Друзья были со всех сторон обложены книгами – теми, которые в своё время были вручены Васечкину в беседке.
Петров составлял икебану, а Васечкин размышлял над магнитными шахматами.
И тут открылась дверь и в комнату влетели Анка с Дашенькой.
– Вот тут тебе, Васечкин, варенье! – защебетала Дашенька.
– А тут тебе, Петров, печенье! – объявила Анка.
Друзья со вздохом переглянулись, тумбочки у обоих и так уже были доверху забиты сластями. Неизвестно, что бы ещё сказали или сделали Анка с Дашенькой, но в это время дверь опять открылась, и на пороге появилась… Маша.
– Машка!!! – завопил Васечкин, подпрыгивая на кровати.
– Здорово!!! – вопил Петров, прыгая ещё выше.
– Сколько лет!!! – кричал Васечкин.
– Сколько зим!!! – орал Петров.
– Привет, привет! – улыбаясь, говорила Маша, подходя к больным.
Что же касается Анки и Дашеньки, то они критически оглядели Машу и, фыркнув, разочарованно удалились. Так же незаметно под каким-то предлогом вышел из палаты и Гусь.
Однако ничего этого наша замечательная троица не заметила.
– Эх вы, – насмешливо сказала Маша. – Горе-хулиганы!
Друзья молча переглянулись.
– Ладно, – засмеялась Маша, – что было то было. А я смотрю, вы тут неплохо устроились, – сказала она, перебирая книги, лежавшие со всех сторон. – «Сто шахматных композиций», «Икебана», «Смерть после полуночи», «Педагогическая поэма», «Пятиборье». Да у вас тут библиотека на все вкусы!
– Так, читаем потихоньку, – скромно сказал Васечкин.
– Образовываемся, – пояснил Петров.
– Понятно, – серьёзно кивнула Маша. – А я вам тоже подарок привезла. – А то, думаю, тоскливо им в изоляторе…
И Маша выложила перед Васечкиным толстую книгу, на обложке которой было написано: «Мигель де Сервантес „ДОН КИХОТ“».
– Больно толстая! – подозрительно сказал Петров.
А Васечкин уже раскрыл книгу. Иллюстрация, открывшаяся там, сразу приковала к себе его внимание. На ней был изображён Дон Кихот в рыцарских доспехах, с обнажённым мечом в одной руке и копьём в другой, скакавший на верном Росинанте навстречу ветряной мельнице.
– Ух ты! – сказал Васечкин. – Идея!
Распевая вполголоса, друзья шли по утреннему, ещё спящему лагерю. По дороге они раздобыли себе весьма живописную одежду. Так как находившимся в изоляторе, кроме пижам и халата, ничего не полагалось, то они забрались в костюмерную театрального кружка и, оставив там пижамы и халаты, ясное дело, для приключений и путешествий совершенно негодных, экипировались на славу.
Потом они отправились искать средства передвижения, но ничего, кроме огромной, собранной из различных старых велосипедов конструкции с вогнутым, как бараньи рога, рулём, на котором красовался автомобильный клаксон, да маленького «Школьника», не нашли.
– Сойдёт! – сказал Васечкин. – Это будут наши «Росинанты».
Васечкин взгромоздился на выкрашенное белой краской механическое чудище, Петров – на «Школьник», и они покатили навстречу приключениям.
Проезжая мимо спальни, где спали девочки, они затормозили, чтобы бросить последний взгляд на крепко спящую Дульсинею.
Васечкин достал предусмотрительно написанную записку и, всунувшись в окно, положил её у изголовья прекрасной дамы.
Проделав всё это, они отправились дальше.
На фоне светлеющего неба из-за пригорка показались две колеблющиеся фигуры, тени которых в свете восходящего солнца удивительно напоминали знаменитую гравюру Доре, на которой Рыцарь Печального Образа отправляется в путь за славой в сопровождении своего верного оруженосца Санчо Пансы.
Глава 2. Псих и рыцарь
– …Вот так они ездили повсюду, – рассказывал Васечкин, – и не было такой силы, которая могла бы их остановить…
Они катили на своих «Росинантах» по живописной тропинке, пролегающей в негустом перелеске. Солнечные лучи сочными полосами преграждали им дорогу.
– Ему тоже говорили, что времена рыцарей давно прошли, но он отвечал, что в любом времени для настоящего рыцаря найдётся дело… – продолжал Васечкин.
– Так он это всё понарошку? – поинтересовался Петров. – Ну, вроде как играл в рыцарей?
– Эх ты, Санчо Панса несчастный! – презрительно сказал Васечкин. – Он всё это всерьёз!
– Так что, он псих? – удивился Петров. – Как же можно серьёзно сражаться с мельницей?
– Но он же думал, что это великан! – терпеливо, как маленькому, втолковывал Васечкин.
– Ну я и говорю, псих! – рассердился Петров.
Васечкин резко затормозил.
– Сам ты псих! – заорал он вслед Петрову. – Если человек благородный и заступается за слабых, то его всегда такие, как ты, психом называют!
Петров резко развернул свой «Школьник» и на полном ходу подлетел к Васечкину.
– Я – псих? – тоном, не предвещающим ничего хорошего, спросил он. – Сам поднимает ночью, тащит куда-то, а я псих? Ладно!
И Петров, не говоря больше ни слова, повернулся и поехал в сторону лагеря.
Васечкин смотрел ему вслед. Потом нажал грушу клаксона.
Петров не оглянулся.
Васечкин развернул своего «Росинанта» и приналёг на педали.
– Слушай, Петров, – запыхавшись сказал он, догнав Петрова. – Ну ладно тебе! Пускай понарошку, но всё-таки они прославились…
Петров молчал, сосредоточенно вертя педали.
– Дон Кихот всех, кого побеждал, заставлял признать, что Дульсинея Тобосская самая прекрасная во всём мире, и теперь её имя даже стало на-ри-ца-тель-ным! Все её знают. Хотя много лет прошло. Я сам читал в предисловии… – задыхаясь, говорил Васечкин. – Да не гони ты так, у меня же велик тяжёлый… – окончательно выбившись из сил, взмолился он.