Катя ничего не ответила, но подумала:
«Да… перед праздником небось все уборкой занимаются — оттого и весело. А когда одна ползаешь да пыль вытираешь, так ничего веселого тут нет».
Но вслух она этого не сказала: было как-то неловко.
До самого вечера она с удовольствием исполняла все поручения, какие только давали ей Таня и бабушка. Перетирала книги на папиных книжных полках и для этого поднималась, как и Таня, на стремянку. Потом прибрала этажерку с учебниками и книжками для чтения — сначала свои две полки, потом Мишины — и привела в порядок их общий стол. Миша изо всех сил помогал ей. Он ходил за Катей следом, а она только командовала:
— Эту книжку отнеси на папину полку, а эту — Тане на стол. А вот это вылей.
Катя протягивала Мише то книгу, то стаканчик с грязновато-бурой водой из-под красок, оставшийся у нее на столе со вчерашнего дня.
— Я сразу не донесу, — говорил Миша. — Я понемножку.
Вечером комнаты, проветренные, тщательно убранные, были уже совсем готовы к празднику. Мама пришла домой из магазинов с двумя тяжелыми хозяйственными сумками, набитыми пакетами и кульками.
— Мамочка, это что? — спросила Катя. — Что-нибудь вкусное?
Но не успела Ирина Павловна показать, что она принесла, как входная дверь хлопнула и пришел папа. Портфель у него раздулся, как удав, проглотивший козленка. Катя видела такую картинку в одном журнале.
— Ну, — сказал папа, наскоро сбросив в передней пальто, и, откинув край парадной, вышитой скатерти, положил на стол свой толстенный портфель, — идите-ка все сюда. Надо бы, конечно, подождать до завтра, но, признаться, мне и самому не терпится узнать, угодил я вам или нет…
— Подарки!.. — шепотом сказала Катя.
И Миша, как эхо, повторил вслед за ней:
— Подарки!..
А папа уже возился с замком своего туго набитого портфеля.
— Вот еще незадача! — говорил он сердито. — Сперва закрываться не хотел, а теперь не открывается. Прямо беда с ним.
— Постой, папочка, — сказал Миша. — Там как раз под замком у тебя что-нибудь неровное лежит. Дай-ка я!
Он в одно мгновение притащил свою линейку, подсунул ее сбоку под крышку портфеля, и замок, щелкнув, открылся.
— Ай да Мишук! — сказала мама.
Миша гордо улыбнулся:
— Я всегда так делаю, когда у меня портфель очень набит.
— Молодчина! — сказал папа и достал из портфеля какой-то увесистый кулек. На глянцевитой бумаге пестрели флажки, воздушные шары и еще какие-то рисунки… — Это так — конфеты, — сказал папа. — Я купил каждого сорта по двести граммов, а набралось вон сколько.
Миша взял пакет, взвесил его на руке и с удовлетворением сказал:
— Много!
Катя сунула руку в кулек и наудачу вытащила несколько конфет.
— Медовые, фруктовые, миндальные! — закричала она. — Папочка, ты очень хорошо выбрал.
— Одно только плохо, — сказала мама. — У меня в сумке лежит точно такой же пакет: каждого сорта по двести граммов.
— Ну ничего, — успокоила ее Катя. — Ведь это праздник. Не беда, когда на праздниках побольше конфет бывает.
— И по будням тоже не беда, — прибавил Миша.
Но папа немножко встревожился.
— А что, орехи ты тоже купила? — спросил он.
— Нет, орехов не покупала.
— Ну а я купил. — Папа выложил на стол еще один кулек. — А медовую коврижку?
— Никогда в жизни не покупаю.
— Ну а я купил.
— Да зачем же? Ты посмотри, каких бабушка пирогов напекла! Разве можно сравнить с твоей коврижкой?
Папа смущенно покачал головой:
— Н-да. Но все-таки ты неправа, Иринушка. Право же, коврижка довольно аппетитная.
— Очень даже! — подтвердил Миша.
— Ну вот… Вам, женщинам, она, может быть, и не по вкусу, а нам, мужчинам, нравится. — И папа тут же отломил для Миши порядочный кусок коврижки.
Миша с серьезным видом куснул разок-другой и сказал одобрительно:
— Вкусно! Попробуй и ты, Катя.
Катя попробовала и, к большому удовольствию папы, согласилась с обоими мужчинами:
— Правда, мамочка, коврижка — ничего себе, очень приличная!
— Вот видишь, Ириша, — сказал папа, — и женщины отчасти согласны со мной насчет коврижки. Ну, это все пока цветочки, ягодки — впереди. Только теперь мы дошли до самого главного. Начнем с бабушки. — И, запустив руку в портфель, он осторожно достал оттуда какую-то небольшую, завернутую в тонкую шелковистую бумагу вещицу. — Ну, что вы на это скажете, товарищи?
— Спасибо, голубчик, — сказала бабушка и бережно развернула пакет.
Все так и ахнули. В пакете был гребень — высокий, резной, с длинными зубьями, с блестящими камешками, вправленными в узорную роговую спинку.
Бабушка с недоумением посмотрела на папу:
— Как это тебе, Сереженька, в голову пришло?
Папа хитро усмехнулся:
— А, забыла, забыла!.. А вот я помню. Это, правда, давненько случилось. У тебя, мама, был точно такой гребень, а я его сломал. Неужели не помнишь? Мне в то время, пожалуй, лет тринадцать было. Очень ты тогда огорчилась, плакала даже, а я все уверял, что куплю тебе другой. Ну вот и купил! Понимаешь, зашел в комиссионный магазин и вдруг вижу — как раз такой гребень. Стой, — думаю, — лучше поздно, чем никогда. Ну что, точь-в-точь такой, правда?
Бабушка задумчиво вертела в руках гребень.
— Твоя правда, Сереженька, гребешок как раз такой, да вот я-то не такая. Для гребня ведь коса нужна, а у меня теперь что? Три волоска с половиной. — Она повернула к нему свою седую голову с маленьким тугим узелочком на затылке, крепко заколотым двумя шпильками. — Вот, полюбуйся!
И бабушка засмеялась своим добрым, каким-то рассыпчатым смехом.
Папа глядел на нее растерянно и даже виновато.
— А ты не огорчайся, Сереженька, — сказала бабушка. — Спасибо тебе и за подарок и за память, а коса у нас тут найдется. — И она воткнула гребень в густые, пышные волосы Ирины Павловны. — Что? Скажешь, не хорошо? Это тебе, Иринушка, от мужа и от свекровки. Носи на здоровье!
— Спасибо, — сказала Ирина Павловна. — Правда, такие гребни уже не носят… Но что и говорить, вещь красивая.
Папа задумчиво смотрел то на бабушку, то на маму.
— Красивая-то красивая, — сказал он, — но ведь я тебе, Ириша, другой подарок припас.
Он развернул довольно большой, туго свернутый пакет, и все увидели брезентовый рюкзак со множеством карманов, ремней и металлических пряжек.
— Нет, ты посмотри, посмотри, — с увлечением говорил папа, — как устроено удобно! Вот только этот ремень распустить, и можно сбросить мешок с плеча, ничего в нем даже не шелохнув. А карманов сколько, отделений… Великолепный рюкзак!
Мама смотрела на папу очень серьезно и кивала головой. Но глаза у нее чуть-чуть прищурились и губы легонько вздрагивали, как будто ей хотелось улыбнуться.
Но тут в дело вмешалась бабушка.
— Что и говорить, мешок хороший, — сказала она, покачивая головой, — только вот не пойму, зачем он Иринушке.
Папа удивился:
— Как это — зачем? Ну, а, скажем, за покупками ходить?
— Да вот ты сегодня сам в стольких магазинах был — видел ты кого-нибудь с таким мешком?
Папа задумался.
— Нет, кажется, не видел, — признался он. — Женщины все больше почему-то ходят с такими сумками кожаными… ну, как тебе объяснить? Небольшая сравнительно сумка, с двумя плетеными ручками…
— А ты не объясняй, — остановила его мама. — Я сама с такой сумкой хожу. Очень удобно и даже красиво.
Но папа не сдавался:
— Нет, товарищи, вы как-то не оценили. Ну посмотрите сами, какой здесь прекрасный карман для бинокля. Ведь в ваших сумках таких нет…
— Да куда она пойдет с биноклем? — не сдавалась бабушка.
— Ну в театр, например…
— В театр — с таким мешком за спиной? Да ты что, батенька, всерьез?
Тут уж и мама не выдержала. Она села на стул и расхохоталась. Глядя на нее, засмеялся и папа.
— Ну что, что? — говорил он. — Значит, и тебе совсем не нравится мой мешок?
— Нет, нравится, — сказала мама. — Я даже знаю уже, что я с ним сделаю. Но ты сначала покажи, что еще принес.
— Ну уж больше-то вам не придется меня на смех подымать, — сказал папа. — Танюше я по твоему совету купил чулки.
И он вытащил из портфеля пару толстых шерстяных чулок, темно-коричневых, мохнатеньких, с ниточками на носках.
Таня в ужасе посмотрела на папу. Зато бабушка одобрительно кивнула головой и, пощупав чулки, сказала:
— Ничего, хорошая шерсть. Грубовата немножко, но тепло будет.
— Значит, мы вот как сделаем, — сказала мама. — Эти чулки Танюша уступит бабушке. А ей за это я другие дам. — И она достала из своей сумочки бумажный большой конверт. Из круглого отверстия, словно из окошечка, выглядывал розовато-песочный чулок — тонкий, как паутинка.
Таня схватила конверт:
— Вот спасибо, мамочка! Мне как раз до зарезу нужны такие чулки — к новым туфлям. Ведь завтра у нас в институте вечер.
Таня натянула край чулка на руку, а Катя подумала:
«И зачем только надевать такие чулки, если их все равно не видно?»
Но Таня была в восторге.
— Замечательные, замечательные чулки! — говорила она. — А эти шерстяные мы, значит, преподносим бабушке. Так, товарищ начальник?
— Да уж видно, что так, — со вздохом сказал папа. — Не везет мне сегодня. Что ни выстрел, то промах. Впрочем, посмотрим еще, что скажет наша легкая кавалерия. Неужто я и тут не угодил?
И он достал из портфеля последние два пакета и подал их разом Кате и Мише. Катин пакет был побольше, Мишин — поменьше. Оба, прежде чем развернуть папины подарки, ощупали их и повертели в руках.
— Книжка, — громко сказала Катя.
— Ящичек, — сказал Миша шепотом.
Катя первая развернула свой пакет. В самом деле, это была книжка — большая, нарядная, со множеством картинок, цветных и черных, и с крупным шрифтом. Рассказы в ней были все больше про медвежат, оленей, собак и лисят. Когда Катя была в первом классе, а может быть, даже и во втором, она ужасно любила такие книжки. Но теперь ей больше нравились книги потолще, и про людей, а не про зверей. Она полюбовалась на переплет и отложила книжку в сторону.
— А у тебя что, Мишка?
Для Миши папа купил краски.
Как только Катя увидела их, сердце у нее так и замерло. Краски были почти такие же, как у мамы. В длинном металлическом ящичке лежали в два ряда тугие тюбики с надписями: «киноварь», «берлинская лазурь», «сепия»; крышка, покрытая изнутри эмалью, была устроена так, что на ней можно было смешивать краски, а если надо было развести краски побольше, то для этого были приготовлены чудесные белые чашечки — они сидели по краям ящика в специально сделанных выемках. Мало того, под ящичком — к наружной стороне его дна — было припаяно кольцо. Значит, если надо, можно продеть в кольцо палец и, пристроив раскрытый ящик на левой руке, работать стоя, как работают художники, когда делают эскизы где-нибудь в лесу или в поле… Катя прямо-таки увидела, как она стоит у стены класса и, ловко продев палец в кольцо под ящиком, удобно держит его левой рукой и подправляет что-то длинной кисточкой в стенгазете.
— Ой, папочка! — сказала она, не выдержав. — Книжка, конечно, очень хорошая, но ведь она для маленьких. А краски мне так нужны, так нужны!..
Папа развел руками:
— И тут не угадал! Ну, Мишук, может, и вы с Катей по общему примеру поменяетесь?
— Нет, — сказал решительно Миша. — Книжка для маленьких, а краски мне тоже очень нужны.
— Мишенька! — так и бросилась к нему Катя. — Да ты посмотри, какая книжка! Это я только так, нечаянно сказала, что она для маленьких. Просто она, видишь, очень крупно напечатана, а я уже отвыкла крупный шрифт читать — у меня от него в глазах мелькает. И потом, я люблю читать про людей, а тут все больше про зверей. А ты как раз про зверей любишь, правда?
— Правда, — неохотно сказал Миша.
— Ну так давай меняться.
Миша помотал головой:
— Нет.
— Да почему же?
— Потому что мне краски очень нужны.
— Ну, знаешь что, — решительно сказала Катя. — Я тебе тогда в придачу к книжке еще все мои прежние краски отдам. Вот у тебя и будет целых два подарка — и краски и книга.
Миша с интересом посмотрел на Катю:
— Все-все отдашь? И золотую?
— Даже и серебряную.
Он вздохнул и протянул Кате ящичек:
— Ладно, бери. А то мне без золотой краски очень трудно парад рисовать. Нечем верхушечки на знаменах красить…
— Ну вот и разобрались, — посмеиваясь, сказала бабушка. — Всем сестрам по серьгам.
— Нет, постойте, постойте! — вмешалась Таня. — А что же ты, мамочка, решила делать с рюкзаком? В театр его будешь брать или за покупками с ним ходить?
Мама хитро прищурилась.
— Сережа, — сказала она, — а что, если мы его Танюше отдадим? У них летом, кажется, туристский поход будет.
— И прекрасно, — сказал папа. — Для похода такой рюкзак просто находка. Очень рад, что все-таки он кому-нибудь да пригодился.
Но мама еще колебалась.
— Танюша, — повернулась она к старшей дочери, — а может, нам его лучше кому-нибудь из ребят в лагерь дать? Кате или Мише. Все их вещички там поместятся.
— Конечно, — сказала Таня. — Очень будет удобно.
И тут мама лукаво посмотрела на Катю и Мишу.
— Ребята, — сказала она, — а что, если мы все вместе подарим этот рюкзак папе? Он ему как раз подходит: такой большой, вместительный, столько в нем карманов — и для ножа и для полевого бинокля… И так он ему нравится…
— Ну, ясно, — папе! Конечно, папе! — заговорили все разом. — А то он себе ничего и не купил — без подарка останется.
— Получай, Сережа! — сказала мама торжественно. — Замечательный рюкзак!
— Смейся, смейся, — ответил папа. — А рюкзак-то ведь и вправду замечательный.
Тут все почему-то ужасно обрадовались. Катя даже захлопала в ладоши, а Миша закричал: «Ура!»
Седьмое ноября
Ночь прошла, как одна минута.
Накануне, укладываясь в постель, Катя думала, что уснуть ей будет ужасно трудно. В комнате было непривычно светло. Сквозь белый туман накрахмаленной занавески с улицы лился красноватый праздничный свет. Над башенкой противоположного дома, чуть придерживаясь за карниз, как будто для того, чтобы не взлететь завтра вечером в небо вслед за ракетами, сияли огненные буквы и цифры:
«ДА ЗДРАВСТВУЕТ XXXIII ОКТЯБРЬ!»
«Ну как тут, в самом деле, спать?» — подумала Катя и в ту же минуту уснула, да так крепко, что за всю ночь ни разу даже не пошевельнулась, ни разу не перевернулась с боку на бок.
Проснулась она оттого, что еще во сне услышала мамин голос.
Стоя на пороге комнаты, мама шепотом говорила папе: — Может быть, все-таки не стоит брать ребят на Красную площадь? И они устанут, и ты замучаешься с ними. Пускай лучше поспят еще.
— А я уже все равно проснулась, — сказала Катя, разом садясь на постели. — Мишка, Мишка, вставай!.. Уйдет без нас!
Мама засмеялась:
— Ну ладно уж, ладно! Идите!
Они вышли из дому довольно поздно.
Как это всегда бывает, когда торопишься, то и дело выходили какие-то неожиданные задержки. Папа порезался во время бритья и никак не мог остановить кровь — из-за этого пропало добрых десять минут. Потом у Миши, уже перед самым выходом из дому, лопнул шнурок ботинка, а бабушка, вместо того чтобы попросту завязать узелок, вздумала вдевать новые шнурки. Вот вам еще целых пять минут.
Одним словом, Катя и Миша ужасно боялись опоздать. Они почти бегом бежали рядом с Сергеем Михайловичем, поминутно спрашивая:
— Успеем или не успеем, папочка? Как ты думаешь, успеем или не успеем?
Отец задумчиво покачивал головой:
— Н-да, следовало, конечно, выйти на двадцать минут раньше. А в общем, нечего беспокоиться. В крайнем случае, догоним наших в пути. Я знаю маршрут.
— Папочка, да ведь не пропустят!..
— Ну, как-нибудь пробьемся.
Но пробиваться им не пришлось. Когда они подошли, вернее сказать — подбежали к той улице, на которой находится папин институт, навстречу им из-за угла вылилась шумная, веселая толпа демонстрантов.