Они постояли еще немного, а потом баба Люба сказала, теперь уже деловито:
— Ну, давай я тебе собраться помогу. Что с собой возьмешь? В папенькину «монстру» много добра влезет.
— Он сказал, чтобы много не брала, что все купит, когда приедем на место.
— Вот умный человек! — Глаза бабы Любы зажглись хитрым блеском. — И то правда — что ж с собой старье всякое забирать?! Тогда, это, может… — она смущенно замолчала.
— Да, забирайте все, что вам хочется, — Тина правильно растолковала ее заминку.
— Что, все-все, что понравится, могу взять? — осторожно уточнила соседка. — И из мебели кое-что?
Тина кивнула. Что ей теперь эта мебель? В отцовскую «монстру» она все равно не войдет, а в пустующей квартире без хозяйского присмотра придет в негодность очень быстро. Так уж пусть лучше достанется бабе Любе, единственной из немногих, кто с самого начала относился к ней по-человечески.
— А телевизор? — Баба Люба с нежностью погладила почти новенький «Самсунг», последнее приобретение деда, погладила и тут же отдернула руку, точно испугавшись собственной наглости. — Не, Клементинка, телевизор — это вещь ценная, ты его лучше продай.
— Баба Люба, забирайте все, что захотите. Сами же говорили, что у меня теперь начнется новая жизнь. Так зачем же мне там старый телевизор?
— Ты моя хорошая! — От неожиданно свалившегося на ее голову счастья соседка аж прослезилась. — Добрая ты душа! Ты, главное, Клементинка, не волнуйся — я за вещичками присмотрю. Ничего, слышишь, ничего у бабы Любы не пропадет. Вот те крест! — Она размашисто перекрестилась, чмокнула Тину в щеку. В дверь постучались.
— Открыто! — опередив Тину, заорала соседка.
В квартиру заглянул Иван, спросил с порога:
— Ты скоро?
— Еще пять минут.
Тина метнулась в спальню, побросала в дорожную сумку свои одежки. Вещей у нее было немного, поэтому в сумке оказалось полно места. Подумав немного, девушка подошла к книжному шкафу, взяла в руки тяжеленный анатомический атлас. Именно он заменил ей детские книжки. Вместо зайчиков, колобков и прекрасных принцесс она часами рассматривала непонятные, а временами страшные картинки. На триста двадцатой странице даже сохранился ее детский «автограф» — размашистый каракуль на пол-листа. Тина с нежностью погладила пожелтевшие от времени страницы, захлопнула атлас, сунула его в сумку. Вот и все сборы, она готова к новой жизни.
В прихожей нетерпеливо пританцовывала баба Люба, в дверях, опершись широким плечом о косяк, стоял Иван.
— Готова? — спросили они хором.
— Готова. — Тина встряхнула сумку, посмотрела на бабу Любу, сказала упавшим до шепота голосом: — Ну, я пошла?
— Эх, Клементинка, — соседка часто-часто заморгала, прижала ее к груди. — Эх, горемычная! Как же я тут одна? Совсем сиротинушкой останусь. — Оборвав причитания, баба Люба отстранилась, сказала теперь уже деловито: — Ну, с богом, дочка! И смотри мне там…
Тина улыбнулась, баба Люба никогда не была мастерицей говорить красиво, но от ее непутевого напутствия на душе стало теплее.
— Спасибо! — Она поцеловала соседку в щеку.
— Иди уж! Батяня, наверное, заждался, — проворчала та, украдкой смахивая набежавшую слезу. — Нет, стой! Присядь-ка на дорожку.
Тина покорно уселась прямо на сумку.
— Да хватит вам уже шарлатанством заниматься! — подал голос Иван. — Тина, босс ждать не любит, — он мягко, но решительно поставил ее на ноги, сумку повесил себе на плечо. — Пойдем уж, долгие проводы — долгие слезы.
— Постой! — баба Люба что-то забормотала себе под нос, а потом торопливо перекрестила Тину. — Все, теперь ступай. Я на улицу не пойду, ты уж там сама…
Во дворе, как и в прошлый визит отцовских молодцов, собралась толпа зевак. Патриархи степенно восседали на скамейке, дворовые кумушки кучковались у подъезда, вполголоса о чем-то шушукаясь, ребятня, бесстрашная и любопытная, едва не лезла под колеса отцовской «монстры». Стоило только Тине выйти на улицу, как все, и патриархи, и кумушки, и ребятня, с жадным любопытством посмотрели в ее сторону.
— Ты теперь для них ожившая Золушка, — не то поддел, не то поддержал охранник. — Да не стой столбом, иди к машине.
— К которой?
— Вон, к «Хаммеру», — Иван кивнул в сторону «монстры». Вот, значит, как она называется.
Тина была в шаге от машины, когда задняя дверца распахнулась.
— Поторопись, дочка, — сказал ее отец с плохо скрываемым раздражением.
Тина замешкалась, обвела прощальным взглядом двор, дом, соседей, сделала глубокий вдох и нырнула в черное нутро машины.
* * *Они ехали уже четыре часа. За все это время отец сказал ей едва ли пару слов. Как только «Хаммер» тронулся с места, мужчина тут же углубился в изучение каких-то документов, предоставив Тину самой себе. Она почти не расстроилась. Ей нужно было время, чтобы собраться с мыслями, хоть как-то подготовиться к тому, что ее ждет. Конечно, разговор с отцом мог бы ее успокоить и приободрить, но в равной же мере мог и напугать. Все-таки они похожи: ее дед и ее отец.
Пейзаж за окном машины начал меняться. Пыльные городки и унылые полузаброшенные деревушки сменили дорогие коттеджи — не дома, а настоящие замки и дворцы. Кричащая роскошь, вычурная архитектура, заборы в два человеческих роста — альтернатива обшарпанным городским «хрущевкам» и древним, по самые окна вросшим в землю деревенским избушкам, вестники другой жизни. Неужели и ей отныне придется жить в одном из таких домов, за одним из таких заборов?
Отец отложил документы, глянул в окно, сказал:
— Скоро приедем.
— Я думала, вы… ты живешь в Москве, — отважилась заговорить Тина.
— В Москве? — отец удивленно приподнял брови. — Дочка, разве можно жить в Москве? В Москве можно только существовать. Нет, я предпочитаю дачу.
Дача, от этого теплого и по-домашнему уютного слова сжимавшие душу тиски слегка ослабли. Они будут жить за городом на даче! Никаких тебе архитектурных монстров, никаких высоченных заборов. Дача в понимании Тины — это добротный деревянный сруб, двор с твердой, укатанной землей, стрекот кузнечиков и запах нагретых солнцем полей. А еще разномастная домашняя живность, начиная от суетливых кур и заканчивая самодостаточной ленивой кошкой.
Машина тем временем свернула с оживленной трассы, проехала с полкилометра по идеально ровной, точно вчера заасфальтированной, дороге, замерла у железных ворот, которые почти в ту же секунду пришли в движение. Из маленькой кирпичной будки навстречу процессии выбежал охранник в камуфляже и замер по стойке «смирно». Тина прильнула к окну. Как все странно: вокруг никаких домов, а тут почти посреди чистого поля — ворота.
«Хаммер» коротко рыкнул охраннику и вполз в ворота. Дальше дорога шла между двух рядов старых лип, таких больших, что их кроны сплетались высоко вверху и превращали дорогу в зеленый тоннель. Аллея Тине понравилась — красиво, прямо как в бабы-Любиных книжках про заграничную любовь.
Липы расступились неожиданно, и Тина задохнулась от смеси удивления и восхищения. Дорога вела мимо изумрудно-зеленых лужаек, диковинно постриженных кустов, ярких цветочных клумб и аккуратных дворовых построек к белому двухэтажному дому, приземистому и изящному одновременно.
Дом не портили ни массивные колонны, ни чуть тяжеловесный фасад, ни ковер из плюща на стене одного из флигелей. От дома веяло стариной, спокойствием и респектабельной буржуазностью. Ничего общего с вульгарной роскошью виденных Тиной раньше новостроек.
— Приехали, — сказал отец и, не дожидаясь, когда водитель распахнет перед ним дверцу, ловко, совсем не по-стариковски, выпрыгнул из машины. — Дочка, ну давай же! — поторопил он, протягивая Тине руку.
Выбираться из «Хаммера» было страшно, к его уютному нутру она уже успела привыкнуть, а снаружи ждала неизвестность.
— Вот, теперь это твой дом! — Отец хозяйским жестом обвел поместье, по-другому все это великолепие и не назовешь.
— Очень красиво, — Тина робко улыбнулась. — А где дача?
— Дача?! — Он вдруг рассмеялся, а отсмеявшись, сказал: — Дочка, это и есть дача. Извини, если ввел тебя в заблуждение. Понимаю, это не совсем то, что ты рассчитывала увидеть, но не волнуйся, тут тоже есть много интересного. Анна Леопольдовна тебе потом все покажет.
— Анна Леопольдовна?
— Моя домоправительница. Очень строгая женщина. Признаюсь, я ее даже побаиваюсь.
Представить, что отец может бояться какой-то экономки, было сложно, Тина недоверчиво улыбнулась.
— Скоро сама увидишь. — Не дожидаясь ее, отец решительно пошагал к дому. Тина двинулась следом.
Навстречу им уже спешил, сильно припадая на левую ногу, немолодой мужчина в камуфляже.
— С возвращением, Яков Романович. — Мужчина бросил на Тину быстрый взгляд, точно кнутом ожег. У него было некрасивое, мрачное лицо: впалые щеки, заросшие сизой щетиной, длинный крючковатый нос, тонкие губы и пронзительный взгляд. Неприятный тип…
Не замедляя шаг, отец коротко кивнул:
— Спасибо, Антип. Все на месте?
— Ждут в гостиной.
— А Серафим?
— Он тоже. Полчаса как вернулся из города.
— Хорошо, — Тине показалось, что при упоминании загадочного Серафима отец едва заметно поморщился. — Как там Ласточка?
— Утром приезжал ветеринар, подтвердил вашу догадку. Сказал, что пару недель на ней лучше не выезжать. — У самого дома Антип обогнал их, предупредительно распахнул массивную дверь.
В просторном холле их уже ждала поджарая дама неопределенного возраста в элегантном брючном костюме.
— Яков Романович, ужин готов, — сообщила она не то с немецким, не то с прибалтийским акцентом и холодно, лишь одними губами улыбнулась Тине.
— Анна Леопольдовна, дайте нам тридцать минут, — неожиданно мягко сказал отец. — Мне нужно сделать несколько звонков, а ей, — он посмотрел на Тину, — переодеться к ужину. И покажите, пожалуйста, этой юной леди ее комнату.
— У юной леди есть имя? — домоправительница вопросительно приподняла брови.
— Клементина, — Тина вежливо улыбнулась. — Меня зовут Клементина.
Если Анна Леопольдовна и удивилась, то виду не подала. Впрочем, ей ли удивляться, у самой вон отчество какое затейливое.
— Следуйте за мной, Клементина.
Надо же — следуйте за мной! Прямо как в лучших домах Парижа…
— А мои вещи? — Тина оглянулась на закрытую дверь.
— Их принесут, не волнуйтесь, — Анна Леопольдовна уже поднималась вверх по мраморной лестнице.
Они шли так долго, что Тина подумала, что ни за что не сможет в одиночку отыскать дорогу обратно. Внутри дом был просто огромным.
— Ваша комната! — торжественным голосом сообщила домоправительница и распахнула тяжелую дубовую дверь.
Как Тина ни старалась вести себя по-взрослому сдержанно, но от изумленного вздоха удержаться не смогла. Комната, в которой ей предстояло жить, была ужасна. Она больше подходила стареющему ловеласу, чем молодой девушке: массивная мебель с кричаще-вульгарной позолотой, тяжелые бархатные портьеры на окнах, кровать с балдахином и россыпью расшитых золотом шелковых подушечек — апофеоз сибаритства и безвкусицы.
Анна Леопольдовна прошла в центр комнаты, внимательно посмотрела на ошалевшую от увиденного Тину, спросила:
— Ну как вам?
Наверное, нужно было заверить домоправительницу, что все великолепно и лучше быть уже не может, но Тина не стала врать, сказала правду:
— Ужасно.
— Что именно «ужасно»? — Анна Леопольдовна скрестила руки на груди.
— Все: эти шторы, эта позолота…
— Шторы можно заменить.
— А балдахин? Можно убрать балдахин?
— Можно, — Анна Леопольдовна сделала пометку в бог весть откуда взявшейся записной книжке. — Что еще вас не устраивает, Клементина?
Честно говоря, Тину не устраивала вся эта комната, но, чтобы ее изменить, в ней следовало бы сделать ремонт и полностью сменить мебель. Вряд ли стоящая напротив железная леди одобрит такие радикальные меры, но кое-какие коррективы все-таки стоит попытаться внести.
— Мне нужно будет где-то заниматься.
— Вы имеете в виду письменный стол? — уточнила Анна Леопольдовна.
— Да, здесь его нет.
— Я распоряжусь на этот счет.
— И еще шкаф.
— Зачем?
Как это — зачем? У нее, конечно, совсем немного одежды, но даже ее нужно где-то хранить.
— У вас есть замечательная гардеробная. — Анна Леопольдовна распахнула одну из двух закрытых дверей, и перед изумленной Тиной предстала еще одна комната с разнокалиберными полками, выдвижными ящиками и целой батареей вешалок. Размерами она немногим уступала новому Тининому жилищу, и, что особенно радовало, в ней не было никакой позолоты.
— Я, пожалуй, переберусь жить сюда, — пробормотала она себе под нос.
— Жить здесь будет не слишком комфортно, — послышался над ухом невозмутимый голос, — но если вы так решите, нужно будет распорядиться насчет новой кровати, старая сюда не встанет.
Тина обернулась, натолкнулась на вежливый взгляд домоправительницы, спросила:
— Вы издеваетесь?
— Клементина, — со сдержанным достоинством произнесла та, — в мои обязанности входит обеспечивать максимально комфортные условия обитателям этого дома, а не издеваться над ними. Если вам хочется жить в гардеробной, я постараюсь исполнить ваше желание.
— Я пошутила, — буркнула Тина.
— Ясно, — домоправительница невозмутимо кивнула, — если надумаете внести еще какие-нибудь коррективы в обустройство своей комнаты, просто дайте мне знать. — Она глянула на изящные часики, добавила: — До ужина осталось двадцать минут. Переодевайтесь, Клементина, я зайду за вами через четверть часа, чтобы проводить в обеденный зал.
Когда за домоправительницей, которую Тина уже мысленно окрестила домомучительницей, захлопнулась дверь, она с разбегу плюхнулась на кровать и испустила страдальческий стон.
Ужас! Сначала этот хромой дядька с глазами наемного киллера, теперь вот железная леди Леопольдовна. Мерзкие, старые сухари, чопорные и надутые! По сравнению с ними даже грозный дядя Вася выглядит рождественским Санта-Клаусом. Да, попала она! Новая жизнь еще даже не началась, а уже тошно. Тина со злостью запустила в дверь одной из расшитых золотом подушек. Дверь сию же секунду распахнулась, и она испугалась, что вернулась домомучительница, чтобы отругать «юную леди» за порчу имущества.
Оказалось, что это не домоправительница, а Антип — хрен редьки не слаще — принес ее сумку.
— Ваши вещи, — Антип поставил сумку аккурат в центр комнаты, зыркнул на Тину, прошелестел: — Еще какие-нибудь распоряжения будут?
— Нет, спасибо, — девушка затрясла головой, отчаянно желая, чтобы этот неприятный тип побыстрее оставил ее в покое.
Антип молча кивнул и вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Тина спрыгнула с кровати, подошла к сумке. Интересно, что конкретно имел в виду отец, когда велел ей переодеться к ужину? Она должна переодеться во что-то особенное или просто сменить дорожную одежду? Ничего особенного у нее нет, а те одежки, которые на ней сейчас, очень даже приличные. Да и что с ними могло случиться за четыре часа, проведенных в стерильной отцовской «монстре»?! Нет, не станет она переодеваться, просто умоется с дороги.
Умывание не заняло много времени: Тина вымыла руки, плеснула в лицо прохладной воды, вытерлась пушистым полотенцем. Все, она готова!
Спустя несколько минут в дверь постучали. Домоправительница окинула Тину внимательным взглядом, сказала:
— Следуйте за мной, все уже собрались.
Тине очень хотелось узнать, кто это «все», но расспрашивать Анну Леопольдовну не решилась. В конце концов, ждать осталось немного, скоро сама все увидит.
Обеденный зал не зря назывался залом, своими размерами он почти не уступал их школьной столовой. Только, в отличие от столовой, пахло тут не в пример вкуснее. В Тинином животе громко заурчало. Домоправительница покосилась на нее с неодобрением и громко сообщила:
— Яков Романович, я ее привела!
От этих слов Тине вдруг стало обидно, точно она не взрослая девушка, а бычок на веревочке. Будто ее обязательно надо приводить-уводить.