— У меня вылетело из головы, что уже пора думать о выпускном.
Ее взгляд говорит мне, что я страшно торможу.
— Осталось меньше четырех месяцев. На прошлой неделе я говорила с тобой на эту тему, пока мы ехали в машине.
Я сажусь.
— Правда?
— Ага, — она смотрит на себя в зеркало и одергивает подол футболки. — У меня такое чувство, будто ты меня перестал слушать.
— Нет. Извини, я просто… — я откладываю стопку своих заметок в сторону и полностью поворачиваюсь к ней. — Я погрузился в написание книги и плохо замечаю остальное. Напомни, что ты говорила.
— О, — раздражение Одди полностью исчезает. — Я спросила тебя, не хочешь ли ты пойти со мной, и тогда нам не придется делать из этого большое событие.
Ой. Ну я и придурок. По сути, она пригласила меня на выпускной, а я ничего не ответил. Даже не потрудился это обдумать. Мы с Отем часто ходили вместе потанцевать, когда ни у кого из нас не было пары. Но то было раньше.
До Себастьяна, что ли?
Я полный идиот.
Она изучающе смотрит на меня в зеркало.
— Ну, то есть, если только у тебя нет в планах пригласить кого-нибудь еще.
Я отворачиваюсь, чтобы Одди не видела мои глаза.
— Нет. Кажется, я просто забыл.
— Забыл о выпускном? Таннер! Это же наш последний год.
Неопределенно хмыкнув, я пожимаю плечами. Оставив в покое мой шкаф, Отем садится на край кровати рядом со мной. У нее голые ноги, а моя футболка доходит ей лишь до середины бедра. В такие моменты я понимаю, насколько легче была бы моя жизнь, если бы мои чувства по отношению к Отем были бы такими же, что и к Себастьяну.
— Уверен, что не хочешь позвать кого-то еще? Сашу? А как насчет Джеммы?
Я морщу нос.
— Они обе мормонки.
Ха, оцените иронию.
— Да, но они классные мормонки.
Я притягиваю Одди к себе.
— Давай оставим так, а потом решим. Я все еще не теряю надежду, что Эрик возьмет себя в руки и спасет твое честное имя. Это же наш последний год, ты сама ведь так сказала. Не хочешь, чтобы выпускной все-таки стал важным событием?
— Я не хочу… — нерешительно начинает она, но я тяну ее на себя, а потом перекатываю на бок и щекочу. Отем визжит, хохочет и обзывает меня по-всякому, и только когда Хейли стучит кулаком в стену, а папа снизу кричит, чтобы мы вели себя потише, я отодвигаюсь от нее, радуясь, что тема выпускного благополучно забыта.
***
С приближением нового времени года дни становятся длиннее, а жить гораздо легче. Если не считать редкие прогулки и катание на лыжах, все мы в течение нескольких месяцев почти не проводили время на улице. Это сводило с ума и оставляло слишком много свободного времени на размышления. К середине февраля я так устал от своей комнаты, дома и школы, что когда наступил первый по-настоящему теплый день, я готов буквально на что угодно, лишь бы побыть на улице.
Каждый день снег понемногу отступал от тротуаров, до тех пор пока не осталось несколько островков на лужайке.
Отец оставил мне грузовик, прицеп и список дел, который в субботу утром прикрепил к холодильнику. Отбуксировав нашу лодку к подъездной дорожке, я снял с нее брезент и стряхнул чешуйниц. Внутри темно и грязно, так что я пытаюсь сообразить, как много работы мне предстоит. До спуска лодки на воду еще несколько месяцев, но ей нужен серьезный уход.
Подъездная дорожка вся в лужах талого снега. Вперемешку с машинным маслом с улицы и кучкой листьев и веток все это выглядит отвратительно, но я знаю, что меня ждет впереди: много солнца, прогулок и барбекю по выходным. На апрель у нас в планах замена обивки сиденья в лодке и напольного покрытия, поэтому я начинаю вытаскивать все старье и отскребать клей. Не назвал бы это занятие приятным, но поскольку настоящей работы у меня нет, а бензин сам себя не купит, я делаю то, что велел отец.
Приношу все, что мне может понадобиться, и расстилаю на траве еще один большой кусок брезента, чтобы было легче оттаскивать мусор. Вытащив сиденье рулевого, я слышу шуршание велосипедных шин и тихий визг тормозов на подъездной дорожке позади себя.
Обернувшись, вижу прищурившегося от солнца Себастьяна.
Вне Семинара мы не виделись уже две недели, что вызывало во мне странную и будто пронзающую насквозь боль.
Выпрямившись, я подхожу к краю палубы.
— Привет.
— Привет, — с улыбкой отвечает Себастьян. — Чем ты тут занят?
— Зарабатываю себе на жизнь, как видишь. Думаю, вы это называете «служение», — сымитировав пальцами кавычки, говорю я.
От его смеха в животе все сжимается.
— Служение означает скорее «помощь другим людям», — Себастьян тоже делает кавычки пальцами, — а не, — снова кавычки, — «починить крутую лодку отца», но допустим.
Ни фига себе, он меня передразнивает. Я показываю на мусор, горой валяющийся на брезенте.
— Видишь этот кошмар? Не особенно круто.
Себастьян оглядывает бок лодки.
— Ага, продолжай себя в этом убеждать.
Сев на корточки, я оказываюсь в нескольких сантиметрах от его лица.
— Ну а ты что тут делаешь?
— Я работаю репетитором неподалеку. Решил зайти.
— То есть ты учишься в универе, пишешь книгу, работаешь помощником учителя, да еще и репетитором? Я точно лентяй.
— Не забудь про церковные мероприятия и служение, — сделав шаг назад, Себастьян с горящими щеками отводит взгляд. — Но на самом деле я не был поблизости.
Моему мозгу требуется некоторое время, чтобы из точки А добраться до точки Б, а когда приходит понимание — он приехал сюда специально ради меня! — я чуть не спрыгиваю вниз и не заключаю его в объятия.
Но, конечно же, останавливаю себя. Я вижу, как Себастьян сжимает руль и что ему не совсем комфортно от собственного признания, и во мне расцветает надежда. Вот так мы сами себя и выдаем: еле заметным дискомфортом и другими реакциями, которые не можем скрыть. Отчасти поэтому и страшно жить здесь, имея мои сексуальные предпочтения, о которых известно только за закрытыми дверями. На людях я могу выдать себя движением губ в ответ на слово «пидор», или если посмотрю на кого-нибудь слишком долго, или обнимусь с парнем, сделав это как-нибудь неправильно.
Или буду нервничать, только потому что решил зайти в гости. Как Себастьян.
Возможно, я всего лишь проецирую и выдаю желаемое за действительное, но все равно хочу спуститься вниз и, мягко отцепив от руля его руки, просто держать их в своих ладонях.
Но вместо этого решаю пошутить:
— Не думай, будто я не заметил: ты промолчал, когда я назвал себя лентяем.
Его плечи заметно расслабляются, и Себастьян отпускает руль.
— Я не имел в виду ничего такого, просто…
— Тогда можешь перестать меня донимать и подняться сюда, чтобы помочь.
Он кладет велосипед на траву, снимает куртку и удивительно легко запрыгивает на прицеп, а потом и палубу лодки.
— Сейчас я покажу тебе, что значит служить людям.
Меня так и тянет пошутить насчет служения, но предпочитаю отмолчаться.
Поставив руки на пояс, Себастьян оглядывается по сторонам.
— Что тут нужно сделать?
— Надо вытащить сиденья и оторвать старое напольное покрытие. О, и отскрести клей. Спорим, ты уже пожалел, что такой хороший и отзывчивый человек, — я даю ему свои перчатки и несколько секунд просто смотрю на Себастьяна. Одежда на нем сидит просто идеально — ни одной складочки, ни единой пылинки. Еще недавно он явно был на солнце, потому что кожа покрыта легким загаром.
— Не нужно мне отдавать свои, — говорит Себастьян и протягивает перчатки мне назад.
— В гараже есть еще.
Себастьян кивает, и я спрыгиваю вниз, после чего, отдышавшись секунду, не спеша иду в гараж и возвращаюсь обратно к лодке. Если бы я внял маминому совету, то вот она — идеальная возможность поговорить о границах и о том, что он знает обо мне то, чего не знает больше никто. И что между нами ничего не будет.
Скоро, говорю я себе. Скоро я ему все скажу. Наверное.
Нам удается вытащить еще одно переднее сиденье вместе со скамейкой. Сейчас на улице точно больше пятнадцати градусов — рекордно много для этого времени года — и к моменту, как расправились с покрытием, мы оба вспотели.
— Не пойми меня неправильно, — говорит Себастьян, — но почему твой отец заставил тебя этим заниматься, когда мог бы… не знаю… — виновато опустив голову, он смотрит в сторону моего дома, — нанять кого-нибудь?
Я тоже смотрю на дом. Наш район, пожалуй, самый красивый в этой части Прово. У домов длинные извилистые подъездные дорожки. Рулонные газоны. У каждого есть цокольный этаж, а у многих и пристройки над гаражом. Это правда, мои родители хорошо зарабатывают, но они не транжиры.
— Мама сэкономит везде, где только сможет. И рассуждает она примерно так: она уже позволила папе купить лодку, так что нанимать кого-то для ухода за ней — это слишком.
— В точности, как моя мама, — говорит Себастьян, посильней ухватившись за все никак не желающий поддаваться кусок покрытия и потянув его на себя. Наконец раздается треск. — Я про сэкономить, — уточняет Себастьян. — Ее девиз — «Доешь до корки, заноси до дырки, есть — в дело пусти, нет — пропусти».
— Ой, только, пожалуйста, при маме моей так не говори. Она обязательно сделает себе футболку с этой надписью.
Или наклейку на бампер.
Оторвав наконец кусок покрытия, Себастьян встает и отбрасывает его на брезент. Тот громко приземляется, подняв столб пыли. Тыльной стороной ладони Себастьян вытирает лоб.
Преступно не любоваться таким зрелищем, но я все же заставляю себя оторвать взгляд от его торса.
Посмотрев по сторонам, Себастьян оценивает размеры разрушений.
— И все же. Старая или нет, но лодка отличная.
— Это да, — я встаю, а потом спрыгиваю на дорожку. Родители еще не вернулись, и пригласить его в дом кажется страшно заманчивой идеей. — Хочешь чего-нибудь выпить?
— Еще как.
Себастьян идет за мной через гараж в дом. Войдя на кухню и открыв холодильник, я радуюсь прохладному воздуху, пока осматриваю запасы.
Папа сейчас в больнице, а мама с Хейли поехали по магазинам. Это замечательно, но заставляет меня осознавать особенно остро, что мы с Себастьяном тут одни.
— У нас есть лимонад, Кола, диетическая Кола, витаминная вода, кокосовая вода…
— Кокосовая вода?
— Ее любит мама после тренировки. Лично мне кажется, что на вкус она как солнцезащитный крем.
Себастьян подходит и встает позади меня, чтобы тоже заглянуть в холодильник, и мне сразу становится трудно дышать.
— Странно, что они не кладут тюбик в упаковку этой воды в качестве бонуса, — когда он смеется, я чувствую, как его грудная клетка вибрирует.
Я не в порядке. Совсем.
Себастьян покашливает.
— Мне витаминную воду.
Достав две бутылки, я одну протягиваю ему, а свою прикладываю к лицу, когда он отворачивается.
— Твой отец врач? — оглядевшись по сторонам, спрашивает Себастьян. Я наблюдаю, как он отвинчивает крышку и, поднеся бутылку к губам, жадно пьет. Мое сердце бьется в такт каждому глотку…
…раз,
…два,
…три.
…и я уверен, что не смогу снова начать дышать, до тех пор пока не вдохнет он.
— Ага. В долине Юты, — я поворачиваюсь лицом к холодильнику и надеюсь, что мой голос не кажется хриплым. — Хочешь что-нибудь поесть?
Себастьян подходит ко мне.
— С удовольствием. Не возражаешь, если я помою руки?
— Да, хорошая идея.
Стоя бок о бок у раковины, мы намыливаем и ополаскиваем руки. А когда я тянусь за полотенцем, наши локти и бедра сталкиваются. Это всего лишь бедро, но за долю секунды мое воображение рисует бедренные кости и то, что находится между ними. Сказать, что я извращенец, — это сильно преуменьшить.
Сообразив, что стою сейчас у раковины и думаю о бедрах Себастьяна, я вручаю ему полотенце и снова иду к холодильнику.
— Сэндвичи подойдут?
— Да, спасибо.
Достаю мясную нарезку, сыр и все остальное, что может пригодиться, хватаю тарелки и выуживаю ножи из посудомоечной машины. Себастьян уже сидит на барном стуле. Толкаю в его сторону упаковку хлеба.
— Как продвигаются дела? — вскрыв полиэтиленовый пакет, он раскладывает хлеб по тарелкам.
— Дела?
Себастьян смеется и наклоняется ко мне.
— Ну, знаешь, твоя книга. Для Семинара, в котором ты участвуешь. Помнишь?
— Книга, точно, — упаковка нарезки не вскрыта, поэтому она требует немного моего внимания, а значит, у меня есть секунд десять на отсрочку ответа. — Отлично.
Себастьян удивленно приподнимает брови.
— Отлично?
В последнее время я писал только о тебе, но мне стоит продолжать помалкивать. Неловкость между нами нам совсем не нужна.
— Ну да, — пожав плечами, отвечаю я, под тяжестью его внимания не имея сил придумать что-то большее. — Я чувствую себя довольно уверенно.
Себастьян отрывает себе лист салата и аккуратно кладет на хлеб.
— Ты дашь мне прочитать?
— Да, конечно, — вру я.
— Сейчас?
Мой ответ звучит чересчур резко:
— Нет. Не сейчас, потом.
— На следующей неделе можешь зайти ко мне после школы, и мы вместе поработаем над написанным.
Глоток воды во рту внезапно превращается в камень.
— Правда?
— Конечно. Как насчет пятницы?
Это значит, у меня есть почти неделя на правки.
— Хорошо.
— Принеси мне первые главы, — глаза Себастьяна сверкают.
В моем распоряжении чуть больше пяти дней, чтобы отредактировать написанное. Как минимум изменить имена. Может быть, переделать ее из дневника в роман.
Господи, дай мне сил.
Какое-то время мы молча едим, передавая друг другу пакет чипсов, после чего открываем две безкофеиновых Колы — какой скандал! Затем Себастьян встает и подходит к холодильнику посмотреть прикрепленные там фотографии.
— Классное фото, — наклонившись, чтобы получше рассмотреть, говорит он. — Где это? Здание просто безумное.
Фотография была сделана после окончания десятого класса. На ней изображен я на фоне огромной церкви необычной архитектуры.
— Это Барселона, Собор Святого Семейства.
С вытаращенными глазами Себастьян поворачивается ко мне.
— Ты был в Барселоне?
— У папы там проходила крупная конференция, и он взял нас с собой. Было круто, — встав у Себастьяна за спиной, я протягиваю руку через его плечо и показываю на фотографию. — С каждой стороны он разный. Я стою у фасада страстей Христовых. А в этих башнях, — показываю на каменные конусы, вздымающиеся к облакам, — есть лифт на самый верх.
— У тебя здесь такое выражение лица, — смеется Себастьян, — будто ты знаешь нечто, о чем не догадывается тот, кто тебя фотографирует.
Я стою так близко, что вижу веснушки на одной стороне его носа и как ресницы почти касаются щек, когда Себастьян моргает. Меня так и тянет рассказать ему, что во время поездки я встречался с парнем, приехавшим на конференцию с родителями. Его звали Дакс, и он был вторым парнем, с которым я целовался. Мы слиняли с ужина, где была куча врачей со своими семьями, и целовались до ноющих губ.
Так что да, я знаю кое-что, о чем не догадывался тот, кто меня снимал. Маме с папой я рассказал про Дакса несколько месяцев спустя.
Мне хочется признать, что Себастьян прав, лишь бы увидеть его реакцию.
— Я боюсь высоты, — произношу я вместо этого. — Поэтому чуть не брякнулся в обморок, когда родители объявили, что у них есть билеты наверх.
Вздернув подбородок, Себастьян смотрит на меня.
— И ты пошел?
— Ага. Пошел. Кажется, все время держал маму за руку, но справился. Возможно, поэтому я выгляжу гордым собой.
Себастьян возвращается за стойку.
— Однажды мы проехали целых сорок миль до Нефи, — говорит он. — Поэтому можно с уверенностью сказать, что приз за самую крутую историю о путешествиях достается тебе.
Я кашляю от хохота.
— Поездка в Нефи тоже звучит круто.
— В Пейсоне мы посетили храм, а потом наблюдали за реконструкцией старинных тележек вдоль мормонской тропы. Так что… да.