меня каждый раз с тех пор. Теперь я чувствую себя просто обязанным прихватить с собой одно по
пути в комнату Отти, но, вообще– то, я больше его не перевариваю. Мы проводим небольшой
научный эксперимент с цветком на ее полке: сможет ли Африканская фиалка выжить только на
одном шоколадном молоке.
Принцесса Отэм развалилась на полу с наметками по своим главам. Она даже правит их
красной ручкой; а я не могу себя заставить.
– Отти, ты самый очаровательный ботаник, которого я встречал за всю свою жизнь.
Она даже взгляд не поднимает, когда я прохожу.
– Не будь занудой.
– Ты знала, что красную ручку можно называть грубостью и пошатнуть уважение
учеников? Лучше использовать фиолетовую.
Голубые глаза поднимаются на меня.
– Мне нравится красная.
Ее длинные, рыжие волосы заколоты в огромный пучок на макушке.
– Знаю, что нравится.
Оттолкнувшись локтями, она поднимается, чтобы сесть, и теперь скрестить ноги.
– Что ты здесь делаешь?
Это немного обидно, потому что подтверждает, что папа был прав. До Себастиана не было
странным для меня прийти к ней в любое время. А теперь же я вижусь с Отти, может, один раз
после школы, и провожу так много времени в одиночестве, записывая слово за словом о нем, не
обращая внимания на то, что разум кричит мне начинать новую книгу.
– Я не могу прийти и потусоваться со своей лучшей подругой?
– Ты же был занят.
– Как и ты, – я многозначительно шевелю бровями. – Повеселилась тогда с Эриком?
– Если под «повеселилась» ты подразумеваешь – «целовалась с ним до онемения», тогда
да.
Мой рот распахивается.
– Серьезно?
Она кивает с румянцем, пробивающимся под ее веснушками.
– И как много шуток про «твою маму» он сказал?
Просмеявшись она восклицает:
– Ни одной!
– Не верю, – для Эрика все – возможность пошутить «а твоя мама» или «она так
сказала». И не важно, сколько раз мы напоминаем ему, что сейчас не 2013.
– Было весело, – говорит она, откидывая спиной на свою кровать. – Он мне нравится.
Я тянусь вперед, щипая ее за щечку. Во мне что– то натягивается. Это не совсем ревность,
а какое– то странное чувство потери, как будто ни для кого больше не будет существовать версии
Таннера и Отэм. У нас у обоих теперь есть другие люди.
Даже если мы еще не знаем об этом.
– Что с лицом? – она обводит круг в воздухе передо мной.
– Просто думаю, – я поднимаю ее красную ручку, черкая на подошве своего кеда. – Я
хотел поговорить с тобой.
– Прозвучало серьезно.
– Нет, не так, – прищуриваюсь, раздумывая. – Нет, серьезно, полагаю. Я просто хотел
попросить прощения.
Она ничего не отвечает, поэтому я поднимаю на нее взгляд, пытаясь прочитать выражение
ее лица. Я знаю Отэм лучше, чем кто– либо другой, но прямо сейчас не могу уловить, о чем она
думает.
– За что? – наконец, спрашивает она.
– За то, что отдалился.
– Это синоним занятости, – отвечает она. Она откидывается назад и тянет, болтающуюся
ниточку на кромке моих джинсов. – Прости, что была не самым лучшим другом в последнее
время.
Это удивляет меня, и я поднимаю на нее взгляд.
– В смысле?
– Я знаю, что ты подружился с Себастианом, и думаю, я приревновала.
Ой. Тревожные звоночки раздаются в моей голове.
Она сглатывает, неловко и громко, и ее голос дрожит, когда она произносит:
– В смысле, он занял то время, которое ты обычно отдавал мне. И присутствует что– то
такое интенсивное, когда вы, ребята, общаетесь, поэтому мне кажется, что он может забрать то,
что принадлежит мне, – она поднимает на меня глаза. – Разве в этом есть смысл?
Мое сердце стучит отбойным молотком в груди.
– Думаю, да.
Ее лицо становится красным, подтверждая, что этот разговор намного больше, чем просто
о дружбе. Если бы она просто помечала свою дружескую территорию, то не краснела бы, она бы
злилась. Но здесь есть кое– что еще. И даже не зная степени отношений между мной и
Себастианом, она чувствует их интенсивность. Эту догадку она еще не может никак назвать.
– Я ревную, – говорит она и пытается выглядеть наглее с задранным в воздух
подбородком. – По многим причинам, но я работаю над некоторыми из них.
Такое ощущение, что меня ударили в грудь молотком.
– Ты же знаешь, что я люблю тебя, так?
Ее щеки вспыхивают ярко– розовым.
– Да.
– Как самого важного для меня человека в мире, да?
Она поднимает глаза, они остекленели.
– Да, я знаю.
По правде говоря, Отэм всегда знает, кто она и чего хочет. Она всегда хотела стать
писательницей. Она – белая, гетеросексуальной ориентации и просто прекрасна. Перед ней есть
путь, которому, последовав, она сможет прийти ко всему, и никто и никогда не скажет ей, что она
не может или не должна хотеть этого. У меня есть способности к естественным наукам, но и
двойственное отношение насчет того, чтобы последовать докторскому пути моего отца, и я
понятия не имею, кем хочу быть. Я просто подросток – наполовину еврей и бисексуал –
влюбленный в парня мормона. Мой путь не такой очевидный.
– Иди сюда, – прошу я.
Она заползает на мои колени, и я заключаю ее в свои объятия, удерживая ее так долго,
сколько она позволяет мне. Она пахнет своим любимым шампунем, а ее волосы – мягкие на моей
щеке, и я уже сотни раз мечтал, чтобы у меня возникло что– то вроде желания к ней, но вместо
этого там только глубокая, отчаянная привязанность. Теперь я понимаю, о чем говорил отец.
Легко сказать, что я смогу сохранить свою дружбу, но мне нужно сделать намного больше этого.
Мне нужно ее так же сберечь. Скорее всего, мы не пойдем в один и тот же колледж в следующем
году, и теперь пришло время убедиться, что наша дружба крепка. Если я когда– нибудь потеряю
ее, то буду опустошен.
***
«Warriors» играют с «Cavs» в ответном матче, и отец приземляется на диван. Каждая линия
его тела напряжена. Степень его презрения к Леброну Джеймсу14 мне не понятна, но я не могу
винить его за преданность.
– Я сегодня виделся с Отэм, – сообщаю ему.
Он ворчит, кивая. Ясное дело, он не слушает.
– Мы тайно поженились.
– Да?
– Тебе нужно пиво и пивное брюхо к нему, если ты собираешься так отключаться перед
теликом.
Он снова ворчит, кивая.
– У меня проблемы. Могу я взять пятьсот долларов?
Наконец– то, папа испуганно смотрит на меня.
– Что?
– Просто проверил.
Несколько раз моргнув он выдыхает с облегчением, когда игра прерывается на рекламу.
– Что ты говорил?
– Что я виделся сегодня с Отти.
– У нее все хорошо?
Я киваю.
– Кажется, она встречается с Эриком.
– С Эриком Кушингом?
Снова киваю.
Он обрабатывает эту информацию именно так, как я и ожидал от него.
– Я думал, она влюблена в тебя?
Нет и шанса ответить на это, не показавшись мудаком.
– Думаю, да, влюблена немного.
– Ты рассказал ей о Себастиане?
– Ты серьезно? Нет.
Игра снова начинается на экране, и мне не нравится делать это, но все похоже на то, как
термиты поедают деревянную перекладину. Если я не избавлюсь от этого, то буду пронизан
беспокойством.
– Пап, что было, когда ты сказал Бабб, что встречаешься с мамой?
Он бросает на телевизор последний, неохотный взгляд, прежде чем потянуться за пультом,
отключая звук. А затем он разворачивается, упираясь одной ногой в диван, лицом ко мне.
– Это было очень давно, Тан.
– Я просто снова хотел об этом послушать, – я слышал эту историю раньше, но иногда мы
воспринимаем все по– детски, и детали в каком– то роде могут ускользнуть от нас – не все
является таким, как кажется. История романа моих родителей – одна из подобных вещей: это было
очень романтично, когда они впервые рассказали нам об этом, и реальность того, как было сложно
отцу и его семье – и маме тоже – потерялась больше в рассказе, как они добивались своего «долго
и счастливо».
14 Леброн Джеймс – игрок баскетбольной команды «Кливленд Кавальерс» (Cavs)
Мне было тринадцать, а Хейли – десять, и рассказанная нам история была сокращена: Бабб
хотела, чтобы папа женился на дочери ее лучше подруги, женщине, которая родилась в Венгрии и
приехала сюда, чтобы учиться в колледже. Это нормально, говорили они нам, для родителей –
прикладывать руку к сватовству. Они не объяснили остальные части, что я узнал уже со временем,
поговорив с тетями и кузинами, что вмешательство семьи логично на многих уровнях: брак –
навсегда, а безумная страсть стирается. Найти человека, одного с тобой происхождения и
достоинства, в конце концов, намного важнее, чем остаться с человеком, с которым ты хочешь
заниматься сексом всего несколько месяцев.
И папа встретил маму в Стэнфорде, и, как говорит мама, она знала. Он боролся, но в итоге,
он тоже понял.
– Я познакомился с твоей мамой в первый свой день в медколледже, – вспоминает он. –
Она работала в той старомодной закусочной рядом с кампусом, а я пришел туда, умирающий с
голода и измотанный. Я переехал только за день до начала занятий, и реальность такого далекого
нахождения от дома очень сильно отличалась от моих ожиданий. Это было дорого и напряженно,
моя рабочая нагрузка была уже невероятной. Она сделала самый превосходный сэндвич с
курицей, притянула его мне и спросила, может ли пригласить меня на ужин.
Я уже слышал эту часть. Я обожаю эту часть, потому что обычно папа шутит про
приманку и переключается на мамину готовку. В этот раз, он не делает так.
– Я думал, что она хотела быть дружелюбной, потому что я выглядел очень подавленным.
Я не предполагал, что она могла подумать, что мы могли бы встречаться, – он смеется. – Но когда
она пришла, ее намерения стали кристально очевидны, – а теперь его голос понижается. Мне
больше не подают поверхностную версию истории. Мне подают версию, которую взрослый
мужчина рассказывает своему взрослому сыну.
Мама – красавица. Она всегда была красавицей. Ее уверенность в себе делает ее просто
неотразимой, но в комбинации с ее гениальностью у папы и шанса не было. Ему было только
двадцать один, в конце концов – молодой студент– медик – и в тот первый вечер, на ужине, он
сказал сам себе, что не повредит провести с ней немного времени. У него была парочка подружек
до этого, но ничего серьезного. Он всегда знал, что в итоге вернется домой и женится на ком– то
из общины.
Мама с папой встречались тайно, и за два года вместе, даже когда оставался у нее, он по–
прежнему настаивал, что женится на еврейке. Каждый раз, когда он говорил это, она скрывала
свою боль и отвечала: «Окей, Пол».
Когда Бабб и сестра папы Бека приехали в гости на три недели, мама ни разу не
встретилась с ними. Он ничего им не рассказывал о ней, и все время, что они пробыли в городе,
она так же ни разу не видела его. Как будто он исчез. Он не звонил и не объявлялся. Она бросила
его, когда они уехали, и папа даже не спорил. Он пожелал ей удачи и наблюдал, как она уходила.
Несмотря на то, что папа всегда отмалчивался об их времени врозь, мама шутливо
называла это «Мрачным Годом». Шутка или нет, но я видел фотографии с ними в то время, и эти
образы всегда вызывали у меня, мягко говоря, беспокойство. Мои родители были с большой
буквы В – Влюблены. Папа считал маму гениальной, красивой. Он считал ее прекраснее всех на
свете. Она считала его самым умным, самым удивительным мужчиной на свете. Я уверен, что то
время порознь сделало их благодарными за то, что они имеют сейчас, но очевидно, что они
чувствовали то же самое еще до разрыва. На тех снимках, они оба выглядят какими– то
отчужденными, пустыми. Синяки под папиными глазами похожи на темную фазу Луны. Мама
итак худая, но в «Мрачный Год» она походила на скелет.
Он признается мне сейчас, что не мог спать. Практически год он спал всего пару часов за
ночь. Не такая уже редкость встретить студента– медика, который всю ночь напролет учился, но
папа – организованный, преданный человек и у него не возникало проблем оставаться на вершине
своей работы. Он не мог спать, потому что был влюблен в нее. В тот год, создавалось ощущение,
что он – вдовец.
Он пришел в ее старую квартиру и умолял вернуться к нему обратно.
Я не знал этого. Я всегда слышал, что так просто случилось, что они однажды столкнулись
в кампусе, и папа понял, что больше не может быть без нее.
– Почему вы рассказывали нам, что ты столкнулся с мамой в кампусе?
– Потому что именно это я сказал Бабб, – говорит он тихо. – Она долгое время обижалась,
что я женился на Дженне. Но знать, что я искал ее и умолял вернуться ко мне – это стало бы
самым настоящим предательством.
Мое сердце ноет, когда я слышу это. Каждый раз, как я ухожу к Себастиану, кажется
настоящим предательством перед мамой. Я просто никогда не давал этому название, до сих пор.
– Дженна усадила меня, – говорит папа, – и кричала целый час. Она сказала мне,
насколько больно было находиться в ее положении, когда у нее нет никакой власти. Она сказала,
что всегда будет любить меня, но не доверяла мне, – он смеется. – Она отправила меня домой и
сказала, чтобы я доказал ей обратное.
– Что ты сделал?
– Я позвонил Бабб и рассказал, что влюблен в женщину по имени Дженна Петерсон. Я
купил кольцо, вернулся в квартиру твоей матери и сделал ей предложение.
Видимо мама спросила: «Когда?», и папа ответил: «Когда ты захочешь». Поэтому он
поженились в здании суда на следующее же утро, еще одна деталь, которой я никогда не слышал.
Я видел бесчисленное количество снимков с их официальной свадьбы: подписание Кетубы15,
мама, скрытая от глаз под вуалью, дожидается прохода к алтарю, папа, разбивающий стакан под
Хупой16, ряд фотографий почетных друзей и родственников семьи, дающих Шева Брахот – семь
благословлений, мои родители, поднятые на деревянных стульях, пока их друзья танцуют вокруг.
Их свадебные снимки развешены в коридоре наверху.
Я понятия не имел, что они законно поженились практически за год до этого.
– Бабб знает, что вы уже были женаты?
– Нет.
– Ты испытывал чувство вины?
Папа улыбается мне.
– Ни секунды. Твоя мама – мое солнце. Мой мир согревается только, когда она в нем.
– Не могу представить, какого это было для тебя, – я опускаю взгляд на свои руки. – Я не
знаю, как держаться на расстоянии от Себастиана, и вообще, смогу ли я, – мне нужно спросить,
так же сильно, как и страшусь ответа. – Ты рассказал ей, что застукал нас с Себастианом?
– Рассказал.
– Она разозлилась?
– Она не была удивлена, но согласилась с тем, что я тебе сказал, – он склоняется ближе,
целуя меня в лоб. – Что Дженна уяснила вместе со мной, что у нее всегда есть права, даже когда ей
кажется, что я ее не понимаю. Ты не беспомощный. Но тебе нужно четко понимать то, кто ты есть
и что терпеть не готов, – он протягивает палец под мой подбородок, поднимая мое лицо к нему. –
Ты хочешь быть тайной? Возможно, ты уже тайна. Но это твоя жизнь, она раскинулась перед
тобой, и ты единственный человек, кто может сделать ее такой, какой захочет.
15 Кетуба (буквально «написанное», «документ, договор») – брачный акт, который составляется обычно до
венчания, подписывается двумя свидетелями, читается лицом, венчающим под балдахином, и затем