Никто не старается накрыть бабочку беретом. Никто даже не смотрит на нее. Все слушают Валерия.
– Когда мы шли на операцию "Черные ветры" и тральщик мотала волна, глуховато говорит он, – помните, меня позвали в рубку. И вы дали мне слово, что ни один без меня не сунется на палубу. Потому что могло смыть. Запросто могло, вы же помните. И я был спокоен там, в рубке, потому что знал, что ни один не высунется из люка. И ни один не высунулся даже тогда, когда навстречу летела под зарифленным марселем немецкая бригантина – зрелище, которое видишь не часто.
А когда в прошлом году кто-то изрисовал, исцарапал новый гараж у Висловых и они подняли крик, что это Садовский и Данько, мы даже не стали ничего доказывать, а только смеялись в ответ. Потому что Мишка и Валерий сказали ребятам: "Честное пионерское, не мы".
А когда группа «Ветер» дала слово, что через три дня соберет библиотеку для октябрят Северки, разве кто-нибудь сомневался?
До сих пор наше слово было как закон. Давшему слово верили как себе. Не надо было ничего доказывать, подтверждать, бояться обмана… А теперь?
Тридцать девять человек смотрели на Серёжку и молча спрашивали:
"А теперь?" Может быть, не только его спрашивали, но и себя.
Вот если бы речь шла о другом каком-то деле, Серёжка огрызнулся бы уже десять раз. Он вспомнил бы, что часто попадало Садовскому за грубость со взрослыми, что Бритый Ёжик однажды в походе отказался вставать на ночную вахту и заревел, когда его начали будить покрепче, что у Мишки Данько вечно мятая форма и, кроме того, он чуть не заработал годовую двойку по русскому. Он мог бы сказать, что сам Сергей Семенов чуть не был пойман в сквере детского сада, когда лазил за сиренью (знаем для кого!).
Но все эти грехи, большие и маленькие, все-таки можно было простить. Они не нарушали главного. А главное нарушил он, Серёжка Коноплёв, – человек, никогда не просыпавший ночных вахт, не боявшийся трудных походов, смело встречавший на паруснике семибалльные шквалы, гордо носивший отрядную форму и дробными веселыми сигналами встречавший пионерское знамя.
И снова стало тихо и пусто вокруг.
– Что же теперь делать? – спросил Валерий. – Не громко и грустно спросил, совсем не для того, чтобы лишний раз упрекнуть Серёжку.
И все молчали. Было ясно, что в словах Валерия не один, а два вопроса. Во-первых, что делать вообще. Во-вторых, что делать с Коноплёвым.
Вообще делать было нечего. Просто с горечью запомнить этот случай. Потому что никуда не денешься: что было – то было.
А с Серёжкой?
– Как же нам быть? – громко и с легкой усмешкой спросил Сергей Семенов. – Что с тобой делать, бывший штурман Коноплёв?
И многие поняли, что за этой усмешкой и громкостью он прятал нерешительность: начиналось самое неприятное.
Серёжа встал. Можно было уже и не вставать, все равно. И все же он встал, подчиняясь давней привычке, опустил по швам руки. Только голову не поднял.
Он знал, что никто не станет считать его врагом. И разговаривать с ним будут, и футбол будут гонять вместе. И в кино бегать. И лишний раз не напомнят о том, что было. Но когда заполощут у пирса паруса, когда выйдут горнисты на склон горы и заиграют старый сигнал "Ветер с утра", когда мимо окон побегут с рюкзаками и веслами Вовка Голосов, Павлик Локтев, Мишка Данько, как же он, Серёжка, будет жить?
Вот если бы заплакать сейчас, сказать, что больше не будет никогда-никогда… Но заплакать было почему-то нельзя.
И, отвечая на прямой безжалостный вопрос, он одними губами сказал:
– Выгнать из пионеров и из флотилии.
Видимо, этим он спас себя.
Все-таки, сами понимаете, у каждого сердце не камень. Четыре года он был вместе со всеми. Шагал по горам, спал у костров, строил яхты и пел отрядные песни.
– Все-таки жалко же, – сказал Вовка Голосов и стал смотреть в угол. – С ума, что ли, вы посходили?
Как будто ему одному было жалко! Но что делать?
– Пусть просто так уйдет из отряда, – сказал Мишка Данько. – Не надо его ниоткуда исключать. Мы никому ничего не скажем. И в школе никто не узнает. Будет он в отряде шестого "А", запишется в какой-нибудь кружок… И будет вроде как все люди.
– Значит, в нашем отряде он не может быть пионером, а в другом может? Это правильно? – жестко спросил Сергей Семенов.
– Ну, я не знаю, – тихо сказал Мишка. – Наверно, неправильно. Только, по-моему, так можно. Ну, ради него…
– Лучше уж наоборот, – неожиданно предложил Павлик Локтев. – Пусть во флотилии остается, а галстук забрать.
– Ну, Ёжик! Сам же говорил: совет не утвердит.
– А какой совет? Нету никакого совета дружины, потому что каникулы. Да вы что думаете. Серёжка жаловаться пойдет? Пойдешь?
Серёжа мотнул головой: не пойду.
"Наверно, все надо не так, – торопливо и растерянно думал Валерий. – Наверно, с точки зрения педагогики, здесь делается что-то не то. И не так. А как надо? Вот тебе и педагогика".
Он не знал. И, наверно, никто не мог дать совета. Когда происходит такой случай, все старые правила никуда не годятся.
– Пусть решает сам, – твердо сказала Ольга Сватова. – Если хочет, пусть уходит из отряда. Ну, а если нет… Ну, тогда пусть все начинает заново… Уйдешь?
Серёжа покачал опущенной головой: не уйду.
– А галстук? – спросил дотошный Павлик Локтев.
– Тоже… Сам пусть решает.
Разбежались кто куда. Будто сразу про него забыли. На улице стояла солнечная знойная тишина. Даже малыши не возились в песочнице. И снова подумалось Серёже, что, может быть, ничего не случилось. Ведь все, как прежде, спокойно и светло. Но это был секундный обман. Ведь еще не стерты с фотографии проклятые чернильные следы. А вахтенный Андрюшка Копытов сейчас делает короткую беспощадную запись в журнале про недавний сбор отряда. В конце, перед сдачей дежурства, он, конечно, напишет: "Вахту здал". Не "сдал", а именно "здал". И получит очередной нагоняй от Сергея Семенова за безграмотность. И несмотря на этот нагоняй, он будет в тысячу раз счастливее Серёжки.
Серёжа ушел с солнцепека за угол, за кусты черёмухи, и, моргая, стал развязывать галстук.
Дома не горели. В озере никто не тонул. Лесные пожары щадили ближайшую сосновую рощу, яростные циклоны обходили наши края стороной, высоковольтные линии не обрывались, бандиты не нападали по ночам на уставший от похода отряд. Некого было спасать, негде рисковать, не с кем сражаться. Даже работать как вол было нельзя: строительство яхт кончилось, шла парусная практика. И требовалась лишь точность, уверенность, умение. Но ведь это – не подвиг.
Лишь один раз, во время ночной операции "Десант", Серёже показалось, что он может, что он должен рискнуть.
Охрана острова прозевала подошедшие из темноты парусники и не включила вовремя контакты взрывпакетов. Группа отчаянных малышей с тендера «Стивенсон» уже готова была высыпаться на отмель и заголосить "ура". А если пакеты начнут рваться у них прямо под ногами? Серёжа ринулся на нос парусника и хотел уже прыгнуть на берег, чтобы опередить ребят. Но Валерий крепко взял его за плечо.
– Куда? Не лезь без команды.
Он прыгнул сам, скомандовал малышам и вывел их по отмели правее опасного места. В траве запоздало начали хлопать безвредные "мины".
Тогда Серёжа испугался. Ему показалось, что все обязательно догадаются о его тайных мыслях. О том, что он геройством хочет добыть прощение.
И с тех пор он больше не надеялся на подвиги и риск. Стал жить, как все. И даже часто забывал о том, что с ним случилось. Лишь на линейках становилось неловко и грустно, когда, шагая навстречу знамени, малёк Валерка Свешников неумело колотил в его, Серёжкин, барабан. И непривычно было стоять с опущенной рукой, когда отдавали салют. Рука сама рвалась вверх, когда звенела команда: "Флаг пошел'" Несколько раз он отдавал салют вместе со всеми, и ему ничего не сказали. Серёжа понял, что его пожалели.
В конце июля вернулся из лагеря Юрка Сараев. В лагере он совсем отвык от морского порядка и явился на линейку без ремня. Он стоял в строю и украдкой поддергивал сползавшие шорты.
– В следующий раз без ремня в строй не пущу. Ясно? – сказал Сергей Семенов.
Юрке бы ответить "ясно", и делу конец. А он полез в бутылку:
– Подумаешь, ремень забыл один раз. Вон Серёжка без галстука пришел, а ему ничего не говорят.
И очень удивился, когда Мишка Данько локтем саданул его под ребро. Удивился даже не удару, а тому, что этот случай – толкание в строю – сошел Мишке совершенно безнаказанно.
А Серёжа опять подумал о пожарах и ураганах.
На рассвете с зюйд-веста сорвался сухой колючий ветер. Озеро вздыбилось крутыми гребешками, высокие травы прижались к берегам, телеграфные провода застонали. А если так поют провода и тросы, значит, не меньше семи баллов.
Когда вахтенный Владик Стрельцов прибежал к мачте, чтобы поднять флаг, мачта поскрипывала, а фанерный кораблик на её верхушке взад-вперед ходил в синем, очень чистом небе, словно его мотали тяжелые волны.
"При такой безоблачности и вдруг такой ветер", – подумал Владик. И загляделся на кораблик. Зря, конечно, загляделся. Когда раздергиваешь фал, надо смотреть на узел.
Ветер вырвал у Владика из пальцев один конец фала, и конец этот сразу взлетел почти до нижней перекладины. Не допрыгнешь, не ухватишь.
Тот конец, который остался у Владика в руках, был длинней и потому тяжелее. В короткий момент затишья плотная веревка начала медленно скользить в блоке у верхушки мачты, затем побежала быстрее. И вот свободный конец выскочил из блока. Фал кругами упал к Владькиным ногам. Ветер обрадованно взвыл. Владик тоже чуть не взвыл, потому что через полчаса должны были собраться ребята. Ну и скандал же будет, если флага не окажется на мачте! Как теперь продергивать веревку?
Стрельцов потоптался ещё у мачты и с несчастным видом пошел к Сергею Семенову.
Нахлобучки не было. Вздохнул Сергей, глянул на щуплого, вконец расстроенного Владьку и сказал:
– Иди собери ребят, несчастный человек. Может, кто доберется до блока. Я бы сам полез, да подо мной мачта сломается, это точно.
– Она и так может сломаться, – предупредил Владька. – Такой ветрище, гнет как тростиночку.
– Утешил, – сказал Сергей.
Мачта была высотой метров восемь. Гладкая, блестящая. В прошлом году ребята сами шкурили ее наждачной бумагой, стеклышками скребли и покрывали лаком.
– Легче на сосульку забраться, – сказал Мишка Данько.
– Я бы забрался, – сказал Валерка Садовский, – да Сергей не разрешает.
– Потому что ты толстый и тяжелый. Она сломается.
– Ну и лезьте сами…
Они стояли полукругом, мальчишки в черных морских рубашках и беретах с якорями. Смотрели, запрокинув головы, на фанерный кораблик, мотавшийся взад-вперед под свистящим ветром. И думали, как быть. Подниматься было страшно. Мальчишки не были трусами, им приходилось попадать в переделки среди ветра и волн. И дело было не в страхе: боишься ты или не боишься, а тонкая мачта действительно может сломаться под твоим весом и напором ветра.
А что делать?
Мачта стоит высоко на горе. Со всех окрестных кварталов виден был флаг отряда. Всегда. С восьми утра и до захода солнца. Его видели и малыши, мечтавшие когда-нибудь надеть морскую форму, и мальчишки-ровесники, тайно завидовавшие ребятам из парусной флотилии, и вредные соседки, считавшие, что в отряде "одно хулиганство на уме", и ребята из ближнего пионерского лагеря – постоянные друзья и соперники юнморов. Флаг трепетал в небе – яркий и постоянный – как сигнал о том, что "есть отряд".
А сегодня флаг был особенно нужен. К вечеру из городского пионерлагеря должны были прийти ребята. Линейку надо выстроить, чтобы все как полагается. А тут…
Пришел Валерий. Поглядел на мачту. Сказал привычную фразу:
– При такой жизни не соскучишься.
– Кинем жребий, что ли, кому лезть? – просил Вовка Голосов.
– Я вот тебе кину, – сказал Валерий.
– Кто сильный, тот тяжелый, – проговорил Сергей Семенов. – Кто легкий, у того сил не хватит забраться.
– У меня, может, хватит, – нерешительно сказал Мишка Данько. – Я попробую, ага, Валера?
И, не дождавшись ответам он поплевал на ладони и полез.
Он очень старался. Было видно, как на тонких Мишкиных руках и ногах натянулись под коричневой кожей мышцы и сухожилия. Он отчаянно стискивал скользкое дерево коленями, рывками отвоевывал у него дециметр за дециметром. Словно вгрызался в высоту. Но хватило его только на три метра.
Мишка соскользнул к подножию мачты и сердито сказал:
– Ч-черт…
И, не глядя ни на кого, стал заправлять под ремень рубашку.
– Хватит, наверно, – сказал Валерий. "Никому нельзя разрешать, – думал он и ясно представлял, как вместе с тонким обломком с фанерным корабликом полетит в траву темная мальчишечья фигурка. – Тьфу, будь ты неладен? Надо же иметь такое разнузданное воображение!"
"Никому больше нельзя. Пошли по домам", – хотел сказать он. И встретился глазами с Серёжкой.
Серёжка смотрел так, будто говорил: "Ну вот видишь, пора попробовать мне".
Он, пожалуй, действительно мог – легкий, жилистый, быстрый. По крайней мере, когда надо было забраться на сосну, скользкий забор или на чердак по жидкой и ржавой пожарной лестнице, Серёжка делал это шутя.
Только тут не чердак и не сосна. И ветер такой…
"Нельзя же", – подумал Валерий. Он так бы и сказал, если бы просил кто другой, а не Серёжка…
То место, на котором выдохся Мишка, Серёжа преодолел шутя. Без большого труда поднялся еще на два метра. А дальше стало тяжело. Серёжа отчаянно стискивал скользкий ствол коленками и ладонями, рывками старался добраться до нижней перекладины. А сил не хватало. И самое главное – мешал страх. Самый настоящий, откровенный большой страх. От него слабели мускулы и кружилась голова. А не бояться Серёжа не мог: мачта гнулась и потрескивала, и выл ветер.
Все-таки Серёжа делал все, что мог. Он выматывал остатки сил на эти отчаянные сантиметры, он почти плакал, стараясь дотянуться до перекладины. Было бы неправдой сказать, что он не думал сейчас о галстуке. Он понимал, что, может быть, в этот миг завоевывает его. Но знал Серёжка и другое: если бы галстук был на нем, он, штурман Коноплёв, все равно дрался бы за эту высоту. Потому что самое главное было сейчас – флаг отряда.
У него сорвалась рука. Он перехватил мачту покрепче, всем телом прижался к гибкому стволу. Замер.
– Спускайся! – крикнул Валерий.
"Я еще немножко. Я сейчас", – хотел ответить Серёжа, но в зубах у него была зажата веревка. – Спускайся, я приказываю! – опять крикнул Валерий.
Серёжа начал скользить вниз. Мачта не везде была гладкая. В одном месте лак сошел, и занозистое дерево, как наждачная бумага, ободрало ногу. Когда Серёжа встал на землю, кровь большими каплями катилась по ноге вдоль длинных царапин. Мальчишки сочувственно молчали.
– Перевяжи ему ногу, – сказал Валерий Ольге Сватовой. И добавил:
– Ничего не поделаешь, будем ждать, когда стихнет ветер.
Через полчаса Серёжа пришел к Валерию домой. Ладони, рубашка и даже свежий бинт на ноге были у него в оранжевой кирпичной пыли. Серёжа встал у порога и сказал:
– Валера, позови Кэпа. Вы вдвоем подежурите у мачты на всякий случай, а я поднимусь. Я руки кирпичом натер, сейчас легче будет.
– Хватит. Мне инфаркт ни к чему, – сказал Валерий.
– Нет, я правда поднимусь.
– Ты сначала меня подними со стула. Пусть я провалюсь сквозь землю, если еще раз разрешу такое дело.
– Ничего не случится. Я в самом деле смогу теперь подняться, – очень убедительно проговорил Серёжа.
Он поднялся.
Он продернул фал через блок, тихо соскользнул вниз. вытер о траву ладони и шепотом сказал: