— Послушайте, товарищ старший лейтенант, вы можете посмотреть мою успеваемость, я хорошо учусь, это случайность, и в ближайшее время...
— Мне похер. По-хе-ру, понимаешь? — сказал он негромко, снова опуская глаза в бумаги. — У тебя стоит три ― ты не идёшь в увольнение. Свободна.
— Я исправлю её завтра же, а кроме того, тройка не является основанием для того, чтобы не отпускать курсанта в увольнение.
Он вдруг удивлённо оглянулся на шкафы и на окно. Он что-то ищет?..
— Вот думаю, где спрятан тот плакат, с которого ты считываешь, а, Соловьёва? — снова скривил губы он (улыбкой это презрительное выражение лица ну никак не назовёшь) и встал.
Таня невольно сделала маленький шаг назад. Маленький такой шажок, потому что старший лейтенант вдруг оказался на расстоянии метра от неё, обойдя стол. И тут же прокляла себя за это, потому что на его губах снова появилась довольная усмешка.
— Раз ты такая умная: я сам могу решать, с какими оценками ты не можешь идти в увольнение. Да, в список моих полномочий это входит. Ваше прошлое начальство вас, видимо, разбаловало. Мне жаль. Впрочем, не особо.
— Да я... Я исправлю тройку. Поймите, мне очень важно туда пойти. Ко мне приехал близкий человек…
— Бога ради, замолчи ты, Соловьёва, — поморщился он. — Давай без подробностей.
Господи, как… гадко. Грязно. Как он может так? Это же... это её мама, а он ведёт себя так, как будто здесь воняет чем-то. Кретин. Горло почти рвалось от искрящейся злости, и слова, о которых она будет жалеть потом много раз, были почти готовы сорваться с языка. Никто не смеет говорить о её матери таким тоном.
— Не отпустите? — голос дрожал. Дура. Твёрже.
— Нет, — довольно произнёс он, видимо, чрезвычайно довольный победой.
У неё не было сил больше находиться здесь. Пусто. Она не видела маму почти год. В любой момент эти долбаные американцы могут разнести Питер или Москву. Она может и не увидеть. А сейчас мама здесь, в сотне метров отсюда. Таня устало вытерла вспотевший лоб.
Она почувствовала, что битва проиграна, изо всех сил сдерживая наплывающие слёзы обиды.
Война только началась, старший лейтенант Калужный.
Она никогда не станет плакать при нём. Таня поклялась себе в этом, сжимая пальцы и судорожно сглатывая.
Калужный вдруг сделал шаг к ней. Она сжалась, но голову подняла. Его глаза ― совсем чёрные, и их поверхность похожа на лёд. Сложно объяснить... Он внимательно, источая почти вселенское колкое презрение и специально убрав руки за спину, мол, противно, вгляделся в её лицо, а потом посмотрел на ладонь, которую она так и не опустила, оставив у виска.
— Ты?
Она непонимающе вздёрнула подбородок. Хочет обвинить её ещё в чём-то?
— Синяк, — боже мой, даже снизошёл до объяснения. Господи, Соловьёва, ну как можно быть такой дурой и так явно проколоться! Она взглянула на пальцы, испачканные в пудре.
— Я, — выдохнула она. — Помню, — прошептала, заметив, что Калужный открыл рот. — Пожалею, что поступила. Вы повторяетесь.
Она выскользнула за дверь тихо, даже не сказав положенного «разрешите идти». Сил не было — были слёзы, отчаянные, бессильные, которые она размазывала по лицу, приказывая себе успокоиться. Открыла дверь на лестницу.
— Соловьёва? — вдруг прозвучал голос совсем рядом, и не узнать этот добродушный бас было сложно. За её спиной стоял подполковник Радугин. Замерев и принявшись судорожно вытирать слёзы, Таня поняла, что уже спалилась.
— Таня, ты… чего? — серьёзно и по-доброму спросил он, кладя руку ей на плечо и разворачивая к себе.
— Ничего, — огрызнулась она, всхлипывая в последний раз. Плакса.
Нет, ну Соловьёва, как можно быть такой свиньёй?! К тебе человек с душой, а ты…
— Извините, просто… — вдыхая поглубже, заговорила она. — Устала. И навалилось всё. Извините ещё раз. Разрешите идти?
— Таня, что случилось? Родные? Все целы? Я всё равно сейчас спущусь на пятый и всё узнаю у Широковой, — покачал головой он.
А была не была. Если единственный способ встретиться с мамой — пожаловаться Радугину, то почему нет? Почему это её должно заботить благополучие этого бешеного старлея?
— У меня тройка по огневой. Вы же знаете, я исправлю, а меня в увольнение не пускают. Ко мне мама приехала из Москвы, — вздохнула она.
— Только тройка? Двоек нет? — нахмурился Радугин.
— Нет! Одна текущая тройка по одному предмету! — обиженно воскликнула Таня. — Мне очень нужно увидеть маму, товарищ подполковник. И Валера… Вы же знаете, пятый курс уезжает. У неё там жених, Кравцов Миша, им осталось так мало!
— Ладно, не реви и стой здесь, — сказал он, нахмурившись, и исчез за дверью на шестой этаж, оставив Таню на лестнице.
Сутки. Ещё сутки не прошли с их первой встречи с Антоном Калужным, а они уже возненавидели друг друга какой-то острой, щемящей ненавистью. Таня никогда не считала себя особо общительным и располагающим к себе человеком, но и не замечала за собой подобной поразительной способности приобретать врагов.
— Мы обсудили с товарищем старшим лейтенантом ваши оценки и решили, что сегодня можете сходить в увольнение, а вечером в качестве профилактики помоете полы в отделе кадров. Иди, собирайся, — услышала она голос Радугина, а вскоре и увидела его самого. Подполковник был хмурым, но смотрел приветливо.
— Правда?! — почти задохнулась она. — Товарищ подполковник, я... Как мне вас благодарить? Спасибо, спасибо! — Таня уже хотела повиснуть на его шее, но решила, что это, пожалуй, будет слишком грубым нарушением субординации.
— Благодари Антона Александровича. Мы просто обсудили это и пришли к общему мнению.
Ага, конечно. Что-то не верилось, что Калужный, который несколько секунд назад готов был убить её прямо там, отпустил Таню в увольнение.
— Антон Александрович не сделал нич… — заносчиво начала она.
— Он твой прямой начальник. Будь добра, уважай его, Таня, — мгновенно напрягся Радугин.
— Есть, — пробубнила она. — Спасибо вам ещё раз.
— Иди уже, — строго улыбнулся подполковник. — И Ланской скажи, чтобы мне на глаза не попадалась. Звонит мне вчера в одиннадцать вечера ваш Антон Александрович и спрашивает, правда ли она мне с документами помогала. С какими ещё документами, а? Вы меня в могилу сведёте, — нахмурился он. И улыбнулся.
Почему-то Таня была уверена, что Радугин Валеру прикрыл.
====== Глава 3 ======
Возвращайся домой, потому что я так долго ждал тебя.
OneRepublic – Come home
― Я дома, ― крикнула Таня в коридор, кидая сумку на пол и входя на кухню. ― Чем у нас так вкусно пахнет?
― Суп! ― довольно улыбнулась Вика, мешая что-то в кастрюле. Вошла Рита, не вынимая наушников и не здороваясь, вытащила из шкафа пачку печенья и удалилась в комнату, хлопнув дверью. Вика только пожала плечами и произнесла, копируя мамину интонацию: «Что поделать, у ребёнка переходный возраст».
Таня улыбнулась, села за стол и уставилась в конспекты по литературе. Так, с именем какого поэта связано становление в русской литературе романтизма? Конечно, Жуковский. Отлично. Строчка за строчкой, страница за страницей. Господи, как называются краткие замечания, пояснения или комментарии автора? Ремарки, да... Что ещё? До ЕГЭ оставалось меньше двух месяцев, и Танина голова, забитая знаниями донельзя, уже отказывалась работать.
― Пришла? ― поинтересовалась мама, входя и накладывая ей картошку. ― Как твои курсы?
― Ничего. Сказали, что в конце апреля можно будет съездить в МГУ, пробный ДВИ сдать, там проверят и баллы скажут, ― промычала она, не отрываясь от чтения.
― Так значит, точно МГУ?
― Угу, ― пробормотала она. ― На культурологию или на историю искусств, я же говорила. Прошлые пробники хорошо писала, шансы есть, ― встрепенулась она, поднимая глаза. ― Конечно, на бюджет.
― Культурология — это, конечно, здорово, ― задумчиво протянула мама. ― А дочка тёти Вали, представляешь, поступила в академию связи. Ну, военная академия, ― пояснила она.
― Классно, ― кивнула Таня, снова углубляясь в конспекты и поедая картошку. Помнить бы ещё, кто такая тётя Валя и что за дочка у неё.
― Ей очень нравится. Говорит, интересно и не так уж сложно. Стипендию большую платят, кормят её там, одевают, ну и Санкт-Петербург ― город очень красивый…
― Ты что, хочешь сплавить меня в академию связи?
― Нет. Нет, конечно, ― слишком быстро поправилась мама. ― Я не хочу даже что-то тебе советовать, просто, может быть, ты подумаешь об этом? Не самая плохая профессия. Военные в наше время получают прилично, плюс ещё квартира, всякие льготы.
Положение в семье было сложным ― Таня не могла не согласиться с этим. Четыре ребёнка, отца нет, мама ― врач. Трёхкомнатная квартира, с которой она ни за что на свете не хотела расставаться, требовала денег и на ремонт, и на ЖКХ. Если Вика и Рита ещё донашивали вещи за Таней и друг за другом, то Диме нужно было их покупать. Требовались деньги на различные пособия в школу. В связи с поступлением в институт всякие подработки Таня забросила, и курсы тоже оплачивала мама.
Положение, несомненно, было не лучшим, но в академию связи?.. Да вообще в военный институт? Это же бред чистой воды. Да, удобно: государство будет содержать её, бесплатно одевать и кормить, да и жить она будет в институте, но…
Мама всегда говорила, что она росла творческим ребёнком: много рисовала, пела, очень любила читать, закончила музыкальную школу, училась в художественной, но не доучилась всего год. Да и сама Таня чувствовала тягу к искусству. Культурология ― вот поприще, где она сможет раскрыть себя. Тем более, если поступит в МГУ.
― Мам, я понимаю, что сейчас сложно, ― осторожно начала она, ― но я поступлю в институт, снова начну работать, дела пойдут в гору. Просто это всё… военное ― это же вообще не моё.
― Я понимаю, ― согласилась мама. ― Я, если честно, сама тебя не могу представить в форме. Поступай так, как считаешь нужным, я просто хотела, чтобы ты подумала. Так что мне сказать тёте Вале? Она могла бы…
― Нет, ― улыбнулась Таня. ― Армия и я ― это абсурд.
Предупредив Марка, она выскочила за дверь КПП и сразу же увидела семью. Они стояли поодаль и занимались тем, чем занимались всегда ― ссорились. Дима и Вика, судя по недовольным крикам, не могли поделить мороженое, мама пыталась разнять их, а Рита, закатив глаза, надув губы и сделав вид «как вы все мне надоели», смотрела в сторону. Таня не виделась с ними целый год и сейчас весело прыснула, наблюдая привычную картину.
― Таня! ― первой заметила её мама. ― Виктория, немедленно отцепись от него.
Но последнее замечание было ненужным: взвизгнув и оттолкнув мороженое, сестра бросилась к Тане и обняла её, едва не сбив с ног. За ней подбежал Димка, подошла Рита (правда, в объятия не кинулась), а потом и мама, придерживая одной рукой чемодан, а другой ― заброшенное мороженое.
― Как я по вам соскучилась, ― говорила Таня, целуя всех по очереди. ― Мам, всё у вас нормально?
― Да, просто вдруг решили сорваться и тебя проведать, ― сказала мама, обнимая её.
Таня сокрушённо вздохнула: тёмные круги под мамиными глазами стали только больше, лицо ― худей.
― И где вы живёте? Чемодан даже не оставили.
― Ну… мы пока не нашли себе ничего. С вокзала ― сюда, ― виновато улыбнулась мама.
И где их селить? Гостиницы были непомерно дорогими, но не в училище же?
― Простите, я подслушал, ― раздался за Таниной спиной низкий голос Радугина. ― Подполковник Радугин Сергей Сергеевич, Танин преподаватель.
― Очень приятно, ― кивнула мама. ― Дарья Сергеевна.
― Соловьёва, я хотел напомнить про полы. Они ждут тебя вечером, ― он кивнул ей, а потом обратился к маме: ― Я пока живу здесь, в общежитии, и квартира пустует. В одной из комнат ремонт, но, если он вас не смутит, вы вполне можете остаться там на какое-то время.
Спасибо тебе, Господи, за то, что на свете существуют такие люди. Мама колебалась, но Таня, решительно кивнув, тут же согласилась, поблагодарив Радугина, а потом, получив на руки ключи, потащила семью по указанному адресу: мелкий дождь лил, не переставая, а зонтов у них не было.
Вика и Дима бежали впереди, непрерывно выкрикивая что-то и по очереди облизывая мороженое, Рита, вставив наушник от старого плеера в ухо и недовольно кривясь, шагала сзади, а Таня шла с мамой, помогая везти чемодан. Говорила мама много и о разном: в Уфе ей обещали хорошее место в госпитале, ребят государство должно будет устроить в школу и дать им всем неплохую квартиру. Раиса Григорьевна (и кто это?..) уже переехала и очень довольна.
― Не хочу я уезжать, ― призналась мама, пожимая плечами.
― Почему? В Москве не бомбят, но всё-таки небезопасно, слишком близко к границе.
― Знаю, поэтому и еду. Из-за детей, ведь им ещё жить да жить. Ну так и ты мой ребёнок, ― улыбнулась она, как-то болезненно пожав плечами. ― Я виновата.
Таня знала, что она заговорит об этом рано или поздно.
― Перестань, ни в чём ты не виновата, ― раздражённо фыркнула она.
Таня сама решила попробовать поступить после того, как мамину зарплату той весной урезали примерно наполовину. Просто поняла: они не потянут. Собрала вещи, необходимые документы, уехала в Петербург и неожиданно поступила в десантное училище, несмотря на огромный конкурс.
О войне она не думала, как не думали все. Напряжённость в отношениях России и Штатов была всегда. Да, в последние годы она обострилась, но Третья Мировая казалась абсурдом. Началась она вечером двадцатого мая, когда в общежитие, наконец, провели нормальную горячую воду. Таня тогда ещё хотела позвонить маме, но связь исчезла. Попробовала написать Рите ВК, но интернета не было. Он так и не появился.
Когда они открывали торт, втихомолку привезённый кому-то из девчонок, в кубрик ввалилась Мымра, бледная и растрёпанная.
― Построение на плацу через пять минут, ― едва выговорила она им, прячущим еду. ― Война, девочки.
― Мама, ты не знала, и никто не знал, ― продолжила Таня, пожав плечами. ― И хватит наконец себя мучить этим.
Квартира Радугина была недалеко от училища, на Площади Восстания. Просторная, светлая, пусть и почти без мебели, она вызвала целый поток восторженных восклицаний Вики и Димки. Они тут же принялись бегать по комнатам, сшибая всё на своём пути. Мама понесла чемодан в наиболее жилую комнату с кроватью и раскладушкой, а Таня устало опустилась на табуретку в прихожей, сняв промокшую шинель и повесив её просушиваться. Рядом села Рита, вынув, наконец, наушник.
― Ну как ты? ― поинтересовалась она, видимо, больше из вежливости, но Таня ответила вполне дружелюбно:
― Пойдёт. Хватает вам стипендии моей? Как вы вообще? Мама как?
― Нормально, ― ответила на всё разом Рита.― Эти двое оболтусов, правда, приносят кучу проблем. Дима вон подрался недавно, маму вызывали.
― Ну, он же мальчик, ― пожала плечами Таня. Они помолчали.
С Ритой им всегда было непросто. Когда двенадцать лет назад дядя и тётя разбились на машине, мама привела домой троих детей. Вика и Димка были ещё грудными и ничего не помнили, а Рите тогда уже стукнуло три. Она помнила маму и папу, чуждалась незнакомую ей тётю Дашу и её дочку, пятилетнюю Таню.
Потом, конечно, они все привыкли. Таня любила Риту, и Рита, хоть и ворчала, и нудела, Таню тоже по-своему любила. И всё-таки иногда они чувствовали себя совсем чужими.
― Вообще ничего нового не скачать, ― недовольно прошипела Рита, убирая плеер в сумку. ― Долбаный интернет, знала бы, хоть заранее загрузила.
― Хорошо, что хоть плеер работает, ― заметила Таня, прикрывая глаза.
Рите всегда было непросто в их семье.
― Поедем в какую-то дыру, ― ворчала Рита, зло расчёсывая мокрые волосы. ― И чего в Москве не сидится. Уфа! Там же вообще ничего, это у чёрта на куличиках.
Рите всегда было непросто. Но, слушая её, Таня начинала злиться.
― Послушай, ― начала она максимально спокойно, оборачиваясь к сестре. ― Тебе уже пятнадцать, ты самая старшая из детей. Ты видишь, как устаёт мама и что вообще происходит.