету.
Алькад даже зашипел:
— Так какого же дьявола мы залегли здесь с полуночи?
Кидж-Кайя даже не взглянула на него. Бено шутливо толкнул приятеля в бок.
— Служба у тебя такая!
— Вы двое спуститесь вон к тому гроту. Может, он сегодня и не явится. Хотя ночь… — она посмотрела на небо, — …ночь подходящая.
— Для оборотней она, может, и подходящая, — ворчал Алькад, нащупывая спуск ногами. — А нам как бы шею не свернуть.
— Не наследите там, на песке, — сказала вслед Кидж-Кайя.
— Думаешь, он их увидит, в такой-то темноте? — спросил оставшийся с ней Джер.
— Не увидит, так учует.
Она вновь посмотрела наверх. Ветер ненадолго оголил кусок неба, и в ее глазах отразились звезды — они мерцали — и казалось, Кидж-Кайя плакала.
— Разбудишь через час. Следи за приливом.
Она свернулась клубком, накрылась плащом и через мгновение уже спала, дыша тихо и ровно — точно в своей постели, а не на камнях утеса, лишь кое-где покрытых тонким слоем мха. Джер сел поудобнее, стараясь не касаться даже края ее плаща. Прислонился затылком к камню, сквозь полузакрытые веки глядя на подступающий к утесу прилив. Заснуть он не боялся — во всяком случае, не ночью — на то он и был… пограничником.
Кидж-Кайя проснулась сама. Звезд давно не было. Налетавший порывами ветер щедро раздавал мокрые пщечины. Опять зарядил дождь-не дождь — так, морось, мокрое недоразумение. Чертыхнувшись, мастер так резко перегнулась через край утеса, что Джер еле удержался, чтоб не ухватить ее за ремень. Повисев в таком рискованном положении с минуту и, видно, углядев, что ей надо, Кидж-Кайя вновь заползла обратно.
Ветер усиливался. Скала, отдавшая накопленное дневное тепло, начала высасывать его из человеческих тел, и двое, ктаясь в плащи, невольно жались друг к другу.
— Можешь вздремнуть, — сказала Кидж-Кайя.
— Нет, — кратко отозвался Джер, и они умолкли, не столько опасаясь спугнуть оборотня, сколько не желая говорить друг с другом.
Светало. Стихал дождь. Кидж-Кайя длинно зевнула, потянулась и поменяла положение. Ее обтянутые штанами крепкие ягодицы прижались к его паху. Почувствовав мгновенный отклик его тела, она оглянулась, выгнулась, как кошка, и провокационно потерлась — уже намеренно, усмехаясь ему в лицо. Джер отвел взгляд, ненавидя в этот момент ее и себя.
Вдруг Кидж-Кайя замерла — и разом обмякла, растеклась, распласталась на камнях, точно камбала на морском дне — разве чо окраску не сменила. Он перевернулся вслед за ней на живот, вглядываясь в оголившийся после отлива берег.
Даже он увидел не сразу. Камень — огромный, черный, глянцевый, — шевельнулся, выдвигаясь из обегавшей его волны. Зверь — тюлень? — двигался неторопливо, грациозно и плавно, как и подобает морскому существу. Вот он замер, высоко подняв красивую гладкую голову (замерли и люди, боясь, что при малейшем признаке опасности он уйдет в море). Началось превращение. Джер зачарованно смотрел, как гибкое тело словно скручивается в спираль, являя миру вместо атласной черной шкуры нечто белое и гладкое… Он даже не заметил, как исчезла Кидж-Кайя, — очнулся, лишь когда увидел метнувшиеся по берегу тени.
— Сеть!