На отшибе стоял домик. Возле него небольшой участочек был огорожен частоколом. На частоколе висели – сушились пучки каких-то жёлтых цветов.
– Бессмертник песчаный, – сказал Иван.
– А где же дедушка? – спросил Ростик испуганно.
– Найдём. Дедушка Колдырь! – закричал Иван изо всех сил.
– Здеся, кто меня?
– Он, должно, на огороде, – догадался Иван.
Скрипнула калитка. Показался дедушка Колдырь. Да это же старичок с парома! Только в чёрных старых, залатанных брюках.
– Ты что, Ванюш? А, и ты тут, чурачок? И собака-пёс с тобою?
– Нет, – ответил за Ростика Иван. – Дедушка, собака куда-то у него пропала. Может, кто привязал? А то бы она его по следам нашла. У собаки нюх острее человека в двенадцать тысяч раз!
– Должна бы найти, – подтвердил дедушка. Он подошёл к огорчённому Ростику и положил ему руку на плечо. – Никак, керосином? – понюхал он воздух.
– Я бабушке помогал наливать, – сказал Ростик.
– Да на себя плеснул?
– Только немного в сандалик попало. Ничего, уже высохло.
– Эх ты! Да ты керосином свой запах отбил. Как же она, собака-пёс, по следу найдёт? Не может она тебя найти.
Ростик приготовился плакать.
Глава четвёртая.Кеша без РостикаКогда Кешины влажные ноздри ожёг едкий запах коровьего стада, он отскочил к забору, но не к тому, где стояла лавочка, а на противоположную сторону. Стадо заполнило улицу. Оно разделило Кешу с Ростиком и двигалось непрерывным грозным потоком. Одна корова, рыжая, опустила голову и мотнула ею в Кешину сторону. Кеша кинулся вдоль забора. Копыта топали по пыли, пыль лезла в нос и в глаза. Пока ещё невидимый и не пахнущий, щёлкал кнутом пастух. Острое коровье копыто бухнуло где-то рядом с Кешей. Кеша увернулся. Бежать было некуда: стадо текло, заполнив всю улицу. Кеша вжался в забор. Забор вдруг подался, и Кеша провалился внутрь. Куда это? Ах, вот что! Это отворилась калитка. Открылась и закрылась за ним. Кеша постоял молча. Калитка не открывалась. Кеша тихонько царапнул её лапой. Калитка не шелохнулась.
– Откройся, – попросил он. Калитка и не подумала.
– Ростик! – позвал Кеша.
Но Ростик стоял на лавочке по другую сторону стада и не мог его услышать.
– Собачка! – сказал вдруг чей-то густой, точно шмелиный, голос. – Иди сюда, собачка.
Кеша оглянулся. Девочка спрыгнула с гамака, который висел на столбах в глубине двора, и подошла к Кеше.
– Калитка не открывается, – сказал он. – Выпусти меня, пожалуйста. – Он легонечко вильнул хвостом.
– Ты хорошая собачка, – продолжала девочка своим смешным басом. – Ты будешь у меня жить.
– Извини, – сказал Кеша, – но я не могу. Меня ждут. Выпусти меня.
– Ну что ты лаешь? Я тебе бантик повяжу, хочешь?
– Выпусти, выпусти!
– Ты лайка? Что ты всё лаешь? А, понимаю, ты голодная.
«Не понимаешь, – подумал Кеша. – Вот Глеб понимает. Ростик понимает. А ты – нет».
– Идём, идём!
Кеша поплёлся за девочкой в дом. Он слышал, что на улице топот стих, перестало пахнуть молоком и коровьей шерстью. На крыльце он сделал ещё одну попытку:
– Ростик!
Но Ростик в это время наливал бабушке керосин.
Что же делать, что делать?! Есть, конечно, выход – укусить. Чтоб закричала, заплакала и выгнала его эта девочка. Но Кеша не мог. Он не сумел бы объяснить почему. Он не знал просто, что врождённое благородство не позволяет собаке обидеть ребёнка.
Девочка привела Кешу на кухню. Там на столе стояла сковородка и чем-то аппетитно пахло.
– Вот, – сказала девочка. – Ешь котлеты. Тётя Нора нажарила. А я их не люблю.
Тётя Нора, пока лейтенант Грошев говорил, стояла неподвижно, как статуя в парке, и глядела куда-то вдаль, поверх гусиных голов.
Ариадна сначала испугалась, увидев милиционера, потом, почувствовав, что бояться нечего, подняла голову.
– Рекс, Рекс, тётя Нора, это же наш Рекс! – загудела басом Ариадна.
Она кинулась к Кеше.
Кеша попятился, вспомнив о несговорчивой калитке, попытался спрятаться за ногу лейтенанта Грошева. Вид собаки вызвал у тётки новый прилив красноречия.
– Видите, видите, товарищ милиционер! Собак водют. Собака тоже может гуся угрызть. Штраховать, одно слово!
– Кого штрафовать, собак, что ли? Тётка на мгновение оторопела, но, поняв, что лейтенант Грошев шутит, сама захихикала. Потом, боясь, чтобы её не перебили, стала быстро-быстро говорить:
– Я в город молоко вожу. Мне одна женщина, учёная очень, даже сказала: от собак деревьям извод, сохнут они, значит…
– Что же они, собаки, керосином, что ли, заряжены? – перебил её лейтенант. – Всё дело-то яйца выеденного не стоит, нашли о чём заявление писать. Ну люди, ну гуси, ну собаки… В мире надо жить, вот что!
– А штраховать? – спросила тётка.
– Да некого и не за что, – спокойно ответил ей лейтенант Грошев.
Он козырнул сначала тётке с парома, потом тёте Норе и быстро пошёл прочь. Кеша кинулся за ним.
– Ты чего это, ласковый? Рексом тебя зовут?
– Да нет. Я же рассказывал. Это там, где калитка.
– А-а, ну-ну, – сказал Грошев, думая о чём-то своём. А потом сказал, видимо что-то додумывая, вслух: – Грамотные. Пишут. Руки грамотные, а души тёмные. – И обращаясь к Кеше: – Ну вот и пришли!