Библиотекарша. Да, да, я понимаю, что вы скажете, Впечатлений на нас обрушивается в самом деле много, целые водопады, но как раз Норберт Винер, которого называют отцом кибернетики, считал, что, как бы то ни было, намеренно ограничивать свои духовные интересы плохо и даже опасно...
Гена. Так ведь же...
Библиотекарша(теперь ее верх). Нет уж, вы свое отговорили. Настала моя очередь. Скажите, а вы читали еще одну книгу того же Винера: «Я – математик»?
Гена. Ннет...
Библиотекарша. Видите – нет. Это пробел. И в нем я вас как раз обвиняю. Ибо из этой научной автобиографии выдающегося ученого вы яснее ясного поняли бы, что сама кибернетика, эта наука двадцатого века, могла появиться на свет только потому, что Норберт Винер не ограничивался одной своей специальностью, математикой, а заключил союз с физикой и другими науками, в чем, как он сам признавался, ему подавал пример отец, предостерегавший его от узости и бывший, позвольте вам заметить, профессором славянских языков и литератур.
Гена (упавшим голосом). И литератур?
Библиотекарша. Вот именно! И совершенно естественно, что книга, озаглавленная «Я – математик», переполнена именами не только Ньютона и Эйнштейна, Лобачевского и Гаусса, Бора и Резерфорда...
Гена (хватаясь за соломинку). Так ведь это же как раз математики и физики!
Библиотекарша(она решила совсем подавить бедного Гену и обрушить на него, ну, если и не водопад информации, то, во всяком случае, холодный душ). Оказывается, вы так же плохо умеете слушать, как и читать! Я сказала: именами не только этих, но и других людей, также сыгравших немалую роль в жизни ученого. Именами писателей, художников, философов: Толстого и Гете, Шекспира и Свифта, Рабиндраната Тагора и Генриха Гейне, Леонардо да Винчи и Микеланджело, Брейгеля Старшего и Диего Риверы, Демокрита и Ибсена... Понятно?
Гена (подавленно). В общем... да...
Библиотекарша. То-то и беда, что только в общем. Эх вы, верхогляд! Знаете ли, молодой человек, кого вы мне напомнили, когда этак небрежно сказали: «Ну дайте там что-нибудь про шпионов»?
Гена (ожидая уже самого худшего). Кого?
Библиотекарша. Слугу Чичикова, гоголевского Петрушку. Ведь это ему, если вы, конечно, помните, было совершенно все равно, что читать, «похождение ли влюбленного героя, просто букварь или молитвенник... если бы ему подвернули химию, он и от нее бы не отказался». А вы? «Ну, дайте там что-нибудь...» «Что-нибудь»! Значит, и вам все равно что читать – лишь бы детектив. Или, как вы выразились, «про шпионов»! Эх вы, современный Петрушка! Ступайте! Библиотека, конечно, государственная, но все равно – видеть вас не хочу!..
Если бы мы сейчас увидали Гену, то поняли бы, что значит распространенное выражение «как ошпаренный».
Гена. Да... Здорово она меня!.. А все из-за вас, Архип Архипыч! Это же вы меня в эту самую пьесу впихнули и заставили чужую роль играть!
Профессор. Так уж совсем чужую? Значит, это не ты тут разглагольствовал, будто детектив – это самое современное искусство и надо, мол, избавляться от всяких сложностей?
Гена. Ну, может, я и правда что-то лишнее наговорил. Но все равно: разве детектив – это плохо? Вы, что ли, вообще против него?
Профессор. Да нет же! Откуда ты взял? Я ведь уже говорил тебе: да, хороший детектив может развивать логическое мышление. И вообще – мало ли в этом жанре превосходных книг? Эдгар По, Честертон, тот же Конан Дойл... В конце концов, как сказал великий Вольтер, все жанры хороши, кроме скучного. Я всего-навсего против того, чтобы остросюжетные приключенческие книги предпочитать великой психологической литературе...
Гена. Так я и не предпочитаю! Просто детектив – это тоже здорово! В нем автор как загадает тебе загадку да как раскинет перед тобой на выбор сразу несколько ответов, так вот и сиди, ломай голову, какой правильный. Кто убил или похитил чего-нибудь...
Профессор. Да, совершенно верно. «Загадав загадку, автор обязан тут же дать читателю ключи к ней – все до единого».
Гена. Как? Как вы сказали?
Профессор. Это не я. Это некий Роналд Нокс, англичанин, который в самом начале нашего века задумал определить те обязательные условия, которые во что бы то ни стало должен выполнить каждый писатель, берущийся сочинить детектив. К примеру: «Автор не имеет права давать разгадку с помощью неожиданностей или сверхъестественных сил, не должен прибегать к необыкновенной интуиции персонажа, способной заменить цепочку его доводов» – и так далее.
Гена (с большим уважением). Видите, как все продумано!
Профессор. Да, без всякого сомнения. Так продумано заранее, словно это не литература, а, скажем, игра в шашки, шахматы или хоть в домино. То есть так же, как игроки, садясь друг против друга, точно знают правила, по каким они будут играть, так и здесь: и автор и читатель, повторяю, заранее знают, что можно, а чего нельзя...
Гена(подозрительно). Странно вы объясняете. У вас так выходит, что вроде это очень плохо.
Профессор. Нет же, говорю тебе! Просто все эти правила не имеют никакого отношения к тем законам, по которым писали Шекспир и Стендаль, Достоевский и Гоголь...
Гена(упрямо). А я все-таки считаю, что если бы тот же Гоголь, например, в «Мертвых душах» заставил нас голову поломать, то...
Профессор(ему это наконец надоело). Опять ты про свои головоломки! Ну, ладно. Будут они тебе! Смотри и слушай!
Мы (и они, конечно) в доме полицеймейстера, то есть в поэме «Мертвые души». Идет жаркий спор, и поскольку он именно жаркий, поскольку все торопятся высказаться и перебить один другого, нам не до того, чтобы устанавливать, какую реплику сказал сам хозяин, какую – прокурор, какую – председатель казенной палаты и так далее. Нам важен смысл разговора, и потому мы будем определять собеседников-спорщиков очень просто: Первый, Второй, Третий.
Первый. Нет, господа! Воля ваша, а мертвые души – это совсем не то! Чичиков их выдумал просто для прикрытия! Здесь скрывается что-то совсем другое!
Второй А что ж, вы полагаете, здесь скрывается?
Первый. Я думаю, то, что Чичиков – делатель государственных ассигнаций.
Второй(ахнув). То есть вы изволите сказать: фальшивомонетчик?
Первый. Да-с! И как это мне сразу в голову не пришло? Всенепременно делатель ассигнаций! Потому что, видите ли вы... А может, и не делатель...
Второй. Так, стало быть, не делатель?
Первый. Да-с! Всенепременно не делатель! Потому что он – слушайте, слушайте, господа! – есть никто иной, как приехавший тайно чиновник генерал-губернаторской канцелярии! Ей-богу, так... А впрочем, черт его знает! На лбу ведь не напишешь...
Второй. А что если он переодетый разбойник? А?
Первый. Эва, батюшка, куда хватили! Что ж в нем разбойничьего? Совсем ничего разбойничьего! И наружность сама по себе благонамеренная, а не разбойничья! И в разговорах его ничего такого не было, которое бы показывало человека с буйными поступками! Нет, не разбойник!.. А впрочем...
Третий (до той поры молчавший). Ба! Знаете ли, господа, кто это?
Первый и второй. Кто? Кто?
Третий. Это, господа, капитан Копейкин!
Первый и второй. Капитан Копейкин? Какой капитан Копейкин?
Третий. Так вы не знаете, кто такой капитан Копейкин?
Первый и второй. Нет! Не слыхал! Кто ж он такой?
Третий. Капитан Копейкин... Да ведь это, впрочем, если рассказывать, выйдет презанимательная для какого-нибудь писателя в некотором роде целая поэма... Капитан Копейкин... Хм... Да... Так вот...
Первый и второй. Ну? Ну?
Третий. Так вот... После кампании двенадцатого года, судырь ты мой, вместе с ранеными прислан был и капитан Копейкин. Под Красным ли или под Лейпцигом, только, можете вообразить, ему оторвало руку и ногу. Ну, тогда еще не сделано было насчет раненых никаких, знаете, эдаких распоряжений; этот какой-нибудь инвалидный капитал был уже заведен, можете представить себе, в некотором роде гораздо после. Капитан Копейкин видит: нужно работать бы, только рука-то у него, понимаете, левая. Ну, судырь ты мой...
Первый. Позволь, Иван Андреич! Ведь капитан Копейкин, ты сам сказал, без руки и ноги?
Третий. Натурально.
Первый. А у Чичикова?
Третий. Ах, я телятина эдакая! То-то говорится: русский человек задним умом крепок! Как это мне... А впрочем, это ничего не значит!
Второй. Как же это ничего не значит?
Третий. А так и не значит! В Англии, можете себе представить, в некотором роде очень усовершенствована механика...
Первый. Да с какого боку тут Англия?
Третий. Ас такого боку, что видно по газетам, как один англичанин изобрел деревянные ноги таким образом, что, судырь ты мой, при одном прикосновении к незаметной пружинке уносили эти ноги человека, можете вообразить, бог знает в какие места, так что после нигде и отыскать его нельзя было!
Первый. Нет, Иван Андреич! Какой там капитан Копейкин! А я вот что думаю: не есть ли Чичиков переодетый Наполеон?
Второй и третий. Наполеон? Как Наполеон? Ну, судырь ты мой...
Первый. Самый натуральный Наполеон! Вы знаете, господа, что англичанин издавна завидует, что, дескать, Россия так велика и обширна, и вот теперь они, может быть, и выпустили Наполеона с острова Елены, и вот он теперь и пробирается в Россию, будто бы Чичиков, а в самом деле вовсе не Чичиков!
Третий(ошалело). Ну, уж это, судырь ты мой, некоторым образом...
Второй. А что, Иван Андреич? Очень может быть, что и Наполеон! Вспомните-ка хорошенько: лицо Чичикова, если он поворотится и станет боком... вот эдак... очень сдает на портрет Наполеона!
Первый. В точности! Я, господа, служил в кампанию двенадцатого года и лично видел Наполеона, так помню: ростом он никак не будет выше Чичикова. И складом фигуры своей Наполеон тоже нельзя сказать чтобы слишком толст, однако ж и не так чтобы тонок. Вылитый Чичиков!
Третий. Так что ж это, судырь ты мой? Выходит, он...
Второй. Наполеон! Как есть Наполеон!
Архип Архипович вместе с Геной у себя дома.
Профессор. Ну? Теперь твоя душенька довольна? Вот тебе и долгожданная головоломка! Теперь остается только воскликнуть, как в самом настоящем детективе: «Ваша карта бита, господин Чичиков!»
Гена. Смейтесь, смейтесь! Конечно, так любую идею можно высмеять, но только...
Профессор. Постой! Ты утверждаешь, что это я смеюсь?
Гена. А кто ж еще?
Профессор. Гоголь! Это именно он в своей поэме будто нарочно посмеялся над тем, чего ему, по-твоему, не хватает, – над ненужной ему таинственностью, над ненужными загадками. И вот полицеймейстер, почтмейстер и другие чиновники вовсю ломают свои бедные головы, какая же загадка кроется за мертвыми крестьянскими душами, которые скупает Чичиков. А ее нет! В том-то и дело, что нет, – ведь даже сама по себе афера с мертвыми душами, за которые гоголевский герой хочет выручить деньги как за живые, не Гоголем придумана. К ней прибегали многие жулики, так что и она не была таинственной... Так-то, брат. Знаешь, есть такая забавная история. У кинотеатра, где идет детективный фильм, стоит некий вредный мальчик и...
Гена(хмуро, потому что справедливо предчувствует подвох). Знаю. И говорит: «Дяденька, дай рубль, а то скажу, кто убил».
Профессор(лукаво). Вот именно! А ты, насколько мне известно, все-таки перечитываешь «Мертвые души», хотя давно знаешь, кто там, так сказать, убил. Знаешь, в отличие от почтмейстера и полицеймейстера, все разгадки!
Часть вторая. ЖИВЫЕ ГЕРОИ
Гена. Да вы послушайте сначала! Виноват я, что ли? Я как раз очень спешил, только иду мимо газетного киоска, гляжу – свежую почту привезли. Журналы всякие, и в том числе «Знание – сила». Стал вместе со всеми ждать, пока продавец журналы разложит, вот и... Зато видите – достал!
Профессор(терпеливо). Ну? Это все? Ты кончил?
Гена. А чего ж еще? Хотя, правда, там еще смешная история произошла. Понимаете, подхожу я к очереди и спрашиваю: «Кто последний?» А дяденька – пожилой такой, вроде вас, – который в самом конце стоит, молчит и не отвечает. Я опять спрашиваю, вежливо так: «Извините, пожалуйста, вы последний?» Тогда он поворачивается ко мне и очень как-то ядовито говорит: «Тут, между прочим, молодой человек...»
Профессор(уже нетерпеливо). Да знаю я, что он тебе сказал!
Гена. Знаете? Откуда?
Профессор. Оттуда, что и сам это не раз слышал. Да не только слышал, но... Стоп, Гена! Я, кажется, понял, с чего мы можем начать путешествие – сразу, без подготовки, с разгона!
И мы действительно сразу слышим два мужских голоса. Один лениво-снисходительный, купечески-важный, а другой – типичный голос зависимого, «маленького человека».
Купец. Так ты взаправду в газеты пишешь?
Корреспондент (будем так называть этого «маленького»). Пишу ли? Как не писать, ваше степенство? Не зарою таланта своего до самой могилы! Пишу-с! Разве не читали?
Купец. Пиши, пиши! Почему не писать, коли можешь? А в какую газету бишь?
Корреспондент. В газету «Голос», ваше степенство!
Купец. Прочесть дашь?
Корреспондент. Всенепременно-с!
Купец. Увидим, увидим, каких делов ты мастер. Ну а что же ты писать станешь?
Корреспондент. А вот если вы, ваше степенство, что-нибудь на городскую прогимназию пожалуете, то и про вас напишу.
Купец. Что ж, напиши. Я пожертвую. Отчего не пожертвовать? Тысячу рублев могу...
Корреспондент. Нуте?
Купец. Разумеется, могу. Две тысячи серебра – хошь? Да что две тысячи! Я еще не то обещать могу!
Корреспондент. Вы не шутите? Ваше степенство!
Купец. Могу... Только вот что... Ммм... А если я пожертвую, да ты не напишешь? Я, братец мой, только с тем условием, чтоб ты взаправду написал.
Корреспондент. Как это можно-с? Да я хоть сейчас! Сию минуту!
Купец. Как это? Прямо... тут?
Корреспондент. А что ж дело тянуть, ваше степенство? Сяду вот... возьму лист бумаги... перышко вот... И начну, благословясь!
Пауза, во время которой слышно только, как «корреспондент» скрипит пером, изредка бормоча себе под нос: «У нас... богоспасаемом... воздвигаются... архитекторы... капиталы... меркантильными...»
Гена(тихонько, но настойчиво). Архип Архипыч! Это что же, он так целый час будет строчить, а мне, значит, молчать и на него любоваться?