когда Отэм достает перевязанную пачку бумаги и бросает ее на стол перед собой. Я даже не
удосуживаюсь открыть свой ноутбук ради двух схематичных предложений моего аутлайна.
Вместо этого я достаю пустую тетрадь на спирали и постукиваю ей по столу с усердным видом.
– Таннер, хочешь начать? – обращается Фуджита, его внимание было привлечено шумом,
который я создал.
– Эм, – я опускаю взгляд. Только Отэм может сказать, что страница, которую я читаю,
пустая. – Я все еще работаю над общей идеей…
– Это нормально! – восклицает Фуджита, кивая, как маяк восторженной поддержки.
– …но я думаю, что это будет…роман о взрослении парня… – я не произношу «гея» –
который переезжает в, эм, довольно религиозный город из большого города и…
– Замечательно! Замечательно. Все еще формируешь, я понимаю. Тебе стоит сесть с
Себастианом, обсудить это, да? – Фуджита уже кивает мне, как будто это я предложил. Не могу
сказать, спасает он меня или наказывает. Он поворачивается, сканирует класс. – Кто еще хочет
поделиться своим аутлайном?
Руки всех взлетают вверх, кроме Отэм. Что интересно, учитывая, что ее аутлайн,
наверняка, самый подробный. Она работала над ним приблизительно год. Но и еще она моя
лучшая подруга, и в данном случае, я не сомневаюсь, что она спасает меня; если бы она прошлась
по своему, после невнятного бубнежа, что выдал я, я бы выглядел еще хуже.
Класс разбивается на небольшие группы, и мы перекидываемся идеями, помогаем друг
другу построить наши сюжетные арки. Я вынужден работать с Джули и Маккеной, и поскольку
книга Маккены о девушке, которую бросают, и она превращается в ведьму и требует отмщения у
своего бывшего, мы проводим около десяти минут над обсуждением самой книги, перед тем как
перейти на большее рассмотрение выпускного и разрыва МакАшера.
Это настолько скучно, что я отталкиваю свое кресло от них и сгибаюсь над бумагой,
надеясь, что меня поразит вдохновение.
Я пишу одно и то же слово снова и снова:
ПРОВО.
ПРОВО.
ПРОВО.
Это одновременно странное место и распространенное. Будучи венгерского и шведского
происхождения, я не обладаю какими– то чертами, которые нигде в стране, практически не
кричали бы «другой» – но в Прово, темных волос и темных глаз достаточно, чтобы я выделялся.
Там, в Саус– Бей, большинство людей больше не белые центральной Америки, и стать мормоном
– не дар, вот совсем. А еще? Никому там, дома, не приходилось объяснять, что значит быть
бисексуалом. Я понял с тринадцати лет, что увлекаюсь мальчиками. Но до этого я знал, что,
вероятно, и по девочкам тоже.
Мои слова медленно трансформируются, превращаясь в кое– что другое, лицо, мысль.
Я ДАЖЕ НЕ ЗНАЮ ТЕБЯ.
ТАК ПОЧЕМУ У МЕНЯ ТАКОЕ ОЩУЩЕНИЕ, ЧТО
Я, ВОЗМОЖНО, ЛЮБЛЮ ТЕБЯ?
(НО ТОЛЬКО НЕМНОЖКО)
Я оглядываюсь через плечо, переживая, что Отэм может поймать меня на использовании
нашей фразы, когда я думаю о чем– то другом – о ком– то другом – но мое дыхание сбивается
вполовину, когда я замечаю его, стоящего позади меня и читающего через мое плечо.
Порозовевшие щеки, неуверенная улыбка.
– Как дела с аутлайном?
Я пожимаю плечами, скользя ладонью по четырем строфам помешательства на бумаге.
– У меня такое ощущение, что все далеко впереди, – мой голос дрожит. – Я даже не
ожидал, что нужен аутлайн до того, как начал. Я в некотором роде предполагал, что мы сделаем
это здесь.
Себастиан кивает. Склонившись ниже, он тихо произносит:
– У меня не было аутлайна несколько недель.
Гусиная кожа покалывает мои руки. Он так сильно пахнет парнем – намеком дезодоранта и
той трудноопределимой мужественностью.
– Не было? – переспрашиваю я.
Он выпрямляется, качая головой.
– Нет. Я пришел без малейшей идеи о том, что буду писать.
– Но в итоге ты написал нечто блистательное, судя по всему, – я указываю на свою в
большей степени пустую страницу. – Я не рассчитываю, что молния ударит дважды в этом классе
за два года.
– Никогда не знаешь, – говорит он, а затем улыбается. – Я чувствовал присутствие Духа
со мной, пока писал. Я ощущал вдохновение. Никогда не знаешь, что призовет тебя. Просто будь
открыт для этого, и оно придет.
Он разворачивается, удаляясь к следующей группе, а я остаюсь полностью растерянным.
Себастиан знает – должен знать – что я увлечен им. Мой взгляд беспомощно скачет по его
лицу, его шее, его груди, его джинсам, где бы он ни был в кабинете. Он прочитал, что я написал?
Осознает ли он, что в тот момент он был моим вдохновением? Тогда зачем было добавлять
упоминание о Духе?
Со мной играют?
Отэм перехватывает мой взгляд через весь кабинет, беззвучно спрашивая, «Что?», потому
что, уверен, я выгляжу так, будто изо всех сил пытаюсь выполнить какой– то сложный
математический расчет в своей голове. Я встряхиваю головой и убираю руку, снова раскрывая
свои слова на странице.
Что– то загорается во мне, слабое мерцание идеи, нить, распутанная с того вечера в
комнате Отэм до сегодняшнего дня.
Парень– гей. Парень– мормон.
– Себастиан, – зову его.
Он оглядывается на меня через плечо, и наши взгляды, как будто связаны какими– то
невидимыми узами. Спустя пару секунд, он разворачивается и возвращается обратно ко мне.
Я посылаю ему свою самую лучшую улыбку.
– Фуджита, кажется, считает, что мне нужна твоя помощь.
Его взгляд насмешлив.
– А ты считаешь, что нуждаешься в моей помощи?
– У меня всего два предложения написаны.
Он смеется.
– Значит, да.
– Видимо, да.
Я рассчитываю, что он предложит мне отойти к дальнему столу рядом с окном, или
встретиться в библиотеке на моем перерыве. Но я не рассчитываю, что он скажет:
– У меня есть немного времени на этих выходных. Я смогу в эти дни помочь.
Такое ощущение, что остальные в помещении исчезают, когда он произносит это, а мое
сердце срывается на бешенный бег.
Это, вероятно, ужасная идея. Да, я увлечен им, но боюсь, что если копну глубже, то он мне
не понравится.
Но это будет к лучшему, не так ли? Определенно не помешало бы встретиться ненадолго
вне пределов класса, чтобы получить ответ на мой вопрос: могли бы мы вообще стать друзьями, не
говоря уже о большем?
Боже, мне следует действовать осторожнее.
Он сглатывает, и я слежу за тем, как двигается его горло.
– Так удобно? – спрашивает он, притягивая мой взгляд обратно к своему лицу.
– Да, – отвечаю я, и сглатываю. На этот раз он смотрит. – Во сколько?
Глава 5.
Папа сидит в своей обычной зеленой форме за завтраком, когда я встаю в субботу утром,
согнувшись над своей миской с овсянкой, будто та хранит величайший секрет жизни. Только
когда я подхожу ближе, то понимаю, что он спит
– Пап.
Он подпрыгивает, ударяя миской по столешнице, прежде чем неуклюже вцепиться в нее.
Он откидывается назад, прихватывая свою грудь.
– Ты напугал меня.
Я кладу руку на его плечо, закусывая смех. Он выглядит настолько невероятно
растрепанным.
– Прости.
Его ладонь опускается на мою, сжимая ее. И пока я стою, а он сидит, у меня ощущение,
что я просто огромный. Так странно, что я такой же высокий, как и он сейчас. Почему– то мне не
передалась ни одна мамина черта. Я весь в папу: темные волосы, высокий рост и ресницы. У
Хейли мамина фигура, цвет волос и наглость.
– Ты только что вернулся домой?
Он кивает, ныряя своей ложкой обратно в чашку.
– В середине ночи поступил пациент с проколотой сонной артерией. Меня вызвали на
операцию.
– Проколотая сонная артерия? Он выкарабкался?
Он отвечает крошечным покачиванием головы.
Уух. Это объясняет сутулую позу.
– Отстой.
– У него двое детей. Ему было всего лишь тридцать девять.
Я прислоняюсь к столешнице, поедая хлопья прямо из коробки. Папа притворяется, что его
это не волнует.
– Как он…
– Автокатастрофа.
В желудке ухает. Только в прошлом году, папа рассказывал нам с Хейли, что три его
лучших друга разбились в аварии сразу после выпускного. Папа тоже был в машине и выжил. Он
уехал из Нью– Йорка, чтобы поступить КУЛА9, а затем поехал в Стэнфорд в медколледж, где
познакомился и женился на моей маме – бывшей мормонке – к большому огорчению его
собственной матери и всей его обширной семьи в Венгрии. Но пусть и прошло столько времени,
каждый раз, когда бы он ни возвращался в пригород Нью– Йорка, потеря его друзей каждый раз
чувствовалась свежей.
Это единственное, о чем мама и он вообще спорили перед нами: мама настаивала, что мне
нужна собственная машина. А папа считал, что я могу обойтись без таковой. Мама выиграла.
Проблема Прово в том, что здесь абсолютно нечем заняться, нигде, и неудобно для прогулок
пешком. Но хорошее в Прово, что здесь невероятно безопасно – никто не пьет, и все водят, как
восьмидесятилетние старики.
Похоже, он замечает только сейчас, что я одет и готов к действиям.
– Куда ты собрался в такую рань?
– Собираюсь поработать над проектом с другом.
– Отэм?
Черт. И зачем я сказал, что с «другом»?
Я должен был сказать с «человеком с занятий».
9 КУЛА – Калифорнийский Университет в Лос-Анджелесе.
– С Себастианом, – на папино недоуменное выражение мне приходится добавить. – Он –
наставник на нашем Семинаре.
– Малец, который продал книгу?
Я смеюсь.
– Да, малец, который продал книгу.
– Он же мормон, не так ли?
Я оглядываюсь, будто в комнате полно мормонов, не пьющих наш кофе.
– А разве не все здесь?
Папа пожимает плечами, возвращаясь к своей холодной овсянке.
– Мы – нет.
– А кто мы?
– Мы – освобожденные сторонники объединения еврейства, – произносит мама, вплывая
в комнату в штанах для йоги и с убранными в высокий, неряшливый пучок волосами. Она встает
рядом с папой, даря ему какой– то отвратительный, затяжной поцелуй, что заставляет меня с
лицом нырнуть в коробку с хлопьями, а затем она идет прямиком к кофейнику.
Она наливает себе чашку, обращаясь к папе через плечо.
– Поли, во сколько ты вернулся домой?
Он изучает часы, моргает и прищуривается.
– Где– то полчаса назад.
– Разорванная сонная артерия, – кратко излагаю для нее. – Не выжил.
Папа поднимает на меня глаза и неодобрительно хмурится.
– Таннер, – произносит он, его голос низкий.
– Что? Я только обобщил для нее, чтобы тебе не пришлось снова проходить через это.
Мама возвращается к нему, теперь молчаливо, обхватывает его лицо своими ладонями. Я
не слышу, что она говорит, но тихое бормотание ее голоса заставляет и меня почувствовать себя
лучше.
Хейли – пятно из черной пижамы, вороньего гнезда из волос и хмурости, входит в
комнату.
– Что вы такие громкие?
Забавно, что она выбрала именно этот тихий момент, чтобы войти с жалобами.
– Это звук высоко– функциональных людей, – сообщаю я. Она бьет меня в грудь и
пытается попросить маму, налить ей немного кофе. Как я и ожидал, мама отказывает ей и
предлагает апельсиновый сок.
– Кофе тормозит твой рост, – сообщаю своей сестре.
– Так вот почему твой член такой…
– Таннер собирается на работу над заданием, – демонстративно перебивает ее папа. – С
парнем по имени Себастиан.
– Ага, с парнем, который ему нравится, – говорит им Хейли. А мамина голова дергается в
мою сторону.
Мои внутренности незамедлительно превращаются в клубок паники.
– Не нравится, Хейли.
Она одаривает меня вопиюще скептическим взглядом.
– Ну– ну.
Папа наклоняется вперед, теперь более бодрый.
– Нравится в смысле нравится?
– Нет, – качаю головой. – Нравится, как хороший человек, который поможет получить
мне пятерку. Он всего лишь мой наставник.
Папа широко улыбается мне, его энтузиазм напоминает, что даже если я не увлечен
парнем, которого мы сейчас обсуждаем, то Он– Не– Имеет– Ничего– Против– Моей– Ориентации.
Единственного, что сейчас не хватает – наклейки на бампер.
Хейли ставит свой стакан с соком на стол с громким стуком.
– Он всего лишь твой наставник, которого Отэм описывает, как «супер– сексуального», а
ты – как «мальчика с румяными щечками».
Мама вступает в разговор.
– Но он ведь просто помогает тебе с книгой, так ведь?
Киваю.
– Так.
Любой, кто бы наблюдал за этим обсуждением, могли бы подумать, что моя мама
волнуется из– за того, что он парень, но это не так. Из– за того, что он мормон.
– Ладно, – произносит она, как будто мы только что закрепили сделку. – Хорошо.
В моем животе вспыхивает пожар от беспокойства в ее голосе, прожигающий дыру внутри
меня. Я перехватываю стакан Хейли, опрокидывая в себя ее апельсиновый сок, чтобы потушить
пламя. Она смотрит на маму, взывая к справедливости, но мама и папа разделяют момент
родительского молчаливого общения.
– Мне любопытно, возможна ли дружба между супер– мормоном и супер– не– мормоном,
– говорю им.
– Так ты рассматриваешь это как какой– то эксперимент? – осторожно спрашивает папа.
– Ага. Типа того.
– Хорошо, но не играй с ним, – просит мама.
Я стону. Это становится утомительным.
– Ребят, – я ухожу всю комнату, чтобы захватить рюкзак. – Это для школы. Мы просто
пройдемся по моему аутлайну.
МЫ ПРОСТО ПРОЙДЕМСЯ ПО МОЕМУ АУТЛАЙНУ.
МЫ ПРОСТО ПРОЙДЕМСЯ ПО МОЕМУ АУТЛАЙНУ.
МЫ ПРОСТО ПРОЙДЕМСЯ ПО МОЕМУ АУТЛАЙНУ.
Я написал это раз семнадцать в своем блокноте, пока ждал появления Себастиана там, где
мы договорились встретиться: в творческом алькове городской библиотеки Прово.
Когда он нацарапал адрес своей электронки идеальным почерком, я был уверен, что он
ожидал от меня приглашения на встречу в Shake Shack – не в Старбакс, ей– богу – где мы
рассмотрим мой аутлайн. Но сама мысль сидеть с ним на людях, где любой из школы мог нас
увидеть, казалась слишком разоблачающей. Мне не нравится признавать это, но что если кто– то
увидит меня и решит, что я хочу обратиться? Что если кто– то увидит его и задастся вопросом, что
он делает с парнем не– мормоном? Что если это будет Футболист– Дейв, который заметил, как
мой взгляд следовал за Себастианом на занятиях, и епископ расспросит несколько своих
контактов в Пало– Альто, кто сообщит ему, что я – гей, и он расскажет об этом Себастиану, а
Себастиан расскажет всем?
Я определенно надумываю.
МЫ ПРОСТО ПРОЙДЕМСЯ ПО МОЕМУ АУТЛАЙНУ.
МЫ ПРОСТО ПРОЙДЕМСЯ ПО МОЕМУ АУТЛАЙНУ.
МЫ ПРОСТО ПРОЙДЕМСЯ ПО МОЕМУ АУТЛАЙНУ.
На лестнице за моей спиной шуршат шаги, и мне хватает времени, чтобы встать и скинуть
свой блокнот на пол, перед тем как появляется Себастиан, выглядя, будто реклама Патагонии, в
дутой, синей куртке, в черных штанах и ботинках Merrell.
Он улыбается. Его лицо порозовело от холода, и меня поражает прямо в грудь то,
насколько сильно мне нравится смотреть на него.
А это очень, очень плохо.
– Привет, – произносит он, слегка переводя дыхание. – Прости, я опоздал на пару минут.
Моей сестре подарили здоровый дом для Барби на день рождения, и мне пришлось помочь отцу
собрать его перед уходом. Такое ощущение, что в этой штуковине было миллион частей.
– Не переживай, – отвечаю, начиная протягивать руку, чтобы пожать его, перед тем как