– Ты поднималась на верхнюю палубу, где бассейн? – поинтересовался однажды Юра.
– Боюсь даже представить, что там делается.
– Что?
– Ну как? Почти клуб «Голубая устрица», помнишь «Полицейскую академию»? Это, конечно, учитывая, что «боссов» и «секретарш» изображают наши бравые попутчики.
– А, в этом смысле! – рассмеялся Юра. – Нет, там почти никого не бывает. Может, как-нибудь поплаваем?
– А тебе можно?
– Я постараюсь не утонуть. Но ты же рядом будешь?
– Конечно, буду, только вряд ли спасу, я плохо плаваю.
– Слушай, какая разница, можно вообще не плавать. – Юра оглянулся по сторонам, встретился взглядом сразу с тремя парами суровых мужских глаз и добавил: – Ребята они хорошие, наверное, но уж больно навязчивые. Мы с тобой даже поговорить толком не можем.
Катя выдержала хорошую паузу, вспомнила про свое сумасшедшее платье, висящее в каюте, и наконец ответила:
– Завтра после завтрака сразу туда. А если кто сунется, придется изобразить нечто, что их смутит.
– Я правильно понял? – Юра со значением посмотрел на Катю.
– Не знаю, что ты понял, но они мне тоже надоели, – сурово ответила она и уставилась на слегка пожелтевшие берега реки.
Почему мы все любим осень – так сразу и не скажешь. Наверное, потому, что во всяком завершении есть своя радость и своя грусть. А еще есть то, что позволяет заново пережить недавнее и совсем старинное – есть фатальная неизбежность. Ни зима, ни весна, ни лето не обладают этой магией – их наступление без привкуса сладкой обреченности, эти времена года как нечто решительное и стремительное, не терпящее долгих раздумий. И только осень, наступающая исподволь, сладкая в своем разочаровании и подчас горькая в своих итогах, неожиданно дарит то, что так необходимо человеку, – желаемое одиночество и благотворное бездействие…
– Осенью ничего никогда не случается. Осень – время покоя. Ты не замечал этого? – Катя только что вылезла из бассейна и теперь пыталась согреться, завернувшись в большую махровую простыню.
– Я никогда об этом не думал. – Юра сидел на бортике и, не обращая внимания на прохладный ветер, болтал ногами в воде.
– Точно, точно. Я вот вспоминаю – все события происходили либо зимой, либо летом. Реже весной, и никогда ничего не происходило осенью. Время без людей, событий, чувств.
– Ну, чувства – это такое дело… Иногда и не ждешь, а они тут как тут…
– Это правда, но все же есть готовность, есть предрасположенность… Осенью ее не бывает. Во всяком случае, у меня. – Катя посмотрела на Юру. – Ты не хочешь все-таки одеться? На улице как раз та самая осень.
– Почти. Еще тепло. – Юра ловко поднялся и устроился на соседнем шезлонге.
«А он молодец, видно, что еще плечо и рука болят, но плавает и гимнастику делает. А свежий воздух творит чудеса. Исчезла бледность, пропали круги под глазами. Появился румянец и даже загар. Вот он – тот самый Юрий Спиридонов, которого я увидела впервые здесь же». Катя вдруг обнаружила, что ее отношение к раненому изменилось.
– Пожалуй, я пойду. Надо Гектора выпустить из каюты. К бассейну его же нельзя подпускать. Имеет страсть к воде. – Катя поднялась с независимым видом и, завернувшись в махровое полотенце, как в тогу, удалилась. Она видела удивленный взгляд Юрия, уловила его желание остановить ее, но поспешила. «Так, надо некоторую дистанцию соблюдать, а то получится, что на шею вешаюсь!» – с женской «последовательностью» решила Катя.
Утро следующего дня выдалось таким теплым, что соблазн быть облаченной в шифон одержал верх над женской решимостью «застегнуться на все пуговицы». «В конце концов, последние летние дни, теперь уже до следующей весны такое не наденешь. И потом, зачем я его покупала?! – думала Катя и, стараясь не передумать, вертелась перед зеркалом. – Если я надену «балетки» и наброшу на плечи какой-нибудь шарфик, то Гектор будет совсем неуместен. Но здесь его не оставишь, поэтому буду стараться идти медленно, прогулочным шагом. А то женщина в длинном платье, бегущая с собакой на поводке, – зрелище комичное». Впрочем, она себе понравилась – кто-то тонкий, воздушный и нежный смотрел на нее из зеркала.
– Катерина! Мы вас только ждем! – в дверь постучал один из сотрудников полиции.
– Иду, – ответила Катя и душистым облаком выплыла из каюты. Опережая ее, во всю прыть кривых высоких лап проскакал Гектор.
– Он – с нами?
– Да, – вздохнула Катя, – так велел следователь, хотя я бы сходила в ресторан без собаки. Он жрет все подряд, включая занавески и салфетки.
– Ну, в город мы поедем на машине – сказали, чтобы Юрия Алексеевича пешком не гоняли, здоровье еще не то у него. Так вот, собаку можно посадить в другую машину.
– А что – мы на двух поедем?
– Да, в ресторане вас тоже охранять надо будет.
– Господи, от кого?
– Если бы знали, от кого, – не плыли бы в этой замечательной компании. А сидели бы по домам, чай пили.
– Да, это верно. Только вряд ли мы в ресторане увидим того, кто нам нужен. И вообще, вся эта затея мне кажется сомнительной. Ну, видимо, для отчетности необходимо.
– Это вы зря. Были случаи, когда ерунда, пустяк, замеченный свидетелем, был решающим. Потом, следствие иногда работает по техническим данным – камеры видеонаблюдения, регистраторы и прочее. Иногда идут логическим путем и разматывают клубок чисто теоретически. А иногда – только детали и свидетельство очевидцев.
– Похоже, у нас тот случай.
– Совершенно верно. Потому что мы проверили абсолютно всех, кто был на яхте, – они не могли. Более того, не были заинтересованы. И связи между ними не было. И эти люди убийцами быть не могли – не те истории жизни.
– А если мы и сейчас ничего не узнаем?
– Значит, будет еще одно нераскрытое дело и много неприятностей у начальства.
Они уже сошли на берег, где стояли две машины. Юрий в окружении охраны нетерпеливо поглядывал на яхту.
– Где вы были? Расстояние от каюты до трапа можно преодолеть за пять минут. Гектор уже минут пятнадцать как примчался.
– Но я же не Гектор, – резонно возразила Катя, а потом сурово добавила: – И зря он так спешил – его место во второй машине. Я договорилась.
– Почему, он нам и здесь не помешал бы, – почти возмутился Юра.
– Вы прониклись к этой собаке.
– Еще бы, она меня от смерти спасла!
– Я тоже в этом немного поучаствовала, – заметила Катя.
– И это я помню, но ведь мы сейчас о собаке говорили. Ладно, давайте рассаживаться по нашим лимузинам. Хотя, ей-богу, не понимаю, какой в этом толк.
До ресторана они доехали всего за несколько минут. За это время Катя успела два раза почти поссориться с Юрой. Она, сама того не желая, вдруг сделалась желчной. Вся эта затея с круизом на берегу ей казалась привлекательной. И когда она надевала шифоновое платье – тоже. Но сейчас Катя подумала, что она словно инструмент, который отложат в сторону, как только закончат работу. «Все это никуда не годится. Если он мне нравится или я даже влюбилась в него – это ведь ничего не значит. У него «свой круг». И дело даже не в деньгах. Дело в том, к чему привык человек. В какой среде ему комфортно. В конечном счете мы все выбираем удобство. Вот та же Аля – она ему соответствует. Я даже не могу сказать, кто бы ему больше и подошел. Звезда – это тип его женщины. У него даже поведение такое. Победительное. Ответить ему может только ровня. Хорошо маме – у нее появился Евграфов…» От этих мыслей Кате вдруг захотелось домой. Это лето, начавшееся с приключений, должно когда-то завершиться.
Обед прошел почти в молчании и, как показалось Кате, в недоумении. Что можно было восстановить в этом заведении?! Катя и Юрий сидели за тем же столом, Гектор – на балконе, только занавески предусмотрительно были собраны и подвязаны, а балконная дверь прикрыта – вечера теперь были уже прохладными.
– Ты сейчас похожа на хомяка, у которого отобрали мешок с зерном. Надутая, глазки такие злые, щеки ходуном ходят!
– Ничего я не злая. Правда.
– Злая. И мысли у тебя совсем не об ужине. Говори, не бойся, я следователю не пожалуюсь.
Катя улыбнулась против воли. В описании Юры она выглядела смешно, он был прав в своих наблюдениях, но делиться переживаниями ей не хотелось. Она попыталась что-то придумать, но ее опередили:
– Мне знакомо это состояние. Кажется, что система рухнула. И ты сам в этом виноват. Точно?
– Точно. Мне захотелось домой. Знаешь, как бывает осенью? Впрочем, ты мужчина, тебе не понять, – Катя улыбнулась. – Осенью хочется пересчитать банки с вареньем, проверить теплые варежки в шкафу у сына и вообще опять полюбить долгие домашние вечера и мелкие приятные хлопоты.
Катя помолчала, а потом продолжила:
– Неуютно мне здесь. Нет, – она отмахнулась от удивленного взгляда Юры, – не в ресторане. Мне неуютно вообще. В этой поездке, тем более я понимаю всю бессмысленность затеи. И следователю только надо изобразить какие-то действия. Пока мы тут дурака валяем, у меня простаивает магазин, а он все-таки кормит меня. Сына к школе готовить надо, с мамой посекретничать – у нее тоже в жизни всяких изменений полно. Одним словом, не здесь я душой. И потом, ты…
– Что – я?
– Ты? У тебя свои обстоятельства. Мы – как два попутчика, которые подъезжают к конечной станции следования. Еще вчера они были рады друг другу, были откровенны и даже приняли участие друг в друге. Но вот уже виден вокзал, и оба понимают, что их свела только дорога. А все, что было вчера в начале пути, – не больше чем игра. Я злюсь оттого, что в моей жизни мало что поменялось. У меня столько было дел, а ни одно не сделано. Я понимаю, что говорить это тебе не очень хорошо, ты ни в чем не виноват и слова можешь превратно истолковать.
– Не истолкую. Я почти ничего не знаю о варенье в шкафу, но я отлично понимаю, что такое «планы на жизнь». У меня было такое. С Алей. События, дела, люди – все кипело, но это было не мое. Это было ее. Я потом уже это понял. Но винить ее не стал – это ведь были моя проблема и моя ошибка. Я получал удовольствие от участия в ее жизни, а свое делать не успевал. И когда оставался один, ел себя поедом – мне казалось, что я тряпка, что я ничего не успеваю, не умею… Я сам себя ругал, а заодно и ее. Хотя и очень любил. Иногда мне казалось, что во всех моих проблемах виновата она. Я не понимал, что жертва, которую я приносил, была добровольная. Мне не хотелось в это верить. Мне вообще не хотелось верить, что это – жертва. И еще. Я страшно уставал. Я уставал от погруженности в чужие дела, они занимали все мои мысли, мое время и отнимали все силы. На остальное времени уже не хватало. Ничего удивительного, что после добровольного жертвоприношения сводит скулы от досады и усталости.
– Ты все правильно объяснил. И, главное, не обиделся.
– А тут не на что обижаться. Люди так устроены. Почти все. Не волнуйся. Вернемся в Москву, и будешь считать варенье в своем шкафу, а я начну залечивать раны и искать работу. Все вернется на свои рельсы. До следующего раза.
– Что значит – до следующего раза?
– А то, что без этого мы все не можем. Это участие в чужой жизни и есть так называемая личная жизнь. Парадокс, понимаешь ли.
Юра улыбнулся, а Кате стало неудобно. В конце концов, не так много она и сделала для этого человека, чтобы обижаться. И тон его сейчас был понимающим, успокаивающим, таким тоном говорят неравнодушные люди.
– Катя, у меня предложение. Давай отпросимся у этих стражей и вернемся в город пешком. Возьмем Гектора. Собака совсем скисла, – Юра кивнул на пса, который совершенно не знал, чем себя занять, – даже занавески убрали.
– Думаете, отпустят?
– Постараемся уговорить. Только ты не вмешивайся. Я сам.
– Как скажешь, дорогой, – изобразила супружескую покладистость Катя.
– То-то же.
Обратно они шли осенними улицами, на которых появилась первая жухлая листва. Гектор, пребывающий в восторге от внезапной свободы, рвался с поводка так, что Юра морщился – плечо и рука еще болели.
– Давай я поведу пса, тебе пока еще вредны такие нагрузки, – порывалась Катя, но Юра только улыбался.
– Осталось совсем немного, сейчас мы выйдем за город, и бедный пес обретет волю.
Так и случилось, едва они миновали каменную арку, Юра отстегнул поводок, и Гектор огромным теленком помчался по полю. Его задние ноги смешно пытались опередить передние, он сбивался на какой-то диковинный аллюр, и Катя, глядя на это, расхохоталась. Вслед за ней рассмеялся и Юра. От этого стало легко и просто, точно так же, как было несколько дней назад. Как было до того, как Катя вдруг поняла, что потихоньку влюбляется в этого везучего-невезучего чиновника.
Она смеялась над забавным псом, которому была очень благодарна – именно он внезапно изменил ее жизнь. Она догадывалась об этом раньше, но чтобы понять все перемены, надо было всего лишь сравнить.
– Я бы его ни за что не отдал хозяйке! – Юра словно прочитал ее мысли.
– А я и не отдам. Это будет просто нечестно.
– Это будет предательство.
– Он сделал невероятное…
– Он был героем…
– Я его ужасно люблю.
– Я его не люблю. Но уважаю.
– Мы ведь говорим о собаке?
– Конечно! А почему ты уточнила?
– Странный диалог.
– Ничего странного. Эта собака спасла мне жизнь. Извини, что ставлю именно это как главную заслугу. Она познакомила нас. Она помогла мне разобраться с прошлым.
– Ты об Але?
– Да.
– Я думала, что это я тебе помогла…
– Но познакомил нас Гектор!
– Господи, да это просто центр вселенной, а не пес!
– Будем считать, что так. И потом, хорошо, когда есть некто, кто олицетворяет судьбу.
Катя опять расхохоталась. «Судьба» с сухими репейниками на хвосте, высунув длинный слюнявый язык, пыталась привлечь их внимание. Гектор огромными прыжками уносился в поле, потом возвращался, делал пару кругов вокруг них, пытался передними лапами толкнуть, задеть, но все-таки не решался и опять уносился прочь, на всякий случай оглядываясь – не позовут ли, чтобы поиграть.
– Ты думаешь – судьба? – все еще улыбаясь, спросила Катя.
– Думаю, да. И главное – ее не спугнуть.
Яркое солнце освещало дорогу, по которой они шли. Катя была в своем роскошном платье и совершенно не смущалась неуместных высоких каблуков на этой почти проселочной дороге.
Следственный эксперимент проходил под ироничные замечания Юрия. Действительно, комичность и обреченность затеи стала очевидна, как только попытались воспроизвести мизансцену возвращения на яхту. Катя, Юра и беснующийся Гектор – рядом был лес, в котором еще обитало много живности, ужасно волновавшей собаку, – были уже на берегу. Чуть ниже, у кромки воды, покачивалась шлюпка, которой управлял помощник капитана. Озабоченный важностью собственной роли, помощник капитана кричал Кате:
– Нет, нет, я хорошо помню, вы стояли ближе к тем кустам!
Или:
– Поводок в другой руке! В другой, совершенно точно в другой руке!
Катя послушно переступала с места на место, перекладывала поводок из руки в руку, а Юра называл помощника капитана Станиславским.
– Послушайте, давайте дадим сосредоточиться главному свидетелю, – наконец не выдержал он: – Ее задергали, так она ничего не вспомнит.
– Да, правильно, – Катя огляделась вокруг, – я вообще уже ничего не соображаю. Мы сейчас сделаем так – пойдем в лес, немного там погуляем, а затем вернемся и без подсказок, так, словно мы в первый раз выходим на берег и в первый раз нас здесь все ждут. И больше мне ничего не говорите.
Катя решительно потянула Гектора за поводок, взяла под руку Юру, и они пошли к лесу.
– Правильно, – одобрительно кивнул Юра, – иначе мы тут потеряем кучу времени. И я вот только не понимаю, за каким чертом они так тщательно расписывали роли?
– Какие роли?
– Ну как, оказывается, каждому из этих ребят присвоены номер и имя. Номер свидетеля и его имя. Ну, к примеру, вот тот парень бритый – это номер восемь, имя Марина. То есть он изображает девушку Марину, которая была с пассажиром номер четыре по имени Александр.