Сеть наброшена — остатки прекрасного морского существа еще могли порвать ее и вырваться на свободу — но со второй, заговоренной, не справилось ни оно, ни слабое после превращения человеческое тело. Отступившие солдаты наблюдали, как Кидж-Кайя, наклонившись, рассматривает пленника. Ловец выпрямилась. В голосе ее не было триумфа, когда она сказала:
— Какой сюрприз! Господин аптекарь!
Алькад глазел на гайтан, выбившийся из-за глухого воротника куртки Ловца: прочные серебряные звенья с впаянными через равные промежутки черными камнями. Спросил с почтением:
— Амулет от оборотней, да?
Рука Ловца взметнулась — прикрыть гайтан — и опустилась. Кидж-Кайя сказала равнодушно:
— От оборотня, это уж точно, — обвела взглядом стражников. — Камни Матвея Медвежьего, не слыхали?
Взгляд ее задержался на Джере — ему показалось, с каким-то даже вызовом. Он вслед за всеми мотнул головой. Неспешно заправляя гайтан в ворот, Ловец скомандовала:
— Упакуйте-ка господина аптекаря как следует!
Кидж-Кайя стояла, заложив руки за спину, слегка склонив стриженую голову. Новобранцы переминались за ее спиной, поглядывая на темные высокие своды, потрескавшиеся камни стен.
В старом монастыре шел суд над оборотнем.
орый раз оттянул и без того широкий ворот рубахи. Алькаду тоже было не по себе — он то и дело утирал лицо рукавом. Перехватил взгляд друга, пворчал: «Ох, и жарища тут у них!» Бено пожирал взглядом мужчину в серебряной клетке. Был тот грузен, немолод и перепуган до того, что жалость брала. Босые в неуверенно переступали под подолом длинной грубой рубахи, бледно-голубые глаза перебегали от стражников до высоких судей и обратно.
Очередной допрошенный свидетель вышел вон, далеко обходя клетку с господином аптекарем — было ему и жутко и любопытно до той же самой жути. Старшина суда, состоявшего из трех человек (его самого, мрачного священника в сутане и богато одетого горожанина), кивнул стражникам.
— Слушаем уважаемого Ловца. Мастер-скрад, прошу.
Кидж-Кайя вышла вперед, положив руку на Биб-лию, без запинки оттарабанила слова присяги. Джер вновь повел шеей, словно было ему душно: видно, частенько произносит она эту присягу…
Священник, не вставая, подался вперед.
— Разумеете ли вы, мастер, что своими показаниями обрекаете этого… это существо на смерть?
— Разумею, — сказала Кидж-Кайя, и Алькад то ли с восторгом, то ли с тревогой ткнул Джера локтем в бок — так явственно прозвучала издевка в ее хрипловатом голосе. Услышал издевку и священник, потому что, хмурясь, откинулся на спинку высокого стула. — Еще как разумею, святой отец. Только я всегда считала, что казнь этого… человека — лишь очищение его бессмертной души от грешной телесной оболочки. Если есть у оборотня душа. Что об этом говорит святая церковь?
Священник открыл было рот, закрыл и жестом приказал что-то старшине.
— Итак, вы подтверждаете все ранее данные вами показания, мастер? — вступил тот.
— Подтверждаю и клянусь, — сказала женщина. По знаку старшины отступила назад.
— Что с ним будет? — спросил Алькад.
— Сожгут на рассвете, — пробормотал Бено. — Если он раскается в сговоре с врагом рода человеческого, палач подарит ему легкую смерть — даст яд, когда огонь разгорится.
— Легкую… — ворчал Алькад. — Они что, сами яд когда-нибудь пробовали?
После оглашения приговора речитативом стар-шины, (горожанин так и промолчал все время, втянув голову в плечи), священник пообещал бывшему господину аптекарю последнее причастие на рассвете. Оборотень, продолжавший рыскать взглядом по лицам — казалось, он не понимал до конца, что происходит — вдруг завопил, кидаясь на решетку, покрытую серебром.
— Сука! — кричал он. — Сука! Проклятая, подлая сука!
Кидж-Кайя окинула его косым взглядом, словно прикидывая, как будет с ним справляться, если он таки вырвется из клетки. Мотнула стражникам головой.
— На выход!
— Все дело в Северном ветре! — раскрасневшийся Бено размахивал кружкой с пивом. Он уже пару раз плеснул на Алькада, и теперь тот с недовольным видом оттирал рукав своей яркой бархатной куртки — уж очень Бен-Али любил принарядиться.
— В сезон Северного ветра оборотни просто с ума сходят, теряют осторожность, идут на побережье…
— А почему сюда-то? — спросил Алькад.
— Говорят, на севере, за Проливом Туманов, откуда еще никто не возвращался, лежит их земля — Земля Оборотней. Вот их на родину и тянет.
— Если никто не возвращался, откуда кто знает, что там лежит? — резонно возразил Алькад. — А интересно было бы на эту землю взглянуть. Только там, наверное, просто-людей тоже на костре сжигают?
— Ш-ш-ш, — зашипел Бено, оглядываясь. Никто их не слушал. Кабак вовсю обсуждал новость о господине аптекаре. Толковали о трех благородных дамах на сносях, которых он пользовал, и которые скинули от ужаса, узнав о сущности его скрытой. О том, что наверняка он подмешивал отраву лучшим людям города в пилюли от кашля или головной боли — а что от них еще ожидать, нелюдей этих?
Кидж-Кайя взглянула на Алькада с любопытством и щелчком пальцев заказала пива еще. Сказала Бено:
— Много знаешь.
Приняв ее слова как похвалу, Бено довольно блеснул белыми плотными зубами.
— Да уж, насмотрелись мы на оборотней при Карате! Ваши-то рядом с тамошними демонами — просто овечки невинные!
— И ты что, мстить им собираешься? — подал голос молчавший, по обыкновению, Джер.
— Не только, — Бено широко улыбнулся. — Слава и деньги тоже не помешают!
Кидж-Кайя отставила кружку.
— Да, заработать ты сможешь немало! Родные-друзья будут тебе совать выкуп, а враги — взятки, чтобы ты обвинил кого по ложному доносу… Готовь большой кошелек, парень! Ладно, я пошла!
Солдаты смотрели ей вслед. Двигалась Кидж-Кайя хоть и слегка нетвердо, но целеустремленно.
— Куда это наш мастер подалась на ночь глядя? — широко зевнул Алькад. — Ну, кто с утречка пойдет казнь смотреть?
— К оборотню она пошла, — сообщил Бено.
Алькад подавился неоконченным зевком:
— К к-какому еще оборотню?
— Тому самому. По разрешению суда Ловец проводит с оборотнем его последнюю ночь.
— Зачем?
Бено пожал плечами.
— Спроси у нее. Кто пива еще будет?
— Башня Песен?
Задрав голову, Джер рассматривал стены полу-разрушенной башни. Вместо крыши — серые дыры, в которые сочится мелкий нудный холодный дождь. Вдоль закругленной облупившейся внутренней стены идет лестница, напоминающая челюсть с искрошившимися, а кое-где — и выбитыми зубами. Кидж-Кайя с привычной небрежностью начала по ней подниматься.
— Ветры, — говорила она. — Здесь поют ветры. Каждый ветер приходит со своей песней. Хочешь — слушай. Не хочешь — убирайся. Я взяла тебя, потому что ты не болтаешь без умолку, как южанин, и не пристаешь с вопросами об оборотнях, как Бено…
У Джера екнуло сердце — ее нога сорвалась в пустоту. Но Кидж-Кайя выровнялась с почти презрительной небрежностью, пошла дальше, скользя пальцами по обшарпанной стене. Похоже, она совсем не боялась высоты и пустоты, все больше отдалявших ее от такой надежной земли…
Остановилась на последней площадке — дальше идти было просто некуда. Ветер толчком ударил в грудь, заставив попятиться. Кидж-Кайя, раскинув руки, балансировала на самом краю. Джер слышал, как она смеется. Он решил, что не в силах смотреть на крошечную фигуру, точно летящую в изъеденной временем паутине башни… Опустил голову — и немедленно обернулся на звук, раздавшийся за спиной — то ли возглас, то ли оклик. Никого не было. Снова звук — выше, снова. И снова… Звуки налетали с каждым порывом ветра, с ним же и стихали.
Пока не превратились в почти непрерывную музыку — или песню.
Песню Северного ветра.
— Зачем ты ходишь к оборотням перед казнью?
Джер сидел, прислонившись спиной к стене — для надежности. Он все же поднялся следом, бранясь и оскальзываясь. Давя сапогами свой собственный страх.
Кидж-Кайя подала ему кусок хлеба. Джер подержал в руке, есть не стал. Ловец глотнула из фляжки.
— Даю им возможность исповедаться.
Джер хмыкнул.
— То ли ты священник?
Кидж-Кайя криво усмехнулась.
— Я больше, чем священник — я ведь прихожу до него.
Она выпрямила ноги в воздухе, балансируя на заду на самом краешке башенной площадки. Любовалась сапогами — новенькими, только что на заказ сшитыми.
— Сначала они проклинают или умоляют меня. А я задаю один-единственный вопрос и жду ответа. Все отвечают — рано или поздно…
— И каков же вопрос?
— Что такое — быть оборотнем?
Кидж-Кайя глядела на клубящиеся над городом серые облака — или туман. Видно было, в каком районе идет дождь, секущий косыми линиями воздух. На лице ее остывала улыбка.
— Они захлебываются и сбиваются, они боятся не успеть… впервые в жизни, впервые в жизни, рассказать о себе самом — другом. Другому. Они говорят про цвета, про запахи и звуки. Про ветер или течение, которые принимаешь на крыло или плавник. Про агонию добычи — неважно, человека или животного — умирающего в твоих зубах… И вот это, это — настоящее. А не то, что они будут лепетать перед смертью, проклиная или каясь…
— Вот почему ты так хорошо знаешь оборотней и их привычки. Эти рассказы помогают тебе лучше ловить их?
Кидж-Кайя легко поднялась — по-прежнему на самом краю — и он напрягся, сам не понимая, чего ему хочется больше — столкнуть ее или схватить, чтоб не упала.
— Эти рассказы заставляют меня им завидовать. Пошли. Время.
И беззаботно понеслась вниз по рушащимся под ногами ступеням.
* * *Малыш Мартин стоял, задрав голову. По башне, что высилась неподалеку от казармы, взбирался человек. Повесив на шею связанные шнурками ботинки, цепляясь пальцами за расщелины в кладке, встряхивая взлохмаченной головой и горланя песню.
Алькад разинул рот:
— Да это же наш Ловец!
— В матину пьяная, — подтвердил капитан, не спуская глаз с Кидж-Кайи.
Мастер-скрад карабкалась наверх с целеустремленностью свихнувшегося таракана.
— Что ж ее все в высоту-то тянет? — пробормотал Джер.
— И часто она так?
У мужчин вырвался дружное «ох», когда пальцы Кидж-Кайи сорвались, и она повисла на одной руке. Ловец посмотрела вниз и, засмеявшись, крикнула что-то.
— Когда как, — сказал Малыш Мартин. Его глаза неотрывно следили за ползущей по стене Кидж-Кайей. Вот она добралась до своего окна, подтянулась, вильнув задом, вползла внутрь…
Капитан плюнул, грязно выругался и большими шагами направился в казарму.
— Да она чокнутая! — с восхищением сказал Алькад.
Кидж-Кайя сидела голая на своей разобранной постели. Глядела бездумно в окно, машинально проводя пальцами по широкой запаянной цепи, обычно скрытой глухим воротом одежды. На целом побережье не нашлось бы и двух людей, знающих название камней и их силу, и одним из этих людей была она сама.
Цепь точно срослась с ней, стала незаметной и невесомой, но в сезон Северного ветра она просто душила, и Кидж-Кайе невыносимо хотелось сорвать ее.
Но было это не в ее силах и не в ее власти…
Она слишком труслива.
Кидж-Кайя опрокинулась на кровать. Глядела в потолок сухими упрямыми глазами и бормотала что-то злобное и неразборчивое: молитву ли проклятье ли…
Сегодня в кабаке к ним присоединился сам капитан. Поглядев, как он пьет (видно, стремясь догнать и перегнать своего мастера-скрада), стражники поняли, что препятствий им чинить никто не намерен, и расслабились тоже.
— Это все ветер, — толковал пьяненький секретарь церковного суда отец Пафнутий, которого от щедроты солдатской души они сегодня потчевали. — Дурной, порченый ветер. Дует он с проклятой земли оборотней, смущает тех, у кого в крови имеется хоть малая толика колдовской крови. Даже нас, чистых духом и… — громкий длинный глоток, — телом и… да, духом, повергает сей поганый ветер в тоску и смятение. Что ж уж говорить о тех несчастных…
Алькад смеялся. Бено оглядывался и шипел:
— Отец Пафнути-и-й!
— …нечестивцах, — не моргнув глазом, продолжал священник, — кто эдаким уродился!
Джер слушал внимательно. Подливал и подливал еще пива в бездонную кружку Пафнутия.
— А что ты вообще знаешь об оборотнях, святой отец?
— Много, сын мой, много чего, — снисходительно говорил Пафнутий, меряя изрядно косящим глазом глубину благословенного напитка. — Вот знаешь ли ты, как становятся оборотнем?
— А ты нас обучи, старик! — веселился Алькад.
Пафнутий послушно принялся загибать пальцы.
— Есть оборотни ложные и есть оборотни истинные. Ложными становятся по умыслу злому или по глупости своей. В случае первом порча насылается колдуном или ведьмой, и святая церковь может спасти несчастного и наказать измыслившего колдовство. Ежели кто из молодых-ретивых, глупых-нерадивых, прознав колдовское заклинание, желает его испробовать (ну там, в полночь перекинуться через пень с семью ножами) — наше дело вразумить и наставить душу заблудшую…
— Видели мы, как вы их тут… вразумляете! — за-метил Алькад.
— …однако ж страшнее всего оборотень истинный, в котором оборотничество от природы заложено. Не поможет ему ни святая вода, ни молитва, не жизнь благочестивая. Рано или поздно — но возьмет свое поганая кровь. Только костер может стать отпущением…
Малыш Мартин молча, одну за другой опустошал кружки. Вот устроить бы им состязание со святым отцом — еще неизвестно, кто выиграет, прикидывал Алькад лениво. Было ему весело и пьяно.
— Но ежели родители спохватятся вовремя, и хоть побоятся обратиться за помощью к церкви, но повесят на шею дитю-оборотню, пока не вошел тот в полную силу (а еще лучше — в самой колыбели), оберег с серебра да с освященных в семи водах и семи огнях камней со святой горы великомученика Матвея Медвежьего… то сила оборотня будет скована тем ожерельем, точно капканом. И пока не снимется то ожерелье, оборотень и сам может не знать о своем проклятии…
Он бубнил и бубнил и не видел, как начал прислушиваться к его бормотанью Бено, как вспыхнули волчьим огнем глаза подавшегося через стол Джера. Джер начал подыматься, и раньше его вскочил ошеломленный южанин, и Бено растерянно тер лоб широкой ладонью. А в прояснившихся покрасневших глазах капитана мелькнуло понимание — и мука…
— Ну что, Бено, Бено-ловкач, — сказал Джер, и белые зубы его сверкнули не в усмешке — в оскале, — повезло тебе сегодня! Ты поймал великого оборотня! Оборотня из оборотней!
Дверь выбивать не пришлось — Кидж-Кайя вообще никогда не запиралась. Когда в ее комнату ввалилась возбужденные солдаты, она рывком села на постели: сбитые простыни, сонное, чуть опухшее лицо, на котором недоумение сменялось пониманием… Осторожно положила рядом с собой меч, который выхватила привычно из висящей на спинке кровати перевязи.
И улыбнулась — как всегда кривовато.
Солдаты стояли у двери, не зная, что и как сказать или сделать, а Кидж-Кайя, мастер-скрад, Ловец оборотней, Великий Оборотень, сидела на кровати, сложив на голых коленях сильные руки, и молча ждала.
— Свят-свят-свят… — бормотал не протрезвевший Пафнутий, и непонятно было, что он имеет в виду: то ли колдовское ожерелье, то ли неприкрытую наготу женскую.
Кидж-Кайя поймала взгляд капитана и улыбнулась криво:
— Извини.
Малыш Мартин опустил глаза. Буркнул-скомандовал священнику выйти — снаружи дверь молитвой подпирать. Кидж-Кайя медленно и гибко поднялась. Усмехнулась, заметив некоторое шевеление среди стражников. Непринужденно прошла от кровати к окну, вспрыгнула в проем. Встала, поглядывая то на них, то на светлеющее небо.
— Ну что, Бено, — спросила с хрипловатой насмешкой, — станешь теперь первым Ловцом в округе, а? Какая слава, Бено, какая слава! Помнишь, когда следует брать оборотня? Заговоренной сетью — и в клетку, Бено, в клетку, пока он еще слаб и бессилен. А я уже проснулась…