====== Глава 1 ======
Это абсурд, враньё:
Череп, скелет, коса.
Смерть придёт. У неё
Будут твои глаза.
И. Бродский
― Соловьёва, ты что, спишь?
За окном, приветствуя Санкт-Петербург моросящим дождём, занималось утро четырнадцатого ноября две тысячи семнадцатого года, но Таня не могла заставить себя открыть глаза, чтобы увидеть его. Вчера до двух ночи они с девчонками, сбившись в тесный кружок, в темноте обсуждали последние новости: американцы окончательно взяли Южно-Сахалинск и выжгли его дотла. Легли только в третьем часу. А до этого, позавчера, Мымре не понравилось, как наряд вымыл полы: так она орала полтора часа, а потом сняла его и поставила ещё на сутки. Две почти бессонных ночи. Спит она?
― Никак нет, товарищ подполковник, ― очень бодро пробормотала она, пытаясь сесть ровно и открыть глаза, но в эту секунду на её плечо легла тёплая рука Радугина.
― Написала уже? ― вполголоса спросил он.
Сил хватило только на то, чтобы кивнуть, не размыкая век.
― Ну и спи, Таня, ― спокойно проговорил он, а потом вновь произнёс суровым басом: ― Так, Соловьёва спит, потому что она учится нормально, а у тебя, Арчевская, тройка на тройке, давай, поднимай свою голову! Как вы воевать собрались, а? Ну, скажите мне, как воевать-то будем, если учиться нормально не можем!
Дашка тоненько ответила что-то, но Таня с трудом воспринимала происходящее. Она вновь начала проваливаться в долгожданный сон. Тело уже охватило блаженное тепло, стало уютно и тихо…
Резкая трель звонка заставила её поднять голову и, щурясь от яркого света, разлепить глаза. Девчонки повскакивали с мест, гремя стульями. Следующей была огневая, и, чтобы успеть в тир, который находился далеко от учебки, нужно было торопиться. Подполковник Сидорчук был страшным человеком во всём, что касалось опозданий. Да, собственно, и во всём остальном тоже.
Поэтому, несмотря на то, что спать хотелось жутко, огромным усилием воли Таня заставила себя встать. К ней подбежала Валера, сидящая, к неудовольствию Тани, на первой парте: Радугин считал, что она постоянно списывает у Соловьёвой.
― Что в четвёртом? ― защебетала она, пользуясь тем, что поток девчонок закрывал её от зорких глаз Радугина.
― В четвёртом «а». На, проверь дальше.
Валера склонилась над листочком и исправила абсолютно все задания.
― Ну… почти же правильно, ― смущённо сказала она, и Таня засмеялась. Серьёзно, вряд ли есть на свете человек, превосходящий в обаянии Валерию Ланскую. Тесты были сданы, и Валера подхватила Таню за руку.
― Проснулась, Лисёнок? Идём? Сидорчук ждать не будет, ― улыбнулась она.
― Соловьёва, Ланская, стоп, ― обратился к ним вдруг Радугин.
Валера сделала страшные глаза, став похожей на оленёнка. В голове у Тани сразу же пронёсся длиннющий поезд со всеми их косяками за последний месяц. В памяти всплыл самый косячный: неделю назад, когда они с Валерой мыли класс тактики, где и находились сейчас, они слегка разбили какую-то декоративную тарелку с изображением Крыма, стоящую в углу кабинета, и тут же, по старинной армейской традиции, с обратной стороны накрепко склеили её скотчем. Вон она, до сих пор стоит, не шелохнется... И почти не видно ничего, если близко не подходить.
― Я отпросил вас с огневой. Вы ведь уже сдали зачёты, так что лучше поработайте на благо кафедры, ― кивнул Радугин на внушительную стопку бумаг на столе.
Выдохнули они с Валерой одновременно. Всё выходило более чем хорошо: про косяк Радугин не узнал, да ещё и с огневой отпросил. Огневую в ПВВКДУ, Петербургском Высшем Военном Краснознамённом Десантном Училище, не любил никто. И дело было не в стрельбе, всё же порядком поднадоевшей в это военное время, а в Сидорчуке, который вёл эту самую огневую. Даже если вылезти вон из кожи и тренироваться семь дней в неделю по двадцать четыре часа в сутки, зачёт получить у него было невозможно, разве что попытки с сорок пятой. На все несмелые возражения и возмущения он приводил один-единственный железный аргумент. «Что, на войне так стрелять будете?! Что американцу-то скажете, когда он дуло к вашему виску приставит?!» ― ежедневно вопрошал он, с каждым словом багровея всё больше. Сдавая последнюю сессию, Таня приходила на пересдачу четыре раза, а ведь она до училища занималась биатлоном и стреляла неплохо!
Но особенно подполковник ненавидел девочек. Пройдя Чечню, он полагал, что женщинам в армии не место. И не просто полагал, а высказывал — вернее, выкрикивал — это каждый день на хихикающий женский взвод второго курса.
Обернувшись к Валере, Таня поняла, что и она разделяет её радость. Валеру Сидорчук ненавидел особо: очаровательнейшая низенькая блондинка вызывала в нём прямо-таки лютую ненависть. «Тебе дома сидеть и борщи варить! ― орал он каждый раз при виде неё. ― Куда ты лезешь, идиотина?! А? На фронт?! Стрелять бы научились, вояки!»
К Тане он относился так же плохо, несмотря на то, что стреляла она прилично, а рост её превышал Валерин сантиметров на десять. В общем, всё это было довольно странно: во-первых, судя по словам Радугина, Сидорчук поставил ей и Валере зачёт, а во-вторых, отпустил с занятий.
― Садитесь, вот вам ручки. Вот листы со всеми данными, ― Радугин протянул им какие-то бумаги. ― Голодные? Дать покушать?
Наверное, для таких преподов, как он, в раю есть отдельное место. Таня с Валерой активно закивали. Радугин рассмеялся, открыл ящик стола и, что-то достав, приложил палец к губам, а затем раскрыл ладонь.
― Баунти?! ― в один голос воскликнули Таня и Валера.
Есть американскую еду, конечно, очень плохо. В магазине её не найдёшь ― впрочем, в магазине не найдёшь ничего. Но не пропадать же ей, если есть? Может, она и не американская. А, скажем, английская. Кто её знает? Они, можно сказать, даже занимаются полезным делом. Уничтожают вражеские продукты.
― Фантики сами выкидывайте. Ну что, приступим? Смотрите, вот здесь в эти графы нужно переписать все фамилии, имена и отчества в алфавитном порядке.
― А что это? ― поспешно вытирая с губ шоколад, поинтересовалась Валера.
― Смотри, ― вздохнул Радугин.
Нет. Это не могло произойти так быстро. Не могло?..
Таня мельком взглянула в серьёзные, даже суровые глаза Радугина и поняла, что нет смысла спрашивать. Она взяла лист, ощущая, как подрагивают пальцы.
Приказ
О присвоении очередного воинского звания «лейтенант» обучающимся
Война и до них добралась. Таня знала, что рано или поздно это случится, но, как и всегда в таких случаях, не была готова.
За окном стоял ноябрь. Выпуск пятого курса с соответствующим преставлением всех выпускающихся к званию «лейтенант» должен был быть в конце июня. Досрочное присвоение званий могло означать только одно: курс отправляют на фронт прямо сейчас. Во Владивосток, Петропавловск-Камчатский, где идут страшные бои, Хабаровск, Комсомольск-на-Амуре, пылающий Анадырь, оккупированный Южно-Сахалинск. Туда, где семь месяцев назад высадился американский десант, топча русскую землю. В самое пекло.
В аудитории повисла ужасающая тишина, и тоненький всхлип Валеры прозвучал в ней особенно ужасно.
― Их туда отправят, да? ― срывающимся голосом спросила она, тыльной стороной ладони утирая набегающие слёзы.
Тане было просто тяжело, ведь, в конце концов, все они учатся вместе и знают друг друга, все стали родными и знакомыми, а Миша Кравцов, жених Валеры, был на пятом. Таня мгновенно оказалась около подруги и прижала её белокурую голову к себе.
― Так, не реветь, Ланская, ясно? — твёрдо сказал подполковник, осторожно касаясь плеча Валеры рукой. — Ничего ещё не кончено. Ты знаешь, сколько оттуда народу возвратилось? Четвёртый тоже скоро уедет, — вдруг тихо произнёс он, глядя на Таню. — Вскроют пакет с лейтенантскими погонами ― и вперёд.
ПВВКДУ уже перевели на ускоренную программу обучения. Из расписания исчезло правоведение, философия, история, спортивные игры. Тактика ― огневая ― РХБЗ ― топография ― ВДП ― инженерка, инженерка ― ВДП ― топография ― РХБЗ ― огневая ― тактика, и так целые дни напролёт. Только боевые дисциплины.
Вместо пяти лет все они теперь учатся три и восемь. Значит, осталось только полтора года. Значит, пора.
А четвёртому осталось учиться месяца четыре. Там ― Марк. Стараясь не думать об этом раньше времени, Таня сказала, утирая Валерины слёзы:
― Пойти с тобой умыться?
― Нет, ― всхлипнула она. ― Я сама.
― Только не делай глупостей. Мы тебя прикроем, а вечером поговорите, ― шепнула Таня, отправив Ланскую умываться, а сама взяла в руки лист и, взглянув на список, вывела красивым, округлым почерком: «Авдеев Пётр Сергеевич». Было ужасно сознавать, что за каждой фамилией, которую Таня вписывала в приказ, стояла чья-то жизнь. Или… смерть? Ощущение было жутким: своей рукой вписывать людей в смертный приговор.
― Со дня на день должен приехать новый командир вашей роты, ― сообщил Радугин, когда Таня уже добралась до буквы «е».
― Правда?! ― так весело воскликнула она, что подполковник поднял брови. ― Ну-у, то есть я хотела сказать, как жаль, что Дарья Сергеевна уходит в декрет, ― поправилась она и улыбнулась одновременно с Радугиным. ― А как её зовут?
― Её? ― снова удивился он. ― Это мужчина.
Это было странно, но, в сущности, не так уж плохо. Дело в том, что у каждого курса был свой начальник. Правильнее сказать — командир роты. Помимо него у девчонок, обучающихся на курсе, всегда был свой командир-женщина, коей и являлась беременная, бешеная и истеричная Зубова Дарья Сергеевна, или просто Мымра. Но она засобиралась рожать, в чём её, в общем-то, упрекнуть было нельзя, а командир роты уехал на фронт по собственному желанию. Вот так и получилось, что второй курс остался без присмотра вообще.
― Это старший лейтенант. Кажется, был ранен на фронте. Там какая-то мутная история, на самом деле, но чем чёрт сейчас не шутит... К нам на время, пока будет долечиваться и вам нормального опытного командира не найдут. Потом, кажется, снова на фронт собирается.
Старший лейтенант ― значит, ещё молодой, а с учётом того, что звёздочки на войне летят быстро, ему и двадцати трёх может не быть. Ох, как обрадуется Бондарчук-Барбичук, только и занимающаяся флиртом со всей мужской половиной училища. А Завьялова-то с третьего курса, которая спит со всем, что движется, и вовсе расцветёт. Ну, всяко лучше, чем Мымра.
Валера не пришла, так что огромный и до ужаса пугающий список Тане пришлось писать самой. Но винить подругу, конечно же, было не в чем, и через сорок минут, закончив со всеми заданиями Радугина, Таня отправилась её искать. Валера обернулась, когда Таня вошла в туалет, и крепко обняла её, уткнувшись носом ей в плечо.
― Всё будет хорошо, ― тихо прошептала Таня, заправляя выбившуюся из предписанной уставом косички подруги белокурую прядку за ухо.
Она знала, что хорошо не будет. Валера тоже, конечно, не могла не знать этого, но всё равно благодарно вздохнула. Иногда так нужно услышать ложь.
― Идём в общагу, м? Огневая ― последняя пара, ― предложила Валера, умываясь.
Общагой назывался девятиэтажный дом, стоящий прямо на территории училища. На первых пяти этажах жили девчонки, шестой пустовал и ремонтировался, а выше помещались офицеры с семьями, у которых не было собственных квартир в Петербурге.
Отличалась общага от мальчишечьих казарм только тем, что в казармах пацаны спали по сто человек в одном помещении, а девчонки в общаге ― по четыре человека в кубрике. Это и было единственным отличием. У женской половины — вернее, одной десятой училища — на каждом этаже так же, как и у парней, стоял дневальный, убирался наряд, было чисто.
День выдался каким-то унылым и серым, что, в общем-то, для ноября в Петербурге не было необычным, но к вечеру настроение пятого этажа повысилось. Может, в связи с тем, что телевизор окончательно сдох, и даже Мымра, готовая сделать всё, чтобы её подопечные помучились, не смогла заставить его заработать, а может, с тем, что на ужине им удалось обогнать огромную толпу первокурсников, так что в их пустующие желудки этим вечером попали не только засохшие пряники, но овсяная горелая каша и даже жидковатый суп. Часы показывали десять, вечерняя поверка прошла, и Мымра свалила домой. Валера втихаря улизнула к Мише, а Таня сидела на кровати с Машей и Надей, соседками по комнате, уплетая варенье, которое Сомовой прислали родители.
― Да говорю вам, там точно приведение живёт! ― сделав круглые глаза, убеждала Машка.
― Не неси чушь, ― резонно заметила Надя, замкомвзвода, самая старшая и разумная из всего курса.
― Да правда же! Ой! ― завопила Машка, капнув вареньем на пижаму. ― Оно ночью там ходит! И диван двигает. И шкаф. Я сама слышала.
― Маша, молчи и ешь, ― Таня закатила глаза, всё же чувствуя какую-то нежность по отношению к этой милой вечно растрёпанной и жующей что-то светловолосой девчушке.
― Да чего вы мне не верите, я не вру! Вот Завьялова с третьего тоже слышала его!
― Твоя Завьялова мало того, что спит с каждым вторым, так ещё и постоянно сочиняет что-то. На шестом этаже нет никого, ― отрезала Надя, отправляя в рот очередную ложку.
― Есть! Вот как ты думаешь, почему там никто не живёт, а?! ― вопрошала Машка, махнув рукой на Сомову, как на абсолютную безнадёгу, и обернувшись к Тане.
― Может, потому, что раньше там жил первый курс, а в этом году девчонок не набирали? ― улыбнулась Таня, но Широкова, пропустив мимо ушей этот аргумент, продолжила:
― Потому что там живёт призрак! Приведение, понимаешь? А ещё нужно взять свечку, пойти туда и посмотреться в зеркало. Тогда на тебя прямо оно и глянет! И ты поседеешь сразу и будешь проклята. На всю жизнь!
― Машуль, правда, хватит. Давай спать, ― попыталась утихомирить её Таня. ― Завтра четыре пары, а Марк сказал, что ночью тревогу опять могут поставить.
― Что, страшно? Страшно? ― довольно усмехнулась Маша.
― Не страшно. Будем спать?
― Да врёшь ты, страшно!
― Машенька, ну что может быть в этом страшного? ― в глубине души Таня понимала, что стоит просто согласиться с Широковой, и тогда она поболтает ещё пять минут и замолчит, но какое-то противное упрямство не давало ей этого сделать.
― А слабо проверить? Пойти туда и просмотреть в зеркало?! ― Машка упёрлась руками в бока.
― Так, всё, хватит. Давайте, девочки, спать...
― Спорим? ― глаза Широковой загорелись.
― По рукам, ― засмеялась Таня. ― На шоколадку.
На лице Машки отразилась глубокая задумчивость: шоколад сейчас было сложно достать, и стоил он целое состояние, но в следующий момент она вложила свою ладонь в Танину.
― Сомова, разбей!
И Надя, укоряюще покачав головой, разбила.
В эту секунду где-то над их головой послышался странный звук, будто кто-то двигал мебель. Таня вздрогнула. Конечно, привидений не бывает и это всё чушь, а Машка просто придумывает, но по коже пробежал неприятный холодок.
― Видите, а?! ― торжественно подняла палец Маша. ― Ну всё, отказывайся, в следующее увольнение пойдёшь искать мне «Алёнку».
Таня только вскочила с кровати, вылетела в освещённый коридор и направилась в кладовку. Вместе с Надей и Машей они всё-таки отыскали свечку, а зажигалку взяли у Бондарчук, которая изредка курила, зачастую подставляя всех.
Предупредив Риту Лармину, которая стояла на тумбочке****, они вышли на тёмную, холодную лестницу. Где-то внизу горел свет, там сейчас ложился спать третий курс, а наверху было совершенно темно. Таня шагнула на первую ступеньку, сжимая в руке свечку, и оглянулась назад: Машка смотрела весело, заговорщически и задиристо, Надя ― будто на маленького неразумного ребёнка.
― Ну, иди-иди, мы за тобой, ― сказала Машка, и её голос эхом отозвался от тёмных стен. ― Или нашей храброй Соловьёвой страшно?
Ступенек было девять. На пролёте Таня остановилась, переводя дыхание: она прошла всего ничего, а казалось, что пробежала стометровку. До заветной двери на таинственный шестой этаж оставалось ровно столько же. Если честно, было жутковато, но Таня постоянно твердила себе под нос то, что призраков не существует и ничего страшного на шестом этаже быть не может.