указанием, которое они нам дали, – помыть руки перед ужином.
– Кстати о колледже.
Я пугаюсь, когда он произносит это, потому что до меня только что доходит: прошло всего
несколько недель, пока мы не были вместе, и столько всего произошло, мудрые– решения– для–
будущего. Он не знает, куда я поеду в августе.
– Полагаю, ты получил ответы из множества мест?
– Угу, – я тянусь вперед, опуская молнию на его толстовке достаточно для того, чтобы
открыть вид на его горло и ключицы. Его кожа того идеально оттенка и гладкости. Я хочу, чтобы
он снял верх, и я сделал лично для себя снимки.
Я зависаю.
– И?
Я встречаюсь с его взглядом.
– Я еду в Калифорнийский университет.
Себастиан не произносит ни слова в течение нескольких напряженных секунд, и пульс на
ее шее набирает скорость.
– Ты не останешься в штате?
Я признаюсь, поморщившись.
– Нет, – надеюсь, улыбка, которую я посылаю ему, сгладит резкость моего ответа. – Но,
так же как и ты, по всей видимости.
Он немного сдувается.
– Кто знает, – его рука поднимается к моей груди, скользит открытой ладонью от моего
плеча к животу. Все напряжено. – Когда ты уезжаешь?
– В августе.
– Как дела с книгой?
Желудок сжимается, и я аккуратно убираю его руку с моего пупка.
– Нормально. Пойдем. Возьмем что– нибудь попить.
Он отправляет сообщение своим родителям, сообщая, что будет поздно. Оно остается без
ответа.
Думаю, я запомню этот вечер на всю оставшуюся жизнь, и я говорю это не для того, чтобы
показаться дерзким или преувеличивающим. Я хочу сказать, что мои родители над чем– то
веселятся – вместе, они очень смешные. Хейли хохочет так сильно, что у нее выступают слезы.
Себастиан чуть ли не выплевывает воду, когда папа рассказывает свою любимую, ужасную шутку
про то, как утка заходит в бар и заказывает изюм. Когда мы заканчиваем с едой, я беру руку
Себастиана за столом, и родители смотрят на нас несколько ударов сердца со смесью восхищения
и беспокойства. А затем они предлагают нам десерт.
Именно этого я хочу для нас. И когда бы я ни посмотрел на него, он встречает мой взгляд,
а я пытаюсь сказать, «Видишь? Вот как может быть. Так может быть каждый день»
Но затем я вижу, как его собственные слова пробиваются мне в ответ, серьезные и
напряженные мысли: « Может. Но я потеряю все, что знаю и что у меня есть».
Честно говоря, я не могу винить его за то, что пока этого недостаточно.
***
Родители уходят спать только на двадцатой минуте «007: Спектр». Они поднимают
сопящую Хейли с кресла и помогают ей подняться по лестнице. Папа оглядывается на меня
поверх плеча, посылая один полу– подбадривающий, полу– напоминающий– никакого– секса– на–
диване взгляд, а затем исчезает.
И тогда мы остаемся одни, в гостиной, со странным голубым свечением телевизора и
огромной почти нетронутой чашкой попкорна перед нами. Поначалу мы не двигаемся. Мы уже
держимся за руки под наброшенным одеялом. У меня продолжаются те вспышки осознания –
интересно у него такие же – когда я на самом деле не верю в то, что он здесь, что мы снова вместе,
мои родители только что проводили время со мной и моим парнем, как будто это что– то
естественное, непроблематичное.
Но тот голос, что сидел в моей голове все эти дни, прочищает горло, и я понимаю, что
больше не могу откладывать.
– Мне нужно рассказать тебе кое– что, – произношу я.
Он оглядывается на меня. Левую сторону его лица подсвечивает телевизор, и комбинация
его острой челюсти, скул и легкой обеспокоенности на лице делает его похожим на Терминатора.
– Давай.
– Я облажался, – делаю глубокий вдох. – После того, как ты бросил меня, я был
разгромлен. Я вообще не помню большую часть того дня. Я знаю, что проездил несколько часов
по кругу, а потом поехал к Отэм. Я плакал, и не совсем ясно мыслил.
Могу сказать, что он понимает все в ту же минуту, как я произношу это, потому что он
резко вдыхает через нос, как бы говоря «Ох».
Кивнув, я выпускаю медленное сожаление:
– Да.
Он кивает, отворачиваясь обратно к телевизору.
– Она в порядке. Я в порядке. Мы обсудили это, и естественно это странно, но мы
справимся. Я просто…не хотел скрывать этого от тебя.
– Просто, чтобы убедиться, что я правильно понял: ты с ней переспал?
Я медлю, стыд и вина давят весом на мои плечи.
– Да.
На его челюсти дергается мускул.
– Но ты не хочешь встречаться с ней?
– Себастиан, если бы я хотел встречаться с Отти, то я был бы с Отти. Она моя лучшая
подруга, и я приехал к ней домой, потому что был убит горем. Я понимаю, что звучит совершенно
безумно, но мы перешли в странный, комфортный водоворот, который закончился сексом.
Я думаю, ему становится смешно, вопреки его воле. Но он смотрит на меня.
– Не очень приятно.
– Я знаю.
Он поднимает руку и рассеянно растирает грудь своим кулаком. Я поднимаю его руку,
чтобы поцеловать костяшки пальцев.
– Я знаю, что все испортил, – он произносит тихо. – Думаю, я не могу реагировать так,
как хочу.
– Ты можешь. Я понимаю. Я бы сошел с ума, прямо сейчас, если бы ситуация была
обратной.
– Но ты не можешь говорить мне, что делать, после того, как бросил меня.
Видимо, побеждает его спокойная сторона. Не уверен испытываю ли я облегчение от этого
или жалею, что он не показал небольшую вспышку ревнивой ярости.
– Думаю, нет.
– Но если мы вместе, то ты только со мной, так? – спрашивает он. – Даже если я уеду?
Отстранившись, я секунду изучаю его.
– Мне казалось, что ты не можешь состоять в отношениях, когда уедешь.
Он опускает голову.
– Я еще должен решить, каким правилам последую, а каким – нет.
– Храня все о себе в тайне?
Себастиан поворачивается ко мне, прижимаясь лицом к моей шее и мило рычит.
– Я еще не знаю, – его слова выходят приглушенно. – Я так много люблю в церкви.
Общение с Богом кажется инстинктом, как будто это вшито в меня. Я не могу себе представить,
что буду делать, если уйду. Это так же, как стоять в пустом поле и пытаться указать на четыре
стены. В моей жизни просто нет никакой основы без церкви.
Интересно, что если ему придется уехать, что если перед ним встанет такой двойной
выбор.
– Может, все намного проще в приходах в других городах, – предлагаю я. – В Лос–
Анджелесе, например.
Он смеется на это и впивается своими зубами в мою ключицу.
Мы замолкаем на некоторое время.
Я одним ухом прислушиваюсь к звукам шагов на лестнице, а вторым – к звукам, которые
Себастиан издает рядом со мной.
Глава 20.
Мудрый совет: Никогда не пытайтесь спать маленькой ложкой на диване. Вы упадете, это
во– первых, и проснетесь с судорогой в шее, это во– вторых. И скорее всего, когда вы
просыпаетесь в одиночестве на полу, а ваш отец смотрит сверху– вниз на ваш обнаженный торс,
усыпанный шелухой от перевернутой чашки с попкорном, ждите наказания.
– Себастиан ночевал здесь?
– Эм… – я сажусь прямо, когда отец задает свой вопрос, оглядывая комнату. Даже не
глядя в зеркало, я могу сказать, что мои волосы стоят торчком. Я снимаю острое ядро попкорна с
места, где оно очень опасно лежит рядом с моим соском. – Я, на самом– то деле, не знаю. Кажется,
он испарился.
– Как и твоя футболка?
– Пап…
– Таннер.
Очень тяжело воспринимать его серьезную интонацию, когда он стоит в пижамных штанах
с Коржиком, которые Хейли подарила ему на Рождесхануку два года назад.
– Ты опаздываешь, – произносит он и отворачивается. Но я улавливаю вспыхнувшую
ухмылку. – Одевайся и поешь чего– нибудь.
Я хватаю чашку с хлопьями и уношусь прямо в свою комнату. Мне нужно много чего
написать.
***
Себастиан не отвечает на смайлики курицы/попкорна/пляжного пейзажа, которые я
отправляю ему перед началом уроков, и он не появляется на Семинаре днем. Я отправляю на его
личную почту короткое письмо, когда приезжаю домой.
«Привет, это я. Просто проверка связи. Все в порядке? Я вечером дома, если захочешь
зайти
Тан…»
Он не отвечает.
Я пытаюсь игнорировать знакомую топящую боль, которая обосновывается в моем
желудке, но за ужином я не голоден. Мама с папой обмениваются взволнованными взглядами,
когда они спрашивают, разговаривал ли я сегодня с Себастианом, я что– то мычу в ответ. Хейли
даже предлагает помыть посуду.
Я отправляю наш резервный – смайлик с горой – на следующий день, и ничего не получаю
в ответ.
Я звоню ему в обед. Звонок уходит сразу же на голосовую почту.
А дальше все мои сообщения всплывают «зеленым облачком», как будто его iMessage был
отключен.
***
Ничего сегодня.
Ничего сегодня.
Прошло четыре дня с тех пор, как он был здесь, а я слышал его или переписывался.
«Таннер,
Мне очень жаль, что я ввел тебя в заблуждение насчет своих чувств или принадлежности.
Я надеюсь, что отсутствие ясности не принесет тебе слишком много боли.
Желаю тебе только успехов в будущих начинаниях в Калифорнийском университете.
С наилучшими пожеланиями,
Себастиан Бразер»
Я даже не знаю, что сказать или о чем думать, когда заканчиваю читать это. Похоже, я
перечитал это около десяти раз, потому что в первые девять, я не мог поверить, что правильно
понял.
Открываю папку, ту, где все письма от него. Я перечитываю разные фразы, полностью
сраженный отстраненностью и формальностью его письма.
«Странно, что я хочу проводить каждую секунду вместе?»
«Иногда очень трудно не смотреть на тебя на занятиях. Мне кажется, что люди,
увидевшие, как я задерживал на тебе взгляд хотя бы на секунду, все поймут»
«Я все еще ощущаю твой поцелуй на своей шее»
И никакого заблуждения насчет его чувств.
***
Я отправляю официальное подтверждение на письмо о поступление в Калифорнийский
университет, но руки трясутся, когда я подписываю признание, что мое поступление зависит от
уровня оценок в этом семестре. Мой план – переехать к 7 августу. Но ориентируюсь на 24 августа.
Я сообщаю об этом Себастиану в сообщении, но он не отвечает.
Сегодня я подсчитал: прошло шесть дней, как я отправил ему двадцать сообщений со
смайликами. Безумство? Это кажется ничем в сравнение с тем количеством, без слов, которые я
начал и удалил. У меня есть Отти, мама и папа, готовые выслушать меня в любое время, когда мне
понадобится. Мы обедаем с Мэнни, и все проходит тихо, но на самом деле довольно спокойно
провести время в тишине. Даже Хейли становится милой.
Но я всего лишь хочу поговорить с ним.
***
Сдача моей книги сегодня, и я понятия не имею, как должен сделать это. Себастиан
появляется уже во второй главе. Фуджита говорил мне, что я должен сдать, по меньшей мере,
сотню страниц, чтобы получить оценку, но он знает, что у меня их больше. Даже если я сдам ему
первую сотню, то он попадет прямиком на ту часть, где Себастиан рассказывал мне, что его
привлекают парни. Он попадет на то, где мы целуемся.
Самое забавное, что если вы наблюдали за мной хотя бы две минуты на занятии, то
сколько бы я изменений не сделал, это не будет иметь значения. Я могу переехать в
альтернативную вселенную на планету Скай– Трон– 1, назвать его Стивом, а себя – Баки, и
одарить нас обоих суперсилой, и все равно будет очевидно, о чем эта книга. Я не могу ничего
скрыть, когда он в одном помещении со мной, и мое сердце в каждой странице, независимо от
деталей.
Если я получу «двойку» за занятия – в случае, если я не сдам готовую книгу или отдам
Фуджите только двадцать страниц – я все равно закончу школу, но потеряю свой почетный
рейтинг. Думаю, Калифорнийский университет все равно примет меня. Я так думаю.
Я понимаю, что финал этой книги отстойный, и едва пытаюсь сделать его хоть сколько–
нибудь стоящим, но этот конец – то, что у меня есть. Каким идиотом я был, начав книгу о
написании книги, и всего лишь предположил, что финал будет счастливым? Именно такая основа
– счастливый конец, спокойная жизнь. Но полагаю, лучше, что я выучил этот урок сейчас, а не
позже, не в будущем, когда я не буду жить дома, а мир не будет таким же добрым.
Я – счастливый засранец, тот, кто понятия не имеет, как устроен реальный мир.
***
Я стою перед дверью кабинета Фуджиты. Он внутри с ученицей – Джули, кажется, –
которая плачет и наверняка переживает из– за сдачи своей книги, но я ощущаю странное
оцепенение. Нет, это не совсем правда. Я испытываю облегчение, как будто оба моих
приближающихся страха – страха, что Себастиан снова меня бросил, и страха, что придется
разбираться с книгой – вот вой пройдут, и по крайней мере мне не нужно будет волноваться ни
из– за одного из них.
Когда приходит моя очередь, я вхожу внутрь. Фуджита смотрит на ноутбук в моих руках.
– Ты не напечатал копию?
– Нет.
Он пристально рассматривает меня, озадаченный этим.
– Мне нечего сдавать.
Очень похоже на разряд тока, когда слышишь учительское:
– Чушь.
– Нет, – переступаю с ноги на ногу, чувствуя дискомфорт от его пристального внимания.
– Я кое– что написал, но не могу это сдать. Я даже не могу сдать вам сто страниц.
– Почему?
Я даже это объяснить не могу. Я смотрю мимо него, на беспорядок его стола.
– Каких действий ты от меня ждешь? – тихо спрашивает он.
– Завалить меня.
– Присядь, – произносит он. – Возьми перерыв на пять минут и задумайся над этим. Ты из
ума выжил?
Да, выжил. Какое еще может быть объяснение этому?
Так что я открываю ноутбук на коленях и печатаю слова
слова
слова
слова
Себастиан.
Ночью, когда Себастиан лежит без сна, он пристально смотрит в свой идеально белый
потолок и ощущает, как дыра медленно обжигает его тело. Она всегда начинается под его
грудиной, а затем растягивается вниз, черная и закручивает, как в целлофановую пленку.
В первую ночь, он решил, что это несварение.
Во вторую – он понял, что это не оно.
Он страшился третей ночи, но к четвертой, он ушел спать раньше, уже предвидя, как она
начнется с крошечной дырочки, а затем разрастется до пронзающего жжения, которое растянется,
бурлящее и соленое, по всему его нутру. Странно, что это происходит только в момент его
первого контакта головы с подушкой, запуская рой образов Таннера: его улыбку и смех, изгиб его
уха, и худощавый разворот его плеч, то, как прищуриваются его глаза, когда его шутки
превращаются в язвительные, за чем следует мгновенное, полное раскаяния, расширение зрачков.
А теперь, вместо этого, когда Себастиан укладывает свою голову на подушку, он вспоминает, что