— Слушай, а ведь это здорово, — улыбнулась Настя. — И так просто.
— Чем хуже относишься к парню, тем больше он тянется к тебе. Главное, не перестараться.
Нина тем временем долго рассматривала мою ладонь, приближала, потом удаляла. Смотрела под разными углами и даже надевала отцовские очки. Хмурилась.
— Ну что там?
— У тебя тут крест. Вот, смотри. — Ткнула пальцем в ладонь. — Присмотрись внимательно. Видишь?
— Не-а, — пожала плечами. — А это плохо?
— Это знак однолюба.
— Не слушай ее, — сказал мне Миша прямо в ухо.
Ваня
В пятницу нас сняли с третьего урока, чтобы мы еще раз отрепетировали свою песню в актовом зале и хорошо выступили на следующей неделе. Я, Элька, Марина и Дашка сидели в актовом зале и ждали парней.
Пришла эсэмэска от Тани. Мы не виделись больше недели. С того дня, как она танцевала на барной стойке в «Крейзи Дейзи», а потом ее тошнило. Подруги привели ее в чувство, а я отвез домой. Таня живет в Медведкове, почти на конечной трамвая 17. От ее дома до Останкина — сорок две минуты, я специально засекал.
Ей удобно ездить ко мне домой. Мне удобно ездить к ней. Это плюс.
Я не люблю ее. Даже не могу сказать, что она мне нравится. Это минус.
Таня
Если тебе все равно на меня, то так и скажи. Неужели трудно?
Это действительно трудно — трудно сказать девушке, что она тебе не нравится, забрать надежду и отпустить ее.
Проще — мучить ее неизвестностью, не отвечать на сообщения, откладывать встречи и забывать звонить, если обещал. Это проще. Намного проще, а они влюбляются еще сильнее — побочный эффект равнодушия. И я ответил ей.
Да, думаю, встречаться мы не сможем.
Нажал «Отправить» и спрятал телефон. Парни уже были готовы, репетиция концерта продолжалась.
* * *
Королев, как всегда, шутил. Когда мы начали петь, выяснилось, что он совершенно не помнит слов песен. Дашка держала перед ним листок со словами, чтобы он их читал и не путался, но это не сильно ему помогало. И тогда Даша не вытерпела, подошла к нему и засунула в рот шоколадную конфету.
— С цианистым калием, что ли? — шутил он, хитро глядя на Дашу.
— Учи! — Даша показала пальцем на листок со словами и подошла к Эльке.
Она сидела за синтезатором и лениво жала на клавиши, думая о том, что произошло со всеми ними за эти четыре месяца одиннадцатого класса.
— Забей, — сказала Элька. — Всегда все обходилось, и сегодня обойдется.
— Одна надежда на тебя, — вздохнула она. — Все три песни твои. Парней поставим сзади, будут рот открывать. Ванька тебе поможет. У него идеальный слух. И голос неплохой.
— Да, я знаю, — отвечала Эля. — Он музыкалку закончил в прошлом году.
— Фортепиано?
— Виолончель, — сказала Эля. По голосу я понял, что она улыбалась.
— Прикольно. Значит, мы справимся.
Королев и Даникс обсуждали футбольный матч за сценой и допивали кофе, а мы репетировали еще полтора часа.
— Молодец, — спокойно хвалила меня Эля. — Лучше Синатры.
— А ты лучше Рианны, — улыбался я в ответ.
— Вань, ты прости меня.
— За что?
— Ты сам знаешь, я знаю.
— Мы оба виноваты, — ответил я. — Ты тоже прости.
— Так что, мир?
— Мир, — кивнул я.
Так мы помирились. Наверное, Эля права, и нам действительно лучше дружить, чем быть вместе и ненавидеть друг друга.
Дальше мы репетировали все вместе. Сначала Королев перевирал мелодию и путал слова.
— Врешь, врешь, Королев! — ругалась Дашка, готовая наброситься на него с кулаками и отпинать как следует. — Элька, Ваня, спойте правильно, плиз…
Мы спели первый куплет «Let it snow», второй куплет Королев начал петь сам и спел отлично.
— Молодчина. — Элька взяла в руки его лицо, наклонилась и, смеясь, поцеловала в щеку. Вова просиял от радости.
— Еще, пожалуйста, в другую… — требовал он.
— Ну, ладно… — согласилась она и еще раз поцеловала его.
— А теперь я тебя… — И сам поцеловал ее в щеку.
— Ребята, вы прелесть… — смеялась сзади Дашка.
— Да просто он спел правильно. — Эля стирала блеск с щек Королева.
— Так, Элька, ты где? — Маришка в романтичном бежевом платье на тонких бретельках волновалась больше всех. — Нам через пять минут на сцену выходить!
— А микрофон для нее приготовили? — спросил Королев.
— Да, уже стоит… — кивнула Маришка и подбежала к Эльке. — Все готово. Ты готова?
— Я боюсь… — Элька чувствовала, как начинают дрожать коленки. — Я не смогу…
— Там твоя мама… — шепотом сказала мне Даша, проходя за сцену и поправляя платье на Эле. — Она волнуется.
— Нас уже объявили… — сказала Маришка. — Пойдемте, быстрее!
* * *
За два часа мы выходили на сцену три раза. Нас много фотографировали, нам аплодировали. Мы волновались и нервничали, боялись забыть важные слова или не попасть в ноты.
Элька немного стеснялась зрительного зала, несмотря на всю свою крутость в реальной жизни. Нам чуть ли не силой приходилось выталкивать ее вперед и ставить посередине. Я замечал улыбки на лицах учителей и школьников.
Тем не менее наше выступление было названо самым лучшим в новогоднем концерте. Я видел, как мадре, держа за руку мелкого Женька, подходила ближе к сцене, чтобы сфоткать меня, а потом счастливо улыбалась и показывала кулак. Женек тоже улыбался, хлопал в ладоши и был жутко смешным — два дня назад у него выпал центральный молочный зуб сверху.
После третьей песни мы спустились в зал, чтобы досмотреть концерт. Достал мобильный — от Тани пришла еще одна эсэмэска.
Таня
«Козел. Ты такой же, как все. (((»
Я не такой. Просто ты не та.
Если задуматься, сколько времени мы тратим на общение, километровые переписки «Вконтакте», споры в ICQ, «спокойные ночи» по эсэмэс и выяснения отношений с не теми людьми, то становится страшно и грустно.
Это ведь действительно страшно — не встретить, пройти мимо и не узнать «ту самую».
Бывает, я вижу девушек на улице и даже хочу познакомиться, но не подхожу к ним. Вдруг я с ней познакомлюсь, а она — «не та», а «та самая», другая — в этот момент прошла мимо, в метре от меня, за моей спиной.
Слишком сложные мысли для конца года. Хочется снять их с себя, стянуть через голову, как свитер или футболку, спокойно вдохнуть и расслабиться. И точно знать — мое будет моим, а чужого мне не надо.
Кто-то мне писал об этом «Вконтакте» недавно.
27-31 декабря
Наташа
— Глянь, че там за сборище?
Предпоследний учебный день второй четверти. Мы с Нинкой решили прогулять физру и по-тихому смотаться домой. У школьного забора резвилась группа малолеток. Раскрасневшиеся дети бегали друг за другом, растирали снегом лица, смеялись и орали.
— Пятиклассники бесятся.
— Ой, отпусти, отпусти-и-ии! — провизжал высокий девчачий голос. — Ну перестань уже, Ткаченко, мне же щекотно!
Среди них я заметила красивого мальчика, которому признавалась в любви невзрачная девочка несколько дней назад. Он бежал за смуглой девочкой в короткой расстегнутой шубке. Шикарные темные волосы красиво развевались с каждым ее движением. Тонкие ноги в аккуратных новых уггах, узкое черное платьице — короче шубы. Она улыбалась, убегала от него, оглядывалась, потом вдруг поддавалась и позволяла себя поймать, схватить за руки, притащить к дереву, сомкнуть ладони за ним и долго держать за запястья. Девочка громко смеялась, пыталась вырваться, но было видно, что все это ей очень нравится.
— Отпусти, отпусти ее, Дим! — другой тонкий детский голос. — Ей же больно, Дим, перестань!
Другая девочка подбежала к ним. Она пыталась оторвать его руки от чужих запястий и все говорила, срываясь на шепот, «отпусти-и-и, отпусти-и-и ее». Это была та самая девочка. Глупая. И простая. Неужели она действительно не понимает, что ей не светит? Или понимает, но думает, что если сможет оторвать его руки от соперницы, то у нее появится шанс? Мне жалко ее. Тяжело, наверное, быть ребенком.
Пока я смотрела на них, Нинка уже успела дойти до стадиона и подойти к дырке в заборе. Там она заметила, что я отстала, и теперь шла мне навстречу.
— Ты чего там застряла вообще?
— Дети такие дети, — задумчиво ответила я.
— Хотела бы снова в пятый класс?
— Нет, я тогда была жирной.
— Все с тобой ясно.
* * *
— Ниночка, Настя, осторожнее, девочки! — приговаривала Галина Александровна, стоя у дверей вагона и пропуская вперед своих учеников. — Только вашего травматизма мне не хватало! Однажды я везла группу в Лондон, — рассказывала она Виктору. — Талантливые ребята, сейчас им всем за двадцать, а тогда было, как этим, по четырнадцать-пятнадцать лет. Они у меня такие умные оказались! У нас номера были на третьем этаже, а под окнами на уровне второго этажа пристройка небольшая, типа магазинчик или кофейня какая-то. Вот они, мои хулиганы, и начали с третьего этажа прыгать из окон на эту самую пристройку!
— Мало их на тренировках гоняли, — кивнул Виктор.
— И не говори, Вить! — махнула рукой Галина. — А если бы там крыша была непрочная? Ну а у меня чуть инфаркт не случился! Сколько раз уже зарекалась возить этих хулиганов, да не могу их бросить. Люблю всех, как родных детей! Ну, что там? Егор, Саша, что вы там забыли? — Сейчас зайду к Михе, потом дождемся Настю, а потом обратно в школу, — рассуждала я, когда мы с Нинкой выходили из школы. Вторую четверть я закончила без троек.
— Смотри-ка, малявки опять что-то там чудят, — кивнула Нина в сторону гаражей, откуда доносился веселый девчачий смех и визг. Группа детей стояла небольшим кругом.
— Давай, Вик, ну давай же, скажи ему!.. — требовали девчонки. — Чего ты боишься? Это же так просто, всего три слова. Знаешь, он ведь тоже тебя любит, да-да…
— Откуда ты знаешь? — не доверяла девочка.
— Мы говорили об этом на перемене. Я сказала девочкам, что ты любишь Диму, а он услышал и сказал, что тоже тебя любит.
— Правда? — с восторженной надеждой спросила девочка.
— Конечно! Зачем мне тебе врать? Давай, скажи ему все!
— Как думаешь, скажет или нет? — спросила я Нинку.
— Скажет, — ответила Нинка. — Наивная. Такая тупая разводка. Я бы не говорила на ее месте. Вообще, я бы поболтала с ней.
— С кем? — не поняла я.
— С девочкой. Надо вправить ей мозги.
— У тебя еще будет время, — сказала я. — Они здесь каждый день после уроков тусуются.
— Странно, — удивилась Нинка. — У них что, Интернет не работает дома?
Я рассмеялась, и мы пошли дальше.
— А ты помнишь себя в одиннадцать лет? — спросила Нина.
— Помню, — кивнула я.
— Тебе хотелось, чтобы у тебя был парень?
— Наверное, но это не было целью.
— Повезло. Обычно, когда тебе двенадцать-тринадцать лет, ты дико хочешь с кем-то встречаться. Хочешь, чтобы у тебя был парень, как у твоей подруги, как у девчонки из параллельного класса, как у соседки и старшей сестры — хочешь не отставать. Хочешь быть как все, потому что парень прибавляет авторитет. Если его нет — тебя считают неудачницей, а это очень задевает самолюбие.
— Мне было по фиг.
— Это потому, что у тебя была куча поклонников, а ты нос воротила. Я помню, как мы гуляли в шестом классе. Тройками. Мы ходили вокруг школы. Впереди Антон, Санек и Андрюха, а мы с тобой и Настюха — за ними. Мой дед говорил тогда, что мы все «играем в любовь», а я только ржала, думала, что он ничего не понимает и говорит так специально, чтобы позлить меня… Думала, что у нас — все серьезно и через некоторое время будут не пара троек, а три пары. Но получилась всего одна: я плюс Абаев. Он был единственным парнем, который обращал на меня внимание, а мне он просто нравился. Смазливый, голубоглазый, кудрявый — почему бы и нет? Нестыдно показаться с ним перед подругами. Потом я привязалась к нему, а потом… все это затянулось на два года. У меня целый год никого не было.
— Но у тебя же есть Сэм, — попыталась съязвить я, но получилось несмешно.
— А меня у Сэма нет, — грустила Нина. — Вчера он написал, что у него появилась герлфренд. Из его колледжа. Уже месяц встречаются. Боялся мне сказать.
— Зато английский подтянула.
— Знаешь, что вчера англичанка отожгла, когда пересаживала меня от Зайцева?
— Ну?
— Расставашки — всегда печалька.
* * *
На школьной новогодней дискотеке нам быстро стало скучно, и мы с Нинкой спустились вниз. На первом этаже у раздевалки сидела девочка и тихо вытирала слезы. У нее были длинные русые волосы, завязанные в высокий хвост. Короткое серое вязаное платье и несуразные коричневые туфли на ногах. По краю рукавов была пришита блестящая мишура.
Я подошла ближе и села рядом. Нинка села с другой стороны от девочки.
— Привет, — сказала я. — Тебя кто-то обидел?
Девочка подняла заплаканные синие глаза и завертела головой. Я узнала ее. Это была та самая малышка из пятого класса, которая влюбилась не в того парня. Мисс-Этот-Неловкий-Момент.
— А чего тогда плачешь? — спросила ее Нинка, протягивая пачку бумажных платков.
— Просто меня Дима не любит, — ответила девочка, и слезы полились еще сильнее.
— А тебя как зовут?
— Вика.
— А мы Наташа и Нина, — представились мы. — Расскажи о нем. Может, мы сможем тебе помочь, если ты, конечно, хочешь.
— Очень, очень хочу! — обрадовалась Вика и начала свой рассказ.
В свои неполные одиннадцать лет Вика уже успела пару раз влюбиться — «серьезно и по-взрослому». Ее последней и безответной любовью оказался одноклассник Дима, с которым она сидела за одной партой с конца первого класса.
Дима был мальчиком смазливым и талантливым, хорошо играл на пианино и пел хрипловатым детским голосом, который вот-вот начнет ломаться. Благодаря своим талантам и способностям, Дима быстро занял место в школьном хоре и часто выступал на праздниках и торжественных мероприятиях.
Влюбленная Вика поначалу тоже рвалась в школьный хор, однако учитель музыки, неизменно игравший на баяне, хвалил ее лишь за хорошую память и несвойственную современной молодежи скромность. Вика быстро учила тексты песен, но природа не наградила ее ни слухом, ни голосом. Так что в участии в хоре Вике было отказано.
Но она не сдавалась.
Дима не проявлял к ней особой симпатии, они почти не разговаривали, хоть и сидели все время за одной партой — их скромное общение сводилось к тихому списыванию математики. Иногда Вика набиралась смелости и смущенно спрашивала у Димы, сколько времени. На большее фантазии и смелости не хватало.
Тем не менее на протяжении трех с лишним лет Дима дарил Вике подарки. Два раза в год: на день рождения и на Восьмое марта. Вика отвечала тем же. Еще был День всех влюбленных. До этого года Вика совсем не обращала внимания на огромную коробку, обклеенную блестящей упаковочной бумагой розовых оттенков — стоявшую на первом этаже у входа в школу. Школьники пихали туда самодельные и не только валентинки с указанием класса и фамилии возлюбленного. В этом году Вика самая первая рвалась к дурацкому ящику. Не успев отдышаться, она стояла у стола и торопливо писала свое признание на обгрызенной половинке альбомного листа тупым простым карандашом. Простые слова: «Дима, я тебя очень люблю! Вика» — возможно, и удивили бы его, если бы он читал их впервые.
Вика признавалась ему в любви около пяти-шести раз — она сама толком не помнила. Запоминались лишь особо неловкие моменты. Пару недель назад Дима грустно ходил около школьного крыльца, а Вике, гулявшей в то время с подругой, очень хотелось поговорить с ним, и она просто не смогла придумать ничего умнее, как просто сказать: «Дима, а я тебя люблю…» Это было бы не так ужасно, если бы с крыльца в тот момент не спускалась их молодая класснуха Лариса Викторовна, которая, услышав недетское признание Вики, добавила: «Я тоже…»