— То есть вы утверждаете, что Кретова убил Рыбаков? — удивленно переспросил Лавров. — Почему? На каком основании?
— Я слышал, как Павел Тимофеевич вдруг закричал. Он кричал… ну понимаете, так кричат, только когда знают, что тебя хотят убить.
— Вы можете повторить дословно?
— Да, пожалуй. Он кричал: «Флейта, проклятая флейта! Убийца!»
— Ничего себе! — присвистнул Лавров. — Отчего же вы не прибежали на этот крик? Можно ведь было его спасти!
— Дело в том… — снова судорожно закашлялся Прохоров. — Вы не знаете Павла Тимофеевича. Я не понял, в чем дело. Он, видите ли, бывал часто ужасно груб, не стеснялся в выражениях. Любой, кто фальшивил во время игры или вступал не туда, у него мог заслужить титул убийцы. Я и подумал… Валера днем поцапался с Кретовым, а тот никак не мог успокоиться, возмущался. Кретов ведь на Валеру здорово рассердился.
— Но ведь вы только что сказали, что так, как кричал Кретов, кричат только перед смертью.
— Это я сейчас понимаю. А тогда я решил, что он просто в бешенстве.
— Это верно, — вдруг подтвердил до сих пор молчавший Чегодаев, — Кретов иногда так орал на оркестр, будто его и впрямь хотят убить.
— То есть Кретов был нервным и невыдержанным?
Почему-то в этот момент Лавров взглянул на Алю, и та поспешно кивнула:
— Точно.
— На каком инструменте вы играете, Рыбаков?
— На флейте.
— Так… — Лавров задумался и замолчал. Думал он довольно долго, затем спросил: — Рыбаков, вы употребляли сегодня спиртные напитки?
— Ну… да.
— И много?
— Какое это имеет отношение к Кретову?
— Отвечайте на вопрос, Рыбаков.
— Прилично.
— Вы были очень злы на дирижера?
— Очень, но это же не означает, что я собирался его убить!
Валера впервые за эти два часа почувствовал волнение. Хмель постепенно проходил, и он начинал понимать, что никто из присутствующих, кажется, не сомневается в том, что именно он сварил проклятого Кретова в ванне. Как же так? Он, Рыбаков, конечно, выпил с трех часов изрядно, но не настолько же, чтоб себя не помнить.
— Вы были очень злы… — задумчиво повторил Лавров, не обращая никакого внимания на конец рыбаковской фразы. — Тогда у меня вопрос к присутствующим. Не слышал ли кто-нибудь из вас, чтобы Рыбаков… ну, скажем так, угрожал Кретову, обещал свести с ним счеты или нечто подобное?
Алька почувствовала, как ладони становятся мокрыми. Гурко продолжал угрюмо молчать, глядя в пол, Прохоров оживился и заерзал, но вслух ничего не произнес.
— Значит, не слышали?
— Было.
Аля вздрогнула и перевела глаза на сказавшего это Чегодаева. Тот сделал шаг от дверей, у которых так и стоял все это время.
— Вы инспектор оркестра? — вдруг поинтересовался до того безмолвствующий напарник Лаврова.
— Да, я инспектор, — подтвердил Васька, почему-то обращаясь не к нему, а к Лаврову.
— Так что было? Мы вас слушаем, говорите, — разрешил тот.
— На последней репетиции, после того как Кретов обещал уволить Рыбакова, тот сказал ему: «Вам это даром не пройдет!»
— Так и сказал?
— Да.
— Ты чего, Вась? — Валерка попробовал улыбнуться, но это удалось ему с трудом. — Ты ж знаешь прекрасно, я просто трепался. Ты что… вы… правда думаете, что я… его… — Он споткнулся о молчание, остановился, потом с силой треснул кулаком по администраторскому столу и крикнул: — Да вы с ума сошли!
— Тихо, Рыбаков, тихо. Вас еще никто ни в чем не обвиняет. Идет опрос свидетелей, не стоит так волноваться. Вы не согласны с тем, что сказал инспектор?
— Нет!
— Вы не говорили Кретову эти слова?
— Говорил, — устало подтвердил Валера.
— Так что вас не устраивает?
— Все меня не устраивает. Все. Я имел в виду другое.
— Поясните, что именно?
— Ну… Что Бог его покарает.
— Бог? — насмешливо переспросил Лавров. — Вы сильно верите в Бога?
— Идите к черту.
Валерка отчетливо понял, что напрягаться бесполезно. Его, конечно, заберут. Прямо отсюда. Зачем ментам трепыхаться, когда дело вот оно, почти уже сшито? И кипятильник он, дурень пьяный, вытащил из розетки своими руками — пожалел Крета, чтоб не сварился окончательно. Стало быть, на вилке его пальцы. Эх, гад Васька! Ну Прохоров, тот понятно, трус, в оркестре новый человек, Валерку совсем не знает. Но Васька! Тихий, подлец, воды не замутит, а свое давит, выжимает. Валерка ему давно глаза колет так называемым нарушением дисциплины, небось рад был до чертиков сегодняшней их стычке с Кретовым. Так ведь не успокоился, дальше пошел! Гад, точно гад! Все они… все молчат, никто не заступился, даже Серега — друг называется!
— Ладно, Рыбаков. — Лавров, казалось, ничуть не рассердился на то, что Валерка послал его к черту, и выглядел спокойным и даже добродушным. — Ладно. Сейчас мы пока прервемся. Вам придется проехать с нами, отпустить вас под подписку о невыезде я не могу — слишком веские доказательства вашей причастности к преступлению. Поэтому вставайте — и пойдем. Вставайте, Рыбаков, слышите? — Старший лейтенант мягко дотронулся до Валериного плеча.
Тот медленно поднялся. Комната перед его глазами вдруг поплыла, точно карусель, сначала не спеша, затем быстрей и быстрей и, наконец, завертелась стремительно, растягивая и искажая знакомые лица. Последнее, что успел разглядеть Валера, прежде чем поспешно отвернулся к двери от всей этой тошнотворной круговерти, было совершенно белое лицо Альки Бажниной.
3
— Так и знал, что Рыбак рано или поздно допрыгается. Как говорится, пей, но знай же меру! — Алик Копчевский решительно плеснул в стакан остатки киндзмараули и залпом выпил. Он и Славка сидели в номере у девчонок и слушали подробный, хоть и сбивчивый, Алин пересказ Валеркиного допроса.
— Крета жалко, — вздохнула Ленка и сморгнула. — Какая жуткая смерть.
— А мне Валерку жалко, — признался Славка. — Сука эта Верка, из-за нее все. Нормальный парень был, играл классно. Я ж его с консерватории знаю, он меня на два курса старше. Если бы не эта стерва, ни в жизнь Рыбак до такого не докатился бы.
Аля молча сидела, сжавшись в комок, на своей постели. Ее бил озноб. Она никак не могла простить себе, что недооценила Валеркино состояние, не подумала, что нельзя ему в таком виде идти к дирижеру. Ведь видела же, коза безмозглая, что бутылка-то на столе почти пустая была.
В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в номер заглянул Чегодаев.
— Все сидите? — Он окинул недовольным взглядом притихшую компанию. — Я бы вам посоветовал разойтись по койкам. Завтра будет славный денек.
— Вась, когда мы теперь уедем? — спросила Ленка.
— Не раньше чем через день, а то и два. Завтра менты будут ходить, проверять, кто где был сегодня с полдевятого до полдесятого вечера, вопросы всякие задавать. Так что советую выспаться. Каждому в своей постели. Ясно?
— Ясно, — поморщился Славка. — Это значит, завтра весь день в гостинице торчать?
— Именно, — подтвердил Чегодаев, скрываясь за дверью.
— Шли бы вы, правда, — попросила Алика и Славку Лена. — Первый час. С семи на ногах. Завтра менты как вломятся с утра пораньше и как начнут душу вынимать!
— А мы, кстати, где были с полдевятого до полдесятого? — вдруг обалдело хлопнул глазами Славка.
— Привет тебе! — хмыкнул Алик. — Ты вроде водку-то не пил, только киндзмараули. Не помнишь, где был? Ленка, ну-ка освежи ему память!
— Хорош зубоскалить! — надулся Славка. — Я на часы в таких случаях не смотрю. И вообще, может, это ты Крета угробил, а свалили на Валерку. Где ты шастал все то время, пока мы с Ленкой…
— Ах ты козел! — задушевно произнес Алик, схватив приятеля своей огромной пятерней за ворот. — Я тебя сейчас закопаю.
— Ладно, ладно. — Славка дурашливо замотал головой, пытаясь вырваться. — Я понял, ты у Альки был. Ой, Аль, спаси меня, он меня придушит.
— Я б вас обоих придушила. Пошли вон! — рявкнула Алька.
Обозлить Альку было не так-то просто, но уж если она злилась, связываться с ней не стоило. Зубец и Копчевский мигом поднялись и удалились к себе.
Ленка тут же улеглась, уютно укутавшись в одеяло. Аля потушила свет, расстелила постель, разделась, вытянулась на прохладной простыне. Сон не шел. Ленка тихо посапывала в темноте.
— Эй, — тихо позвала Аля.
— Что? — сонно отозвалась Лена.
— Ты спишь?
— Нет, я танцую, — рассердилась Ленка, заворочалась и села на кровати. — Интересно, сегодняшний день кончится наконец?
— Лен! — прошептала Аля. — Крет из-за меня погиб. Я к Рыбаку в номер ходила, пока ты в душе была. Это я его извиняться…
— Знаю, — перебила Ленка. — Догадалась уже.
— Лен! Его… теперь посадят? Да?
— Посадят, конечно.
Алька тихонько всхлипнула.
— Прекрати. — Ленка деловито взбила подушку и снова улеглась. — Судьба, значит, у него такая. От судьбы не уйдешь. Не сейчас, — значит, в другой раз сел бы, и ты тут ни при чем. Спи!
Но спать Але не хотелось.
— Я покурю? — спросила она Ленку.
— Кури.
Аля выскользнула из постели, приоткрыла окошко. Два тусклых фонаря слабо освещали пустой гостиничный двор. Чуть поодаль сверкало огоньками шоссе. Алька затянулась, высунувшись на легкий мартовский, ночной морозец. Внезапно она поняла, что ей мешает спать не только жалость к Валерке, хотя жалко его было ужасно. Существовало еще что-то, гнездившееся глубоко в Алькином подсознании и лишь сейчас неожиданно выплывшее на поверхность. Этим «что-то» были шаги в коридоре, которые она слышала незадолго до того, как произошла трагедия с Кретовым. Тихие, еле различимые в послерепетиционной тишине гостиничного этажа. Кому они могли принадлежать? Скорее всего, женщине, уж очень они были мягкие и невесомые. А может, невысокому ловкому мужчине? Странные шаги. То замирающие, то снова возобновляющиеся. Кому понадобилось гулять поблизости от Крета?
И еще одно. Чего так испугался Кретов на последней репетиции? Ей-богу, он словно предчувствовал, что с ним произойдет несколько часов спустя. Алька была готова поспорить, что в словах Рыбакова Кретов уловил какой-то иной, одному ему понятный смысл. Но какой? Вот чертовщина!
Алька выкинула окурок и свернулась клубочком под одеялом. На нее навалился сон — тяжелый, свинцовый, без сновидений.
4
Четверг тянулся тоскливо и бесконечно. С утра за окном вдруг захлюпала оттепель, по стеклу противно моросило, большой сугроб в конце двора осел и посерел. В комнате почему-то было невероятно темно, и Аля, как встала, зажгла лампочку. Казалось, ночь сразу перешла в вечер, минуя светлое время суток. Неудержимо хотелось спать. Часов в десять забежал Славка, растрепанный, с красными глазами, абсолютно трезвый и злой. Он посидел у девчонок минут сорок, но разговор не клеился. Втроем они сходили в буфет, выпили кофе, пожевали бутерброды и разошлись по номерам.
Оперативники объявились лишь к вечеру. К Але с Леной зашел молодой курносый парень с розовыми, как у младенца, щеками и чуть косящими глазами, которые, впрочем, придавали ему вовсе не уродливый, а очень симпатичный вид. По-северному упирая на «о», он долго и неторопливо расспрашивал, кто где находился вчера на момент смерти Кретова. Обстоятельно записав все, что услышал, в большой блокнот, опер сочувственно покачал головой:
— Не повезло вам. Как же вы теперь без дирижера?
— Другой придет, — ответила Лена.
— Запасной, что ли? — улыбнулся парень, явно утомленный хождением по номерам. Ему было скучно и хотелось поболтать с симпатичными музыкантшами.
— Ага, — насмешливо подтвердила Аля. — Как у футболистов.
Милиционер не обиделся.
— А вот скажите, девчонки, — он поудобней устроился на стуле, — ваши все говорят, эта стычка у Кретова с Рыбаковым была далеко не первой. Так?
Аля молчала, лихорадочно соображая, как лучше ответить, чтоб еще больше не навредить Валерке.
— Так, — кивнула Лена.
— И раньше Рыбаков ему тоже угрожал?
— Никогда! — горячо выпалила Алька.
— Он сильно поддавал, Рыбаков ваш?
— Да нет. Только в последнее время.
Курносый нравился Альке гораздо больше Лаврова. Ей казалось, он даже сочувствует Валерке. Сказать ему про странные шаги в коридоре? По идее, это должно заинтересовать оперативников.
— Кретова мог убить и кто-то другой, — как можно тверже произнесла она и тут же поймала на себе два изумленных взгляда — Ленкин и молоденького мента.
— Кто же, если не секрет? — осведомился тот.
— Не знаю, но я слышала, как кто-то ходил перед номером Кретова, как раз перед самой его смертью.
— И не видели, кто это был?
— Нет. Я спешила к себе. Номер Кретова не виден за поворотом коридора, а я не стала специально смотреть.
— Какие были шаги?
— Тихие, легкие. Они останавливались, а потом начинали звучать снова.
— Что ж вы вчера не сказали об этом оперативной группе? — удивился курносый.
— Я забыла, — призналась Алька. — Тогда, когда я их слышала, они не показались мне подозрительными. Ну ходит кто-то и ходит. Разве нельзя?
— Я думаю, в них и нет ничего подозрительного, — улыбнулся розовощекий. — Тем более против Рыбакова такие веские улики. Но я передам начальству ваши слова.
— Спасибо, — обрадовалась Алька. — Я еще хотела спросить. Вам никто из оркестра не рассказывал, как испугался Кретов после слов Рыбакова о расплате?
— Конечно, рассказывали.
— Вам не показалось это удивительным?
— Нет. Что тут удивительного? Рыбаков погрозил, потом привел свою угрозу в исполнение. Не по злому умыслу, конечно, но, видимо, ваш дирижер предчувствовал, что так может получиться.
Алька промолчала. Ясно, мент думает так же, как остальные. Никто не уловил в поведении дирижера ничего странного. Может, и ей лишь почудилось?
— Ну ладно, — вздохнул парень. — С вами хорошо, а у меня еще целый этаж. Вы на чем играете-то?
— Мы? — с готовностью откликнулась Алька. — На барабане!
Парень заржал.
— Я б за тобой после дежурства зашел, барабанщица, — весело проговорил он. — Да ведь не пойдешь?
— Не пойду.
— А подружка твоя?
— А подружка — тем более, — ответила Ленка. — Вы идите, а то там наши мальчики заждались. У нас алиби общее.
— Ну барабанщицы! — Парень погрозил девчонкам пальцем и скрылся.
— Слава богу, отвалил, — вздохнула Ленка с облегчением и подавила судорожный зевок. — Теперь можно будет домой уехать. Хуже нет, чем целый день в гостинице без дела торчать.
Вечером зашел Чегодаев и объявил, что директор оркестра Глотов взял билеты на Москву на завтра в ночь.
5
Алька втащила в комнату чемодан, сиротливо томящийся в коридоре, прикрыла дверь и в изнеможении опустилась на тахту. Ну и что? Полный облом, даром только носилась с утра как угорелая. Поезд прибыл на Курский вокзал в семь утра. В восемь Аля уже была дома, оставила чемодан, скрипку, выпила чашку кофе и поехала в следственный изолятор. Убийство Кретова, естественно, вызвало резонанс не только в музыкальных кругах, но и во всей культурной среде страны. Пресса и телевидение моментально подняли шум по поводу гибели известного дирижера. Вмешалась Генпрокуратура, и Рыбакова, как подозреваемого по особо важному делу, в Москву привезли еще вчера, так что Алька надеялась… Неизвестно на что надеялась! Оперы посмотрели на нее как на сумасшедшую, ни объяснять ей что-либо, ни разговаривать с ней никто и не собирался. Какое уж там свидание с подследственным!
— Вы ему кто? Жена? — сурово поинтересовался пожилой майор, единственный, кого Альке удалось отловить на выходе из следственного изолятора и разжалобить.
— Нет, — помотала она головой, ежась и стуча зубами. В помещение без пропуска не пускали, и, пока Аля попала на этого сердитого, седого мужика, ей пришлось полтора часа простоять на улице. Как назло, в Москве вдруг ударил мороз.
— Невеста? — еще суше спросил седой.
— Нет.
— А кто? Сестра?
— Я с ним работаю.
— Девушка, не морочьте мне голову, — устало произнес майор, отстраняя Альку. — Свидание дается только с родными и близкими. И то далеко не так скоро, как вам бы хотелось. Ясно? — Он внимательно поглядел на понурую, притихшую Алю.