Он разгоряченно вдыхает.
– Точно, я запомнил…
– Я прямо рядом с ней, вон то плотное скопление? Это Плеяды, – произношу я. – Они
будут приближаться и дальше друг к другу.
– Откуда ты все это знаешь? – спрашивает он.
Я поворачиваюсь и смотрю на него.
Он тоже смотрит на меня очень близко.
– От отца. Не так много занятий, после наступления темноты, когда мы ходим в поход,
помимо сморов, страшилок и разглядывания созвездий.
– Оставшись сам по себе, я бы смог найти только Большую медведицу, – произносит он.
Его взгляд опускается на мои губы.
– Я стану очень бесполезным в этом без своего отца.
Он отводит взгляд, снова поднимая глаза к небу.
– Твой отец вроде как классный.
– Так и есть.
Боль возрастает в моей груди из– за того, что мой отец лучше, потому что знает и любит
меня таким. А у Себастиана есть целая сторона, о которой его отец совсем ничего не знает. Я могу
прийти домой и рассказать отцу обо всем, что произошло сегодня – даже о том, что мы с
Себастианом лежали на капоте старой «Камри» моей мамы – и это ничего между нами не изменит.
Видимо у Себастиана схожие мысли, потому что, разрывая тишину, он произносит:
– Я все продолжаю думать о своем отце в тот день, когда он очень крепко меня обнял.
Клянусь всей своей жизнью, единственное, что я хотел, – заставить его гордится мной. Так
странно говорить об этом вслух, но мне кажется, если отец гордится мной, это как внешнее
подтверждение того, что Бог тоже мной гордится.
Я не знаю, что ответить на это.
– Я даже представить не могу, что сделал бы мой отец, если бы узнал, где я, – он смеется,
проводя ладонью по своей груди. – На грязной дороге, с табличкой «доступ закрыт», лежу на
машине со своим парнем…
Это слово все еще встряхивает меня.
– Я обычно очень упорно молюсь о том, чтобы пропало влечение к парням, – признается
он.
Я поворачиваюсь и смотрю на него.
Он качает головой.
– Я всегда так ужасно чувствую себя после этого, как будто прошу чего– то такого
мизерного, когда у других людей такие огромные проблемы. Но потом я встретил тебя и…
Мы оба позволяем этому повиснуть. Я выбираю мысль, что в конце предложения было
бы… и Бог говорит мне, что ты правильный выбор для меня.
– Ага, – произношу я.
– Так значит, никто из школы не знает, что тебе нравятся мальчики, – произносит он.
Я замечаю, как он снова избегает использования слов гей», «би», «гомосексуалист». Это
идеальное время для разговора об Отэм/Мэнни/Джули/Маккене, но так легко опустить это. В
смысле, кто знает, что подслушали девчонки, Мэнни до сих пор молчал о своей осведомленности,
а Отэм обещала под угрозой смертной казни, что никогда ничего не расскажет. У Себастиана есть
свои секреты. Думаю, нормально, что у меня будет один.
– Нет. Полагаю потому, что я встречался с девочками, большинство людей просто решат,
что я натурал.
– Я все равно не понимаю, почему ты не мог просто выбрать девушку, раз можешь.
– Это все зависит от личности, а не то, что я могу сделать, – я беру его руку, переплетая
наши пальцы. – Это не мой выбор. Не больше, чем для тебя.
Могу сказать, что ему не нравится, что я только что сказал.
– Но ты думаешь, что сможешь рассказать об этом большему количеству людей?
Например, если ты будешь с парнем, ты сможешь быть… открытым?
– Все бы узнали об этом, если бы ты пошел со мной на выпускной.
Себастиан смотрит с ужасом.
– Что?
Моя улыбка подрагивает в уголках. На самом– то деле, я и хотел не хотел говорить это.
– Что бы ты ответил, если бы я пригласил?
Противоречивые эмоции сталкиваются на его лице.
– То есть. Я…не смог бы.
Крошечный клочок надежды сдувается в моей груди, но я не удивлен.
– Все нормально, – говорю ему. – В смысле, я бы, конечно же, привел тебя, но не ждал,
что ты согласишься. Я даже не уверен, что готов к этому на сто процентов.
– И ты пойдешь?
Снова повернувшись лицом к небу, я отвечаю:
– Может, с Отэм, если она кинет Эрика. Мы что– то типа «+1» по умолчанию. Она хочет,
чтобы я пригласил Сашу.
– Сашу?
Я отмахиваюсь рукой, типа «не стоит даже обсуждать».
– А ты когда– нибудь встречался с Отэм? – спрашивает он.
– Мы один раз целовались. Не было никакой магии.
– Для тебя, или для нее?
Ухмыльнувшись, я перевожу на него взгляд.
– Для меня. Не знаю, как было для нее.
Он скользит внимательным взглядом по моему лицу, останавливаясь на губах.
– Я думаю, она влюблена в тебя.
Я не хочу говорить про Отэм прямо сейчас.
– А ты.
Я могу сказать, что сначала он не понимает о чем я. Крошечная морщинка формируется
между его бровей, искажая гладкую поверхность его лба.
Но потом его лицо светлеет. Его глаза расширяются.
Позже, я оглянусь на это и задамся вопросом – он поцеловал меня прямо сейчас, потому
что не хотел отвечать, или его ответ настолько очевидный, что ему пришлось меня поцеловать. Но
в момент, когда он склоняется ближе, перекатываясь на меня, его рот жаркий и такой знакомый
для меня, все эмоции превращаются в жидкость, океаном затопляя мою грудь.
Я обнаруживаю настоящую невозможность описать, когда вспоминаю об этом моменте,
когда он прикасается ко мне, его ладони клеймят меня, кончики его пальцев оставляют крошечные
горячие отпечатки на моей коже. Я хочу как– то это запечатлеть, не только чтобы запомнить, но и
чтобы иметь возможность описать. Нет практически ни одного способа облечь в слова это
яростное превращение, безумную путаницу, которой мы становимся, кроме как представить волны
на пляже, неотвратимую физическую силу воды.
Единственное, в чем я уверен в тот момент, когда его прикосновения переходят из
исследующих в решительные, целенаправленные, а его взгляд не сходит с моего лица, полный
восторга, когда я срываюсь, что мы оба понимаем, как хорошо это, как правильно. Этот момент, и
спокойные мгновения после нельзя отредактировать. Их нельзя переписать. Их нельзя стереть.
Глава 17.
Отец все еще не спит, когда я приезжаю домой, чашка чая в его руке и ты– чуть– не–
опоздал– к– комендантскому– часу хмурая морщинка отяжеляет черты его лица.
Я чувствую, как виток извинений начинает оттягивать уголки моей улыбки вниз, но нет,
эта улыбка пуленепробиваемая. Я в эхо– камере и прикосновения Себастиана отдаются по всему
моему телу.
Брови папы изгибаются, как будто он озадачен моей улыбкой.
– Отэм? – спрашивает он, но кажется неуверенным. Он знает, что я не выгляжу так, когда
провожу время с Отэм. Или с кем– то еще.
– Себастиан.
Его рот приобретает форму «оох», и он снова и снова кивает, пока его взгляд пересекает
мое лицо.
– Вы предохраняетесь?
Боже мой.
Улыбка дрожит под весом моего унижения.
– Пап.
– Вполне закономерный вопрос.
– Нет… – я поворачиваюсь к холодильнику, открываю его и достаю колу.
Противоречивые образы вспыхивают в моей голове: Себастиан на мне, придавливает меня. Папа,
сидящий здесь, взгляд напряженный и несущий с собой: «Ты же знаешь, что мама убьет тебя за
твою полу– непреднамеренную милость, по которой я развращаю сына епископа»
– Таннер, – не могу сказать – он хочет рассмеяться или врезать мне. Если честно, не
думаю, что он сам знает.
– Я пошутил. Мы пока не дошли до этого.
Папа опускает свою чашку на стол, керамика скребет по столешнице.
– Тан, в итоге, вы дойдете. Я просто хочу, чтобы ты был осторожен.
Крышечка моей газировки открывается с радостным шипением.
– Обещаю, он не залетит.
Он закатывает глаза к потолку, и мама выбирает именно этот момент, чтобы войти, резко
останавливаясь в дверном проеме.
– Что? – ее голос ровный, глаза распахнуты. Я улучаю момент, чтобы оценить ее пижаму
с надписью «ЖИЗНЬ ПРОХОДИТ СЛИШКОМ БЫСТРО», выделенную радужной расцветкой и
аббревиатурой ЛГБТ,
Папа смеется.
– Ничего, Дженна. Он гулял с Себастианом, но это не то, о чем ты подумала.
Она переводит с одного на другого взгляд, хмуря брови.
– И что же я подумала?
– Что у них с Себастианом… серьезно.
Я бросаю взгляд на отца.
– Эй. Между нами итак серьезно.
– Серьезно, как влюблены? – спрашивает мама. – Или серьезно, как секс?
Я стону.
– Это станет огромной проблемой?
– Ничего из этого не станет проблемой, Тан, – осторожно произносит папа, глядя на маму.
Судя по их молчаливому разговору, я убеждаюсь, что мои родители проводят много
времени, обсуждая мои отношения с сыном епископа, чем они говорят обо всем остальном прямо
сейчас.
– Вам повезло, вы знаете, – произношу я, подходя к маме, чтобы заключить ее в огромные
объятия. Она смягчается рядом со мной, обнимая меня за талию.
– С чем же? – спрашивает она.
– Я никогда раньше не доводил вас, ребят.
Папа смеется.
– Ну, парочку инфарктов мы заработали, Таннер. Так что не обольщайся.
– Но это единственное выбило почву у вас из– под ног.
Выражение его лица становится сдержаннее.
– Думаю, это намного сложнее для твоей мамы, чем она показывает, – мама угукает в
мою грудь. – Все это подняло большое количество эмоций, много злости. Наверное, и немного
грусти. Она хочет защитить тебя ото всего.
Ребра, кажется, слишком сильно сжимают мои легкие, и я прижимаю ее к себе еще крепче.
– Я знаю.
Ее слова выходят приглушенными.
– Мы очень любим тебя, дружок. Мы хотим, чтобы ты жил в более прогрессивном месте.
– Как только я получу письмо о поступлении, я сбегу и никогда, никогда не вернусь
обратно, – отвечаю с ухмылкой.
Мама кивает.
– Я надеюсь на Калифорнийский университет.
Папа смеется на это.
– Только предохраняйся, окей? Будь осторожен?
Я понимаю, что он говорит не только о физических аспектах. Я следующим иду к нему,
обнимая его за плечи.
– Ты перестанешь волноваться за меня? Все будет в порядке. Мне правда нравится
Себастиан, но я помню о сложностях.
Мама шаркает ногами в сторону холодильника, чтобы немного перекусить.
– Итак, отложив в сторону его родителей и их чувства, ты же понимаешь, что его могли
исключить из колледжа за то, что он просто провел сегодня вечер с тобой? Церковь была намного
понимающей, когда была маленькой я, но ты же понимаешь, что кодекс чести УБЯ не позволит
ему делать все, чем бы вы там ни занимались сегодня?
– Мам, когда вы перестанете воспринимать это, как мое развлечение? – клянусь,
последнее, чем я хочу заниматься прямо сейчас, – анализировать каждую кроху, почему это все
неправильно. Я предостаточно обдумываю это ежедневно. – Проблема не в наших отношениях с
Себастианом, проблема в правилах.
Она оглядывается поверх плеча на меня, нахмурившись. Папа встревает:
– Я понимаю, что ты пытаешься сказать, но не все так просто. Ты не можешь говорить,
что только из– за несовершенства правил ты можешь творить все, что захочешь.
Кайф от прикосновений Себастиана, от того, чем мы занимались начинает стихать, и я
хочу убраться отсюда так быстро, как могу. Отстойно, что все так получается с моими
родителями. Мне нравится, что я рассказываю им все. Мне нравится, что они так хорошо меня
знают. Но каждый раз, когда мы обсуждаем это, их беспокойство нависает мрачной тенью над
светом. Оно затмевает все.
Так что я молчу. Чем больше я буду спорить, тем больше они буду невозмутимо
уговаривать. Отец вздыхает перед тем, как послать мне небольшую улыбку и поднять подбородок,
говоря: «Иди». Как будто он видит, что мне нужно сбежать и вылить весь это вечер во что– то.
Я целую маму, а затем уношусь в свою комнату. Слова рвутся из моей головы, с моих рук.
Все что случилось, все, что я чувствую, выливается из меня, принося облегчение.
Когда слова заканчиваются, чувства все равно переполняют мою грудь – вид Себастиана,
рухнувшего обратно на капот моей машины, с ленивой улыбкой от открытия – я беру стопку
стикеров и забираюсь на постель.
ДНЕМ МЫ ЗАНИМАЛИСЬ СТРОИТЕЛЬСТВОМ.
«ДЛЯ ПОМОЩИ», СКАЗАЛ ОН.
НОВЫЕ ДЕТАЛИ, НОВЫЕ МЕСТА, НОВЫЕ ЧАСТИ.
ПРОСТО ДЕЛАТЬ ЭТО И ВОСПРИНИМАТЬ, КАК ДОЛЖНОЕ.
НО ОТ ЭТОГО БЫЛО ХОРОШО, И Я СКАЗАЛ ЕМУ ОБ ЭТОМ.
ОН ПРИЛОЖИЛ ПЛАНКУ К СВОЕМУ ПЛЕЧУ
КАК ШТЫК
И Я ЧУТЬ ЛИ НЕ РАССМЕЯЛСЯ, ДУМАЯ,
ЧТО ОЩУЩЕНИЯ БЫЛИ БЫ ТАКИМИ ЖЕ, КОГДА ВЛЮБЛЯЕШЬСЯ
В СОЛДАТА НА СТОРОНЕ ПРОТИВНИКА?
Закрываю глаза.
***
Я должен был, наверное, предугадать это. Что после субботнего вечера все станет
неловким на занятиях в понедельник, потому что в промежутке между этими двумя днями было
очень много времени для церкви.
Себастиан не отрывает взгляда от чтения, когда я прихожу на Семинар в понедельник
днем, но я знаю, что он чувствует меня так же, как и я его, потому что его плечи немного
ссутуливаются, глаза прищуриваются, и он гулко сглатывает.
Даже Отти замечает. Она рядом со мной выкладывает свои книги на стол и наклоняет
голову к моей.
– Что это было? – спрашивает она, едва слышно. – У вас все нормально?
– Что? – я смотрю на него, как будто не понимаю, что она имеет ввиду, и отмахиваюсь. –
Уверен, что он в порядке.
Но внутри мое сердцебиение сбивается. Он не писал мне вчера. Не хочет смотреть сейчас.
Какое– то предчувствие, и тот наглый способ, каким я отвертелся от беспокойства своих
родителей, кажется сейчас цапнет меня за задницу.
Ашер врывается в класс с визжащей Маккеной вслед за ним, и все помещение погружается
в тишину, пока он ведет ее самым пошлым образом из возможных. Она скользит руками вниз по
его спине, не переставая хихикать, а его руки в основном приклеены к ее заднице. Их появление
такое нелепое, настолько пошло привлекающее внимание, что даже Буррито– Дейв недоверчиво
выдает:
– Чувак, серьезно?
Они целуются перед всем классом, объявляя о своем воссоединении.
– Ладно, тогда, – произношу я. Злость пронзает мою грудь. МакАшер могут открыто
выражать свои чувства по всему кампусу и, помимо краткого закатывания глаз, никого это не
волнует. Они оба мормоны, кстати, и если я не ошибаюсь, не должны вести себя подобным
образом нигде, не говоря уже о разгаре учебного дня, но разве их будут высмеивать, избегать или
угрожать? Нет. Никто не станет доносить на них епископу. Их не исключат из школы. И все же
они подпитывают хаос, снова сходясь вместе потому что, наверняка, им стало так скучно без
слухов, что неосознанно сделали то, что заставит людей обсуждать. Я готов поспорить, что
МакАшер занимались сексом во всевозможных позах, но Ашер все равно уедет на свою миссию и
вернется домой и женится на приличной, мормонской девушке – возможно, даже на Маккене – и
будет так же лицемерить об устоях Церкви СПД, как и все остальные. И тем временем, Себастиан
все не смотрит на меня во время занятия, видимо наказывая себя за наши сравнительно невинные
прикосновения в субботу.
В животе становится горько, а потом закипает.
– Думаю, что предстоящий выпускной вызвал в них любовные чувства, – произносит
Отэм рядом со мной.
– Или отчаяние, – достаю ноутбук из рюкзака и снова бросаю взгляд на Себастиана. Он
все еще не обернулся, чтобы посмотреть на меня.