— Что это? — спросила Тоня.
— Хм, — ответил Гунвальд.
В другой раз Гунвальд сидел и читал зеленую книгу. При виде Тони он закрыл ее и спрятал под стол.
— Что это за книга? — спросила Тоня.
— Хм, — ответил Гунвальд.
— Мне кажется, Гунвальд впадает в маразм, — сказала Тоня папе.
Голос у нее грустный. Мало удовольствия иметь закадычным другом маразматика.
— Хм, — сказал папа.
Но тут уже Тоня затопала ногами, всполошив Чайку-Гейра.
— В этом Глиммердале знают другие слова, кроме «хм», или нет?
Попробовать, что ли, взбодрить старого тюфяка, думает Тоня, оглядывая двор. Сегодня она достала велосипед, первый раз в этом году. Чайка-Гейр устроил по этому поводу форменный спектакль. Когда он был еще птенцом, Тоня с папой учили его летать. Папа сажал его Тоне на шлем, и она разгонялась на велосипеде так, что он в какой-то момент соскальзывал. И летел. Но если вы чайку чему-то научили, это уже навсегда. По сию пору, стоит Тоне сесть на велосипед, как Чайка-Гейр начинает кружить над ней и требовательно орать. А ведь он давно уже не маленькая птичка.
— Ты тяжелый, как беременная гусыня, — ворчит Тоня. — Летай сам!
Но Чайка-Гейр цепко сидит на шлеме, хотя его опрокидывает ветром назад.
Гунвальд смотрит из-под кустистых бровей, как к нему на двор въезжает живая пирамида из Чайки-Гейра-на-шлеме-на-Тониной-голове.
— Он их высиживает, — объясняет Тоня. — Высиживает свои идеи у меня в голове.
— Хм, — сердито говорит Гунвальд, — лучше б вы с твоим дармоедом крикливым высидели план, как мне переправить Гладиатора в летний хлев и самому остаться в живых.
Тоня чешет щеку.
— Это вопрос, — бормочет она, снимая Чайку-Гейра с головы.
Гладиатор — это баран Гунвальда, он купил его в прошлом году в Барквике и с тех пор мыкает с ним горе.
— Этот баран — худшая покупка за всю мою несчастную жизнь, — сказал Гунвальд, когда они в тот раз с мучениями загнали Гладиатора в хлев. Тогда им помогали и папа, и тети Эйр и Идун, вспоминает Тоня.
И вот теперь нужно вывести его из хлева. Овцам пора ягниться, и в хлеву понадобится больше места. Тоня спрашивает, не сбегать ли ей за папой, как в прошлый раз, когда Гладиатора надо было завести в хлев.
— Нет, — упрямится Гунвальд. — Я как-нибудь справлюсь со своим собственным бараном, бес ему в жилу! Вот только кофейку выпью.
Он уходит в дом.
А Тоня остается, она сидит, задрав голову, и смотрит на пастбище, где летний хлев. Тут и сравнивать нечего: поселиться одному в маленьком отдельном хлеву или сутками слушать бабьи разговоры целой отары беременных овец. Нормальный баран будет только рад.
— Вряд ли это так трудно, — бормочет Тоня себе под нос.
В хлеву Гунвальда царит веселый хаос, сено вперемешку со всем подряд. Но овцам здесь хорошо. Тоня здоровается с некоторыми. Потом набирает в ведро корма на донышке и идет к стойлу Гладиатора. В полутьме глаза его кажутся светло-зелеными. Голова у него огромная. И она оказывается еще больше, когда он подходит ближе посмотреть, кто такая эта Тоня.
— Сква-ак, — вскрикивает Чайка-Гейр у нее за спиной.
— Закрой клюв, ты его раздражаешь! — говорит ему Тоня очень строго. Потом она снова оборачивается к Гладиатору.
— Бедняжечка, — застонала Салли и схватилась за сердце. — Останется теперь инвалидом, наверное.
Теперь папа прижимает к себе Тоню и страшно радуется, что на койке лежит не она, а Гунвальд.
— Тоня, ты умница и молодчина, — говорит папа.
И вдруг времени у всех кругом сразу стало вагон и маленькая тележка. Никто никуда теперь не спешит, все обстоятельно отвечают на папины вопросы, слегка приглушаемые его бородой. У Гунвальда сложный перелом шейки бедра, его придется оперировать сегодня же вечером. Еще он сломал лодыжку, но ее можно будет прооперировать только через несколько дней, когда сойдет отек.