Ростик и Кеша пристроились за большими мешками, набитыми чем-то твёрдым. Паром скользил по воде медленно и спокойно, слегка покачивался.
– Ты не испугаешься дедушки? – спросил Кеша у Ростика.
– Нет, не испугаюсь, – ответил Ростик, правда не совсем уверенно. Конечно, он боялся чужого, незнакомого дедушки. Но ведь надо же помочь Кеше!
– Он, наверно, не будет бросать в тебя ботинком, – размышлял Кеша. – Это ведь в собак бросают ботинки.
– Ну, не все же бросают, – успокоил его Ростик. – Только злые люди бросают. А Глеб тут, на даче?
– Он у дедушки. Летом – у дедушки.
– А всегда где?
– Всегда – это когда холодно?
– Ну да. Зимой, осенью…
– Он живёт с мамой в городе.
– Ну, значит, он тут, на даче, – сказал Ростик.
Берег понемногу отбегал назад. На мостках какой-то босоногий парень длинной удочкой вытащил маленькую рыбку. Белые утки подплыли к прибрежной осоке, громкими голосами сообщили ей, видимо, важные новости и уплыли.
Вода хлюпала под плоским днищем парома, спрашивала: «Ладно ли так, ладно ли так?»
Солнце усыпало речку весёлыми бликами. С того берега тянет приятным смоляным дымком. Небо ясное – ни облачка. Не будет ни туч, ни дождя, ни грозы. Ростик прислонился к мешку, зажмурил глаза, улыбнулся. Как хорошо на реке!
– Это чтой-то такое тут?! – вдруг рявкнул мешок, и Ростик вздрогнул.
Из-за мешка выдвинулась какая-то незнакомая тётя.
Ростик посмотрел на неё испуганно.
– Чья собака? Развели тут собак! Кеша опустил хвост.
– Дитё от ей болячками забросает! Ростик оглянулся. Где у этой тёти «дитё»?
Рядом стояли только два её мешка, как два огромных шкафа в химчистке на углу Ростикова дома.
– Чья собака?
– Это моя собака, – сказал Ростик.
– Глядите-ка! Его собака! А если она тут всех угрызёт?
– Как это – угрызёт? Почему?
– Я не люблю кусаться, – сказал Кеша.
– Ишь лает! – Тётя отскочила в сторону, стукнувшись о свой же набитый мешок.
Ростик понял, что она не разбирает Кешиных слов.
– Он не кусает людей, – сказал Ростик.
– Как это – не кусает? Собака есть собака. Ты знаешь, что у ей на уме?
«У неё», – поправил про себя Ростик, но ничего не сказал, а только взглянул исподлобья.
– Вы, гражданочка, не кричите, оно так некрасиво, – сказал кто-то из-за мешка, а вслед за словами возник невысокий старичок. Он был в белых брюках и немножко прихрамывал.
– Чего?! – Тётя тут же кинулась на старичка.
– А вот чего, – сказал старичок. – Понимать надо. Дитёнок об собаке позаботится. После – ещё о ком. А потом о товарище, с которым вместе в бой придётся идти. А вы всё хотите, чтоб дерево без корня да без комля было.
– Понёс… – сказала тётя презрительно. На шум из будки вышел паромщик.
– Собаки подлежат провозу в намордниках, – сказал он, не вникая в суть спора. – Где намордник?
Сердце у Ростика неприятно застучало. Старичок сказал:
– Да ведь он, собака-пёс, смирнёхонько стоит.
– Я никого не трону, – сказал Кеша.
– Лаять воспрещается, – сказал паромщик. – Собаки подлежат провозу в намордниках. Согласно инструкции. Да.
– Да ведь не посерёд же реки гнать его будешь! – возмутился старичок.
– Инструкцию нарушать, хоть и посерёд реки, не велено! – строго заметил паромщик.
– Ростик, – сказал Кеша, – я поплыву. Ничего.
Кеша подлез под перила, прыгнул мордочкой вперёд, вынырнул, мотнул головой и поплыл, мелко-мелко перебирая лапами, пытаясь плыть рядом с паромом, но всё-таки слегка отставая.
Кеша не сводил глаз с Ростика, а Ростик стоял возле перил. Он сощурился и молчал. Старичок подошёл к нему и погладил по голове:
– Ты, цыплачок, то и сё, не расстраивайся. Гляди, как плывёт! Ишь ты, собака-пёс! Умная. Всё понимает. Бессловесный только. Сказать не может.
«Может!» – хотел было возразить Ростик. Но промолчал. Доплыть бы до того берега! Вот он уже хорошо виден. У того берега тоже пристань, и растёт осока, и плавают утки. Такие же белые. Доплыть бы и найти Глеба, и чтоб у Кеши наконец настала хорошая жизнь.
Паром причалил. Ростик неуверенно сошёл на землю. Он на мгновение потерял Кешу из виду и очень испугался. Ростику вдруг показалось, что он заболевает и что у него поднимается температура.
Но вот он увидел Кешу. Кеша быстро приближался к берегу, ровно перебирал лапами и изредка лакал речную воду. Потом он коснулся лапами дна и пошёл в воде. Выбрался на берег, передёрнул шкуркой, отряхнулся.
Ростик погладил мокрую собачью шерсть. Кеша вильнул хвостом и улыбнулся.
У берега лежали две большие лодки, кверху чёрными, просмолёнными спинами. Белый козлёнок с маленькими бубенчиками под подбородком щипал траву.
Берег поднимался отлого. К посёлку от реки вела разъезженная песчаная дорога. У дороги рос старый тополь-осокорь, недалеко от него стояла купа бузинных кустов. Листья и ягоды у бузины поседели от дорожной пыли, которую тучами поднимали машины и телеги.
Ростик и Кеша двинулись вверх по дороге. Кешина густая шерсть быстро высыхала на солнышке, мокрые слипшиеся лохмы расправлялись.
– Нам далеко идти? – спросил Ростик.
– Близко, – сказал Кеша, радуясь скорой встрече с Глебом.
Глава третья.Ростик без КешиИдти по улице посёлка было весело. Сирени-то, сирени! В городе такого не увидишь. Белая, лиловая, розовая, простая, махровая, она залила все сады и палисадники. Гроздья сирени горделиво покачивались на ветру:
«Полюбуйтесь-ка нами! Мы красивые, мы махровые, мы персидские…»
А из-за другого забора поднимались ветки, усыпанные белыми цветами:
«А мы белые, изящные, светлые, прозрачные, душистые…»
Возле каждой калитки стояла маленькая лавочка. Ростику на такой лавочке очень хотелось тихо посидеть, поглядеть в небо и немножко поболтать ногами. Только некогда, потому что Кеша торопится. Обгонит Ростика, а потом оглянется: идёшь?
«Какой умный, какой симпатичный пёс Кеша, – думает Ростик. – Вот сейчас придём к этому самому деду, позовут Глеба… – Но тут какая-то нерадостная мысль шевельнулась у Ростика: – А хорошо бы ты, Кеша, был моей собакой! – Этого Ростик не сказал и даже не подумал – это у него так почувствовалось внутри. – Одно ухо рыжее, и хвостик рыжий, и рыжее пятно на белом боку… Интересно, что за человек этот Глеб?»
– Глеб хороший, – сказал Кеша, точно угадав его сомнения.
Ростик ничего не возразил, молча перепрыгнул через канаву. Теперь они шли по узенькой улочке. Тротуаров на этой улочке не было. Ростик и Кеша шагали посередине по тёплой и мягкой, мелко размолотой пыли, оставляя в ней аккуратные следы.
Вдруг из-за угла вывернула рыжая корова. Следом за ней посыпались овцы, потом пошли ещё коровы, коровы, коровы… Они заполнили улочку, шли, задевая заборы палисадников раздутыми боками, и от этого возникали какие-то шершавые звуки. Слышались выстрелы пастушьего кнута, окрики, мычание, блеяние.
Проходившая мимо Ростика чёрная корова с белой метиной на лбу остановилась, уставилась на него, нагнула голову и нацелилась своим единственным рогом. Второй был у неё обломан, и от этого она казалась Ростику особенно грозной. Он забрался на лавочку, стоял неподвижно, держась за штакетник и не сводя глаз с чёрной коровы. Но она только мотнула головой и, повернувшись, пошла вслед за остальными.
Постепенно коровий поток стал редеть. Шествие замыкал пастух, который больше не стрелял кнутом, а просто перекинул его через плечо. Кнут волочился за ним в пыли, как длинный и тонкий хвост. Ростик слез на землю.
Дорога была совершенно испорчена, изрыта следами копыт и зашлёпана коровьими лепёшками. У противоположного забора качалась обломанная ветка сирени.
А Кеша где? Кеши нигде не было! Ростик позвал. Кеша не откликнулся.
– Кеша! Кеша! Кеша! Тихо.
Ростик добежал до угла. Ростик вернулся.
– Кеша! Кеша! Кеша!
Где же он? Ушёл со стадом? Зачем? Забежал в какой-нибудь двор? Почему не возвращается?
Скрипнула калитка. Кеша? Нет, не Кеша.
Из калитки выглянула старая-престарая бабушка.
– Иван! Ванюшка!.. Сынок, ты Ванюшку не видал?
– Нет, – сказал Ростик. – А Кеша к вам не заходил? – спросил он с надеждой.
– Какой? Шуранин, что ль? Так он не Кеша, он Паша.
– Я Пашу не знаю. Кеша – собака.
– И точно, он как собака… – сказала бабушка, видимо за что-то сердясь на Шураниного Пашу. – Сынок, иди пособи-ка мне! Подержи бидончик. Керосину нальём. Руки-то у меня дрожат. Ванюшку кликала – Ванюшка нейдёт.
Поглядев через плечо, не появился ли Кеша, Ростик вошёл вслед за бабушкой во двор. На крыльце стоял керогаз. Рядом – бидон с керосином. Бабушка сняла приделанный к керогазу жестяной бочонок, отвинтила крышку.
– Вот налей-ка, руки у меня что-то дрожать стали. Корову-то ещё доить могу, а вот налить – расплёскиваю.
Ростик поднял бидон. Он был полный, тяжёлый. Ростик даже слегка покачнулся. В жестяной бочонок полилась широкая керосиновая струя. Немного плеснулось Ростику в сандалик.
– Спасибо, сынок, – сказала бабушка, завинчивая крышку. – Молочка хочешь?
Ростик поспешно отказался и выбежал за калитку. А вдруг Кеша его там ждёт? Но нет. Нет! Нет! Нет! Что же будет? Кеша без Ростика не сможет поговорить со своим Глебом! А Ростик сам? Он, во-первых, не знает дороги обратно на пристань. А во-вторых, во-вторых… Как же он так вот просто потеряет Кешу, и не поможет ему, и не узнает о нём ничего, и вообще, как же он без Кеши?… Ростик всхлипнул.
– Ты чего тут делаешь, эй? – Это к Ростику подошёл босой мальчик. Был он какой-то очень уверенный в себе. – Ты чей дачник?
– Я ничей.
– Не дачник?
– Нет.
– А как звать?
– Ростик.
– Ростислав, значит. А я – Иван. Мальчик протянул Ростику руку.
– Рукопожатие – древний обычай, – сказал он таким голосом, каким говорит диктор по радио. – В древние времена племенные вожди протягивали друг другу правую руку, чтоб показать, что у них нет оружия… А когда День геолога, знаешь?
Ростик мотнул головой: нет.
– Эх ты! Четвёртого апреля. А знаешь, какие планеты видно в апреле?
– Нет.
– Сатурн. Чего смеяться-то?
Ростик вздохнул. Он вовсе и не думал смеяться.
– А ты чего такой?
– Какой?
– Вроде собрался реветь.
– У меня собака пропала.
– Овчарка?
– Нет. Кеша.
– Кешей звать? Он борзая? Борзые могут бежать со скоростью сто километров в час.
– Нет, не борзая. Умная очень собака.
– Они все умные. Собаки сражаются на войне.
– Как – на войне?
– Во время Великой Отечественной войны специально обученные собаки с привязанными к спинам минами бросались под фашистские танки и взрывали их.
Иван выпалил всё это одним духом, глядя не на Ростика, а куда-то вверх, в небо, точно он не просто говорил, а читал. Потом он посмотрел на Ростика и увидел, что ему не удалось утешить собеседника.
– Ну погоди, что-нибудь придумаем. Иван стал думать. Он чудно вытаращил глаза и вытянул губы трубочкой.
– Вот чего. Пошли к дедушке Колдырю.
– К кому?
– Ну, дедушка такой.
– Твой?
– Нет. Вообще. Общий. Фома Никитич. А прозвище – Колдырь.
– Что это значит?
– Ну, знаешь, на берёзе бывает такой крепкий нарост. Называется кап. А ещё, по-деревенски, колдырь. Его топором не отрубишь. Пилить и то трудно.
– А дедушку почему так зовут?
– Крепок потому что. И правильный человек. Все так говорят. Он придумает, где твою собаку искать. Пошли!
– А далеко идти?
– За Светлую Рощу, на смолокурню… Ба! – крикнул Иван в калитку. – Ба, я на смолокурню пошёл!
– Ванюшка, иди хоть поешь. Я оладушков напекла!
Ростик проглотил слюну.
– Пошли, Ростислав! – скомандовал Иван.
Ростик тронулся вслед за Иваном. Повернули за угол, откуда недавно так неожиданно появилось стадо.
«Может быть, и правда этот дедушка Колдырь сумеет разыскать Кешу? – думал Ростик. – Наверно, сумеет, раз Иван так о нём говорит». У него немножко посветлело на душе и появилась надежда.
Улица оказалась очень длинной. Ростик с любопытством глядел по сторонам. Очень интересно идти по посёлку. Дома все разные. Вот маленький – брёвна серые, окошки у него крошечные. А вот большой – брёвен не видно, он обшит сверху досками. Доски выкрашены коричневым, а наличники у окон белые. Нарядный дом! У всех домов подряд – и у больших и у маленьких – высоченные телевизионные антенны были не на крышах, а на длинных-предлинных шестах, вкопанных прямо в землю рядом с крыльцом. Боком к улице, не огороженный забором, стоял маленький сарайчик. На нём была укреплена большая выцветшая вывеска: ГРИБОВАРОЧНЫЙ ПУНКТ. Для убедительности на ней были изображены две лисички, два гриба неизвестного Ростику названия и плёточка клюквы. На дверях сарайчика висел огромный замок, а рядом с сарайчиком валялось несколько рассохшихся бочек. Грибной сезон ещё не начался. Возле сарайчика на земле что-то сосредоточенно клевала стайка скворцов. Когда Иван и Ростик прошли мимо, скворцы все разом улетели. Ростик опять забеспокоился о Кеше.
– А дедушка не рассердится? – спросил он Ивана.
– С чего бы это? За что?
– Ну, что мы пришли.
– Никогда он не сердится без дела. Дедушка Колдырь – он добрый.
– А Кешу он найдёт?
– Сказал тебе, дедушка Колдырь что-нибудь придумает.
Улица кончилась. Дорога взяла влево и миновала большой пустой сарай, перед которым валялась какая-то странная вещь: два колеса, и к ним приделаны железные рёбра – точно рентгеновский снимок грудной клетки, как Ростику делали перед отправкой на дачу.
– Это копнитель, – сказал Иван. – На покосе сенокосилка работает, а с ней копнитель, вот этот вот. Только в этом году ещё не косили: рано ещё, травы ещё соку не набрали. У нас луга пойменные. На пойменных лугах преобладают многолетние злаки: овсяница, тимофеевка.
Иван опять говорил как диктор.
– А ты откуда всё знаешь? В школе, что ли, проходят? – спросил Ростик.
– Не. В школе проходят родную речь, а я численники читаю.
– Что? Книги такие?
– Численники. Ну, календари. Там про всё есть. Я уже за два года прочёл. Теперь ещё за тот год прочту. И за этот. Всё буду знать.
Ростик подумал, что Иван – человек стоящий.
Вскоре дорога пошла под горку и с разбегу влетела в сосновый лес. Роща была в самом деле светлая. Сосны росли не очень часто, не мешали друг другу. Солнечные лучи ныряли в мягкий мох и точно подсвечивали его изнутри. Оранжевые стволы сосен то ярко вспыхивали под солнцем, то гасли. Небо просвечивало сквозь сосновые ветки, которые всё время чуть покачивались, чуть шевелились, то пропуская свет, то задерживая его. Всё время слышался ровный шум, и этот шум успокаивал Ростика, ему казалось, будто сосны говорят: «Найдёшь Кешу, Кешу найдёшь». Потом сосны немного отодвинулись от дороги, и образовался прогал. Дорога устремилась в этот прогал и вывела ребят на опушку. Земля на опушке была чёрная, трава – чёрная, солнце отражалось в чёрных жирных лужах.
– Вот и смолокурня, – сказал Иван. – Сегодня не курят.
Ростик увидел две огромные печи не печи – не поймёшь. Эти вроде бы печи были круглые, сложены из кирпича и обмазаны глиной. На каждой печи было по трубе, похожей на ту, что бывает на крыше. Между печами была вделана деревянная избушка – слепая, без окон. На крыше у неё тоже торчала труба, только не кирпичная, а железная. Возле домика лежали в смоляной луже три железные бочки. Рядом был вкопан дощатый щит на ножках, такой, как в городе бывают доски объявлений. Он был покрашен красным, а вместо объявлений на нём висел топор, тоже красный, и красное же ведро.
Вокруг смолокурни были навалены горы сухих выкорчеванных пней. Ещё одна гора из пней была нагружена на прицеп. Его только что притащил сюда трактор. Трактор что-то невнятно бормотал, пытаясь развернуться.