Татьяна Бочарова
Скрипачка
1
— Заткнитесь и уберите свою пачкотню! — Павел Тимофеевич перевел взгляд с гудящего, словно улей, оркестра на партитуру. — Играем с тридцать четвертой цифры. И попрошу без сюрпризов.
Аля быстро искоса посмотрела на сидящую справа Ленку. Лицо у той было бледным, утомленным, но она едва заметно улыбнулась Але и подмигнула. Репетиция шла без перерыва третий час, и у Али от долгого сидения в постоянном напряжении на самом краешке стула тупо ныл позвоночник. Она вздохнула, пошевелила налитыми тяжестью пальцами, подняла повыше скрипку и услышала шепот Ирки Сухаревской, концертмейстера оркестра:
— Давайте, девочки, посерьезней. Иначе нам перерыва не видать.
Аля презрительно сморщила нос: «Ой, какие мы строгие, боже мой! Можно подумать, от нас, скрипачей, что-нибудь зависит. Киксуют-то духовики». Но вслух, конечно, ничего не сказала, а только послушно кивнула. С Иркой лучше не связываться.
Кретов взмахнул палочкой, и оркестр загремел, дружно и слаженно, как один могучий, совершенный инструмент.
«Классно!» Аля невольно распрямила плечи, чувствуя, как отпускает усталость, а на смену ей приходит ощущение силы и единства, связывающего сейчас все девяносто с лишним оркестрантов. Пожалуй, ради этих минут можно забыть ушат помоев, которые ежедневно выливает на их головы Кретов, бесконечные повторы, от которых начинает рябить в глазах и руки устают…
— Стоп!!
Аля вздрогнула от неожиданности. А она-то, дура, расчувствовалась!
Кретов в бешенстве швырнул палочку, лицо его постепенно наливалось кровью.
— Флейта! — угрожающе прошипел он. — Что играет флейта? Я спрашиваю вас, Рыбаков!
«Только не это, — с тоской подумала Аля. — Все что угодно, но не это».
Флейтист Валерка Рыбаков опустил инструмент и молча смотрел на дирижера. Остальные отводили глаза. Все бешено устали, и всем было неловко.
— Сколько можно делать вам замечания? — зло проговорил Кретов. — На чем вы играете? На унитазе?
Кто-то придушенно хихикнул, кто-то кашлянул. Алька почувствовала, как внутри у нее начинает что-то подниматься, вот доходит до ложечки, до груди, до горла. На ее правое плечо легла рука подруги.
— Сидеть! — шепотом скомандовала Ленка.
Эх, Ленка, золото Ленка, понимает все без слов. Знает, что Алька может не выдержать из-за Валерки. Ляпнет что-нибудь — и прощай оркестр, прощайте гастроли, приличная зарплата. А ей, Але, еще долги отдавать за купленную в Москве девятиметровую комнату. Она не шевелясь смотрела, как Валерино лицо постепенно теряет краску, словно отмокает в «Асе».
— Я, Павел Тимофеевич, играю на флейте. — Голос Рыбакова не предвещал ничего хорошего.
Пальцы Кретова вдруг с силой впились в узел галстука, пытаясь ослабить его, будто дирижеру внезапно перестало хватать воздуха.
«Молчи! — мысленно попросила Валеру Алька. — Просто промолчи, и все будет хорошо. Крет явно не в себе. Не отвечай ему, он успокоится и отпустит нас на перерыв! Только молчи!»
Рыбаков, будто услышав Алькины слова, сдержался и ничего не сказал. Но это не помогло.
— Вон!!! — Кретов заорал это с такой силой, что Сухаревская, подтягивающая в это время волос на смычке, выронила его на пол. — Сейчас же вон! Вы у меня больше не работаете. Убирайтесь, ищите где вас возьмут, Христа ради, с вашими семейными обстоятельствами.
Валера дернулся, словно его ударили, помрачнел еще больше и надвинулся на дирижера. Павел Тимофеевич невольно отпрянул, тяжело дыша и шаря по карманам в поисках платка.
— Я, конечно, уйду, — тихо, сквозь зубы, выдавил Рыбаков, — но и вы не сможете вот так бесконечно всех унижать, вам это даром не пройдет!
Багровость схлынула с лица Кретова, и оно стало пепельно-серым, руки затряслись, в глазах застыл дикий страх. Он выглядел так, словно Валерка уже вытащил из кармана нож.
Алька даже опешила от такой странной реакции дирижера на в общем-то расхожие, хоть и неприятные Валерины слова. Рыбаков давно собрал инструмент и вышел из зала, а Павел Тимофеевич все стоял, застыв в одной позе, не замечая устремленных на него взглядов оркестрантов.
— Крет совсем умом тронулся, — тихонько шепнула Алька подруге. Та согласно кивнула.
Кретов наконец вышел из оцепенения, промокнул платком мокрую шею, нетвердой рукой поднял палочку.
— Последний раз от тридцать четвертой. — Голос его был хриплым и противно дребезжал.
В воздухе замелькали смычки, демонстрируя готовность оркестра номер один.
Фугу проехали кое-как, явно гораздо хуже, чем в прошлый раз, но Кретов больше не сделал ни одного замечания и тут же, по окончании игры, отпустил оркестр на перерыв. Через пять минут Аля и Ленка уже сидели в буфете, попивая кофе и с наслаждением делая глубокие затяжки. За столик к ним подсели альтист Алик Копчевский и контрабасист Слава Зубец.
— Ну что, девчонки, живы? — Алик сочувственно поглядел на уставшую, хмурую Альку. — Я, если честно, таких репетиций со времен Вены не припомню.
— С Вены? — рассеянно переспросила Аля. Перед глазами у нее все стояло искаженное ужасом, землистое лицо Кретова, не лицо — застывшая маска. Это страшное видение мешало Альке включиться в разговор.
— Забыла, как он нас тогда отымел? В хвост и в гриву.
— Да ее не было там, в Вене, — засмеялся Славка. — Она ж год только как пришла.
— Ну да, ну да, точно. А мне чего-то кажется, будто ты, Алька, с нами всю жизнь работала.
— Неспроста ему кажется, — подмигнул Зубец. — Вы, кстати, слыхали, что здесь в центральном клубе офигенная ночная дискотека по средам?
— После сегодняшнего только на дискотеку, — скептически молвила Лена.
— Ты зря! — не согласился Славка. — Говорят, там бар, и программа, и все прочее. Правда, Лен, пошли! — Он дурашливо завалился на столик перед Ленкой, пытаясь заглянуть ей в глаза.
В это время в буфет вошел Кретов, и Алька невольно впилась в него глазами. Она сидела лицом к двери и хорошо видела, как дирижер подходит к буфетной стойке, берет чашку кофе, неловко несет ее, с трудом удерживая в дрожащих руках, и, озираясь по сторонам, ставит на стол. С того момента, как закончилась репетиция, прошло не менее десяти минут, но Кретов, казалось, так и не пришел в себя. Движения его были резкими и нервными, спина совсем согнулась. Он сел за столик боком к Альке, вытащил из кармана пачку сигарет, долго не мог прикурить, потом откинулся на спинку стула, шаря по залу остекленевшим, невидящим взглядом.
«Да что с ним такое? — недоумевала Алька. — Он точно ищет кого-то, или боится… или… то и другое одновременно».
Славка и не думал поднимать со стола свою лохматую голову, и Альку это начинало выводить из себя.
— Уйдешь ты, наконец? — сердито спросила она Зубца. — Кофе разольешь!
— Чего это она такая сегодня? — Славка передвинул голову подальше от Алькиной чашки. — Переутомилась?
— Переживает из-за Рыбакова, — ввернул проницательный Копчевский. — Тю-тю теперь наша первая флейта. Да, Аль?
— Отстань, — отмахнулась Алька, продолжая из-за спин ребят наблюдать за Кретовым.
Павел Тимофеевич снова в который раз вытер пот с шеи и лба, перевел взгляд на дверь и вдруг вздрогнул всем телом, да так сильно, что Алька от неожиданности подскочила на стуле. Ей стало ужасно любопытно, кого мог увидеть Кретов в коридоре, она слегка пододвинулась в сторону, стараясь заглянуть за дверь. Но оттуда появился только директор Московского муниципального оркестра Виктор Глотов. Он спокойно прошел мимо дирижера, вежливо улыбнувшись ему, и направился в другой конец зала.
«Господи, — удивилась Алька, — с Витюшей-то он что не поделил? Глотов не Рыбаков, грубить начальству не будет, да он этого просто и не умеет. Вечно ходит с приклеенной улыбочкой».
Однако через минуту, после того как Виктор появился в зале, Кретов резко поднялся и, не оглядываясь, вышел, позабыв на столе полупустую пачку сигарет.
Алька глазами проводила дирижера и включилась в продолжавшуюся за столиком беседу. Алик, Славка и Ленка обсуждали стычку между Рыбаковым и Кретовым.
— …Павлуха наш действительно погорячился, — проговорил Копчевский. — Не нужно было на личности переходить, хошь о деле — давай о деле. Валерик бы и смолчал, может. А Крет его, вишь, семейными обстоятельствами покрыл.
— Вот именно, — тут же согласилась с ним Алька. — Какое он имел право?
О «семейных обстоятельствах» Рыбакова, про которые упомянул Кретов, знал весь оркестр. Полгода назад от Валерки ушла жена Вера, оставив ему и его матери на попечение четырехлетнего сына. Раньше она работала в оркестре вместе с Валерой, слыла первой красавицей и первой же гуленой. Осчастливив всех желающих, Верка оркестр покинула, завязала со своим музыкальным прошлым, занялась каким-то сомнительным бизнесом и вскоре нашла себе немца, став фрау Гнайзек. С тех самых пор с Валеркой творилось неладное: он почернел, помрачнел, стал малоразговорчивым и невероятно грубым, а главное — постепенно утрачивал славу классного флейтиста, киксуя то там, то здесь и частенько заявляясь на репетиции под градусом. В общем, Кретов не так уж был и не прав, ополчившись сегодня на Рыбакова, но… Алька не желала этого признавать.
Вот уже год, как она играет в кретовском оркестре, и все это время ее взгляд почему-то настойчиво натыкается на Валерку. Напрасно она много раз давала себе слово, что перестанет о нем думать и печалиться. Да и что печалиться? Пока в оркестре работала Верка, Рыбаков разводиться не собирался, стало быть, мечтать Альке было не о чем. Теперь, когда Валеркина жена ушла и он свободен, все могло бы измениться, но… Ничего не меняется. Ей, Альке, Рыбаков не грубит, как остальным, даже улыбается иногда, правда редко. Но, к сожалению, это все. Если зайдет у них разговор, то лишь о работе, да и тот Рыбаков всегда старается вежливо свернуть. А глаза поспешно отводит в сторону…
Алька встряхнулась. Ладно, черт с ним, с этим неприступным Валеркой, лучше она действительно пойдет на дискотеку с Аликом и Славкой, — в конце концов, от жизни нужно брать все лучшее.
2
В шесть часов девушки наконец дотащились до номера. Обе были как выжатые лимоны. Аля стянула через голову джемпер и, на ходу расстегивая джинсы, отправилась в душ. Включенный на полную мощность, кран сначала зашипел, как змея, затем оглушительно чихнул, и из него полилась тоненькая струйка. Алька сунула под струйку руку, и ее передернуло — вода была ледяная.
— Ты чего ворчишь? — Ленка просунулась в ванную и с улыбкой смотрела на раздетую сердитую Альку.
— И как я этой водой голову вымою? — поинтересовалась та. — После сегодняшней фуги у меня волосы все слиплись.
— Так это тебе Владимир, а не Париж. — Ленка постучала по хрипящему крану, повертела блестящие вентили вправо-влево и развела руками: — Что делать, подруга, придется тебе закаляться. Бери пример с меня.
Ленка каждое утро и вечер обливалась холодной водой, чем приводила Альку в трепет — та с детства была мерзлячкой и, наоборот, больше всего любила парную баню.
Аля вздохнула и полезла в ванну.
— Быстрее давай, — напутствовала ее Ленка, прикрывая дверь. — А то мне не успеть.
Ежась и чертыхаясь, Алька встала под обжигающе холодную, тощую струйку и намылила голову шампунем. Постепенно кожа привыкала, и стало даже приятно. Аля вздохнула полной грудью, предвкушая приятный вечер и отдых. Возможно, после бара она даже зайдет к Алику Копчевскому. Скорее всего, зайдет. За дверью послышался неясный шум, приглушенные голоса, потом Ленкин бархатистый смех.
«Кого там принесло?» — удивилась Аля и тут же различила веселое Славкино ржание. Она поспешно выкарабкалась из ванны, закуталась в махровый халат и, встряхивая мокрыми волосами, распахнула дверь.
— Дискотеку отменили, — сообщил Зубец, стоящий в коридорчике между ванной и комнатой. На нем были майка и синие спортивные штаны, мокрые волосы стояли смешным ежиком, — очевидно, он тоже только что принял ледяной душ.
— Жаль, — огорчилась Аля. Она уже настроилась на танцульки, громкую музыку, веселье. — Может, здесь есть еще куда сходить?
— Сходим ко мне, — подмигнул Славка. — Я вспомнил, у меня сегодня день рождения.
— Пошел в баню! — Алька шлепнула парня полотенцем. — Мы твой день рождения в Минске справляли, еще в январе. У тебя он что, каждые два месяца?
— Ну ладно, не у меня, — покладисто согласился Славка. — Тогда, может, у Алика?
— Да придем мы, придем, — успокоила его Ленка. — Топай давай. Здесь внизу буфет хороший, сгоняйте, купите чего-нибудь, а у меня есть киндзмараули.
— Идет! — Зубец в момент испарился.
Ленка щелкнула заколкой, освободив длинные, светлые волосы, тут же рассыпавшиеся по спине, и отправилась мыться.
Алька свирепо растерла голову полотенцем. Какая, собственно, разница, куда идти, главное — не остаться один на один с собой, с собственными мыслями. Она скинула халат, подумав, натянула короткую кожаную юбку и красный тонкий джемпер, окинула себя цепким взглядом в кривовато висевшем на стене зеркале. Сойдет, очень даже сойдет. Волосы подсыхали, сворачиваясь в тугие трубочки. Аля забросила их назад, сунула ноги в тапочки и выглянула из номера. Коридор был пуст. Оркестранты занимали два этажа целиком и сейчас, измученные тяжелой репетицией, восстанавливали силы, сидя по комнатам. Все оживет позже, к самому вечеру, когда народ, жаждущий расслабиться, заснует по коридору из номера в номер. Аля неторопливо прошлась по мягкой ковровой дорожке, в которой приятно утопали тапки. Из-за двери Алика и Славки слышалась музыка и взрывы хохота. Алька уже взялась за ручку, но вдруг отпустила ее, двинулась дальше, до самого конца коридора, и остановилась перед Валеркиным номером. Она постояла минуты три, потом решительно постучала.
— Входите, — раздался из-за двери голос Сережи Гурко, делившего комнату с Рыбаковым.
Внутри царил полумрак, светило лишь одно прикроватное бра. Валера и Сергей сидели на кроватях, между ними на столике стояла бутылка «Столичной», два стакана и лежала крупно и криво нарезанная сырокопченая колбаса на салфетке.
— О! — обрадовался Але Гурко. — Садись, будешь третьей.
Рыбаков покосился на гостью и ничего не сказал. Она пододвинула стул, села, закинув ногу на ногу. Короткая юбка задралась, обнажив стройные Алькины ляжки. Гурко достал из тумбочки стакан, плеснул в него и протянул девушке:
— Пей.
Алька залпом выпила водку. В голове слегка зашумело, но мысли остались четкими и ясными. Убрать бы отсюда этого Гурко, так он сейчас здесь некстати!
— Классно пьешь! — восхитился Сергей и легонько потянул Альку к себе на кровать. — Молодец, что пришла.
— Пусти! — рассердилась Алька. — Не суй свои лапы, куда не просят. И вообще, вышел бы ты, нам поговорить нужно.
Гурко в изумлении отвалил челюсть:
— Ты меня че, из собственного номера гонишь?
— Да, — нахально подтвердила Алька.
— Слышь, Рыбак! Мне че, правда, уйти?
— Катись, — кивнул Валера.
— Ой, е-мое. — Сергей поднялся, запихнул в рот кусок колбасы и хлопнул дверью.
— Отдохнула немного? Сережка сказал, Крет вас еще полтора часа после перерыва мурыжил, — произнес Валерка.
— Да. Тебе, можно сказать, повезло.
— Здорово повезло, — насмешливо согласился Рыбаков. — Лучше не бывает.
— И что теперь? — Алька взглянула на Валерку в упор, чуть прищурившись. — Уйдешь?
— Уйду, конечно, куда ж я денусь?
— Ясно. — Алька задумчиво качнула головой, немного помолчала, потом резко поднялась со стула и язвительно проговорила: — Ну что ж. Молодец! Все делаешь правильно!
Валерка, не ожидавший такого тона, удивленно уставился на Альку.
— Ты чего? — пробормотал он. — Можно подумать, у меня есть выбор.
— А что, нет? — Алька щелкнула выключателем. Вспыхнула люстра, осветив бледное и угрюмое Валеркино лицо. — Или у тебя мозги ни на что больше не работают, как сидеть в этой темноте и водку глушить?