Свободного времени у нее теперь была уйма, и, не зная, чем его занять, Валя разыскала телефон Верки и позвонила ей. Та была ужасно рада ей. Оказалось, что в супермаркете она больше не работает — отец устроил ее к себе в контору, там хоть и платили немного меньше, зато и хлопот никаких не было, сиди себе, печатай на компьютере да попивай чай.
Девушки поболтали о том о сем, вспомнили старые времена. Потом Верка неожиданно заторопилась.
— Пора мне, Валюха. Ждут.
— Кто ждет? — полюбопытствовала Валя.
— Да так, один. — Верка хмыкнула в трубку и с иронией произнесла: — Жених.
— Ты что, замуж выходишь? — не поверила Валя.
— Выхожу, представь.
— И кто он?
— Наш сосед. Всю жизнь на одной лестничной площадке прожили. Ни фига себе, правда? — Верка весело захохотала.
Валя слушала ее беззаботный, вполне счастливый смех, и в сердце у нее росла тоскливая пустота. Нет, она вовсе не завидовала Верке — чем шляться, пусть лучше создаст семью, остепенится, тем более что парень-то, видать, хороший, раз знает свою безбашенную невесту с самого детства и до сих пор в ней не разочаровался.
Дело было не в зависти. Дело было в самой Вале. В том, что она не могла так заразительно, счастливо смеяться, рассказывая подруге о Тенгизе, в том, что, в отличие от Верки, ей некуда было спешить. А еще в том, что она невероятно, смертельно устала от притворства.
В этот вечер Валя наврала Тенгизу, что хочет навестить Евгению Гавриловну, а сама поехала к Зое Васильевне. Поехала без звонка, ей хотелось нагрянуть сюрпризом. Однако сюрприза не получилось — дверь открыл муж Зои Васильевны и сообщил, что та в больнице с инфарктом. Вид у него был жалкий и потерянный, об его ноги терся, грустно поскуливая, рыжеватый, бесхвостый фокстерьер — оба болезненно переживали отсутствие хозяйки. Валя немного посидела с ними, приготовила на скорую руку ужин, сбегала за мясом для пса. Потом на мобильный ей начал трезвонить Тенгиз, предлагая забрать ее от тетки на машине. Вале хотелось не видеть его сегодня как можно дольше, но делать было нечего. Они уговорились встретиться возле универсама и встретились. Тенгиз отвез ее домой, и там Валя, впервые за все это время, не выдержала, сорвалась, накричала на него из-за какого-то пустяка. Потом закрылась в ванной и долго ревела, пустив воду на полную мощность.
Тенгиз, стоя за дверью, упрашивал ее выйти или хотя бы объяснить, в чем дело. Валя не отвечала, и постепенно он тоже завелся, стал говорить на повышенных тонах, пару раз долбанул в дверь кулаком. Потом в коридоре стало тихо.
Когда Валя наконец успокоилась и, опухшая от слез, вернулась в спальню, Тенгиз валялся на кровати в обнимку с коньячной фляжкой. Лицо его было красным, взгляд бессмысленно блуждал по потолку.
Валя попробовала говорить с ним — но напрасно. Он был настолько пьян, что ничего не соображал. Однако фляжку из рук не выпускал, время от времени потягивая из горлышка. Потом его вырвало прямо на ковер, и Валя бегала с мокрым полотенцем, а после с крепким чаем и таблеткой анальгина — и так до полуночи. Когда Тенгиз уснул, она поглядела на его измученное, осунувшееся лицо и снова зарыдала, еще горше прежнего.
Наутро у обоих разламывалась голова. Не глядя друг на друга, они с трудом поднялись с постели. Валя отправилась на кухню, Тенгиз долго торчал в ванной под душем. На работу он уехал с трехчасовым опозданием. Вечером позвонил, что задержится, так как не успел сделать все, что было нужно, а вернулся снова пьяным в стельку.
Помирились они с Валей лишь спустя неделю. Дней пять все было ничего, они даже съездили в гости к одним старым знакомым, у которых часто бывали прежде. Валя строго-настрого приказала себе веселиться, и веселилась: танцевала до упаду, пела под «караоке», играла в «бутылочку» со всей честной компанией. Она не сразу заметила, что Тенгиз, поначалу резвившийся вместе с ней, постепенно помрачнел, затих, а потом уединился в соседней комнате, прихватив с собой бутылку. Увозить его домой пришлось на машине приятеля, и там повторилось все, что было две недели назад. Проведя бессонную ночь, выжатая как лимон, опустошенная, Валя наутро твердо сказала Тенгизу:
— Так больше нельзя. Ты стал самым обыкновенным алкашом. Я уйду.
— Нет, — взмолился тот и сполз с дивана на ковер к ее ногам, — не уходи. Клянусь тебе, это в последний раз.
— Тот раз тоже был последним. — Валя чувствовала, как ее охватывает глубокая тоска и безнадежность.
Сколько раз она наблюдала подобные сцены в родительском доме. Сколько раз отец ночами измывался над матерью, а утром выпрашивал у нее прощенье, умоляя не бросать его, остаться. Теперь это стало и ее образом жизни, а ведь когда-то, совсем недавно, Валя ручалась головой, что ее судьба будет совсем иной.
— Смотри, Тенгиз, — тусклым голосом предупредила она, — еще так напьешься, больше меня не увидишь.
Он молча кивнул, но Валя знала, что никакие угрозы не остановят его, не удержат от выпивки. Он страдал, так же, как она, страдал от ее равнодушия, которого Валя не могла скрыть, от того, что в постели она была, как бревно, и совершенно разучилась улыбаться и смеяться, когда они оставались наедине.
Чтобы как-то развеяться, отключиться, Валя стала захаживать в гости к Дарье, благо, та была под боком и всегда радовалась ее приходу. Сидела у нее в квартире целыми днями, возилась с ее Степашкой, помогала по хозяйству. Свой дом она совсем забросила, убиралась спустя рукава, готовила из полуфабрикатов. Чего было стараться, когда Тенгиз почти ежедневно заявлялся «на рогах» и, минуя кухню, сразу отправлялся в постель.
Так проскочил остаток осени и часть декабря. Степашка, который был моложе Антошки всего на два месяца, но из-за полноты и неповоротливости развивался физически значительно медленней, начал понемножку вставать на ноги.
«А мой уже бегает небось», — думала Валя, вспоминая, как Антошка в девять месяцев спокойно обходил комнату по периметру, держась за стены и мебель. Она так и не могла привыкнуть считать его чужим ребенком, и даже в разговорах с Дарьей у нее частенько проскальзывали такие словечки, как «мой», «наш».
…Под самый Новый год Верка вышла замуж. Она пригласила Валю на свадьбу в небольшой уютный ресторанчик. Та взяла с собой Тенгиза.
Праздничный вечер получился неожиданно хорошим и теплым. Гостей было немного, все приличные люди, никто не напился, все заготовили шутливые, дружеские тосты. Играл приглашенный ансамбль, тамада, симпатичный, бородатый мужчина средних лет, вел торжество легко и непринужденно. Добавить к этому отличное, продуманное до деталей меню и замечательное обслуживание — и свадьба выходила идеальной.
Веркин жених Вале тоже понравился. Он был полным антиподом своей невесты — худой, долговязый, в смешных, круглых очках на курносом носу, но бесконечно веселый, добродушный и обаятельный. Через полчаса Вале казалось, что они знакомы целую вечность, Леня — так звали парня — лихо травил анекдоты, дружески похлопывал по плечу Тенгиза, пел комплименты Вале и все это — не сводя влюбленных глаз с Верки, которая в длинном, свободном платье кремового цвета, с высокой прической, увенчанной бутафорской розой, была хороша, как никогда.
Поначалу Валя чувствовала себя немного скованно. В ресторане, кроме нее, не было никого из магазина — Верка после своего ухода с девчонками отношений не поддерживала. К тому же Валя беспокоилась за Тенгиза, чтобы тот в очередной раз не надрался до поросячьего визга. Однако он вел себя вполне прилично, и постепенно она расслабилась. Они с Веркой улучили минутку и, оставив гостей, уединились в небольшом вестибюле с множеством зеркал.
— Выглядишь отлично, — проговорила Верка, разглядывая Валин наряд: серебристо-жемчужный брючный костюм и изящные туфельки на высоченной «шпильке». — Как у вас с Тенгизом?
— Ужасно, — честно призналась Валя.
— Сказать по правде, это видно. — Верка осторожно качнула своим навороченным причесоном. — У него что, проблемы с алкоголем?
— И еще какие. — Валя грустно вздохнула.
— А папашка его шибко вас достает?
— Да нет. — Валя удивленно пожала плечами.
Она и сама недоумевала, почему Муртаз Аббасович до сих пор еще никак не проявился, и все ждала, что он вот-вот нагрянет в квартиру и сотрет ее в порошок.
— Ну и радуйся, — подытожила Верка. — Хотя вообще-то я бы, на твоем месте, давно слиняла. Все-таки вы слишком разные, чтобы быть вместе.
— Конечно, разные, — согласилась Валя.
— Не грусти, подруга! — Верка дружески сжала ее руку. — Что ты, мужика себе хорошего не найдешь, что ли? С твоей-то мордашкой!
— Найду. — Валя выдавила из себя улыбку.
— Вот и правильно. А теперь пойдем, гости наверняка уже рвут и мечут. — Верка, смеясь, потащила Валю в зал.
Со свадьбы они вернулись в первом часу ночи. Тенгиз пробовал приставать к Вале в спальне, но та довольно резко отшила его. Заставила лечь в постель, потушила свет, а сама отправилась в ванную.
Последнее время у нее вошло в привычку по нескольку раз в день принимать душ — так было легче побороть стресс, справиться с гнетущим чувством постоянной тревоги.
Она долго стояла под теплыми струями, потом тщательно растерлась полотенцем и принялась одеваться. Случайно коснулась груди, привычно отдернула руку и грустно усмехнулась: напрасная осторожность — грудь у нее больше не болит, и молока почти совсем нет. Лишь одна-единственная, тощая струйка, и та скоро иссякнет.
Валя натянула шелковую ночную сорочку на тонюсеньких бретельках, вышла из ванной, на цыпочках проскользнула в комнату. Не зажигая света, нырнула под одеяло, закрыла глаза.
Сон не шел. В голове все вертелись Веркины слова. Конечно, та права — нужно как можно скорее уйти от Тенгиза. Только куда? Валя опрометчиво сделала гордый жест, отказалась от заработанных денег и теперь снова нищая, какой была полтора года назад, когда впервые ступила на московский перрон. Нужно искать работу, а где ее найдешь посреди года? Разве что пойти все-таки няней к Дарьиному малышу.
Валя твердо решила, что так и поступит. Подождет еще пару недель, даст Тенгизу последний шанс. Если тот не исправится, ноги ее не будет в его доме. Успокоенная этими мыслями, она поплотнее укрылась одеялом и вскоре крепко уснула.
27
Разбудил ее оглушительный звонок. В темноте надрывался телефон.
Тенгиз ворочался рядом с Валей, в постели, что-то тихо бормоча во сне, но глаз не открывал. Она подождала немного, надеясь, что звонят по ошибке и вот-вот сигнал смолкнет. Однако трезвон не унимался.
— Что за черт? — сердито выругалась Валя, спуская ноги с кровати. — Кому мы понадобились среди ночи?
Она глянула на светящийся во тьме циферблат электронных часов — так и есть, половина пятого.
Телефон продолжал трещать, настойчиво и тревожно. Валя поежилась спросонья, накинула халат и босиком прошлепала в коридор. Подняла трубку и, откашлявшись, чтобы не сипеть со сна, проговорила:
— Але, слушаю.
— Валя?
Ей показалось, что она ослышалась. Это был голос Вадима. Точно его — низкий, чуть глуховатый, — Валя узнала бы его из тысячи других голосов.
— Да, — сказала она едва слышно.
Во рту сразу пересохло, по спине побежали мурашки.
— Валя, это я, Вадим. Здравствуй.
— Здравствуй.
Откуда он мог узнать этот телефон? Почему звонит ночью? Господи Боже, помоги унять эту противную, унизительную дрожь во всем теле.
— Валя, Антон болен. Ему очень плохо. Врач сказал, нужна хотя бы капля грудного молока. Иначе… — Вадим не договорил, замолчал.
Валя отчетливо слышала в трубку его дыхание.
— Антошка? Что с ним? Простыл?
— Нет. Отравление. Сначала была высокая температура, потом рвота. Теперь сильная слабость, он ничего не ест. Уже третий день.
— Третий день? — ужаснулась Валя. — Как же это возможно в его возрасте?
— Ты… приедешь? — с надеждой спросил Вадим.
— Когда?
— Как можно скорее. Ведь у тебя еще есть молоко, правда?
— Есть. Совсем чуть-чуть.
— Пожалуйста, я тебя очень прошу, приезжай. Прямо сейчас. Возьми машину, я верну деньги. Пожалуйста.
— Да, да. Не волнуйся. — Валя обеими руками стиснула трубку, чтобы та не выпала из дрожащих пальцев. — Вадим, не переживай, я приеду. Сейчас начну собираться. Мы его выходим, обязательно выходим.
— Жду. — В ухо ей ударили короткие гудки.
Валя положила трубку на рычаг. Потянулась к бра, дернула за шнур. Вспыхнул желтоватый свет. Она подняла лицо и вздрогнула: в дверях комнаты стоял Тенгиз.
— Кто это? — Он не двигался с места, лицо его в лучах лампы казалось мертвенно-белым.
— Кто-то ошибся номером, не туда попал. — Валя запахнула раскрывшийся на груди халат.
— Врешь. — Тенгиз зло усмехнулся.
— Не вру. — Она попыталась придать голосу уверенность.
— Врешь! — повторил тот еще более резко и шагнул к ней. — Я все слышал. Это он, твой вдовец. Звонит сюда среди ночи, как к себе домой. Что ему надо?
Валя поняла, что обманывать бесполезно. Нужно сказать Тенгизу все, как есть.
— Малыш серьезно заболел. Ему необходимо мое молоко. Я сейчас поеду туда.
— Черта с два! — рявкнул Тенгиз и схватил Валю за полу халата.
— Тише ты, идиот! За стеной люди спят!
— Ты никуда не поедешь, слышишь? Никуда. — Он вцепился в ее руку, потащил за собой, в спальню.
Валя, как могла, сопротивлялась, но силы были неравные. Тенгиз приволок ее в комнату, швырнул на постель.
— Думаешь, я совсем мозги пропил, ничего не соображаю?
— Ничего я не думаю. Разреши мне уйти. Ребенок может погибнуть.
— Плевал я на ребенка! — Он навалился на нее сверху, дыша перегаром.
— Тенгиз! — Валя в отчаянии наотмашь ударила его по лицу.
— Дерись, дерись, — пробормотал он, распахивая ее халат.
Ее ослепил гнев.
— Придурок, отвяжись от меня! Я все равно уйду, хоть ты меня веревками привяжешь к этой кровати! — Она изо всех сил рванулась от него, оба не удержались и свалились на пол.
Тенгиз, не до конца протрезвевший, двигался довольно неуклюже, и Вале удалось воспользоваться этим. Миг — и она вскочила на ноги, подхватила со стула свою одежду.
— Я все равно уйду! Я и так бы ушла! Куда угодно, на улицу, на вокзал. Лишь бы не видеть твоей физиономии.
Тенгиз застыл на четвереньках, тяжело дыша и глядя на Валю огромными, блестящими глазами.
— Ты… ты меня ненавидишь, Валя-Валентина.
— Да, я тебя ненавижу! — Она плохо соображала, что говорит. Ею владело одно-единственное желание — вырваться отсюда, уйти, поскорее добраться до коттеджа, взять на руки Антошку. Она была готова на что угодно, лишь бы ей не мешали.
— Да как же ты не понимаешь! — Тенгиз в отчаянии обхватил руками голову и стал раскачиваться взад-вперед, словно собираясь молиться своему Аллаху. — Я же люблю тебя! Больше всего на свете люблю. А ему ты не нужна. Не нужна! Как собачонка — свистнули, ты и побежала! Он же выгнал тебя!
— Не выгнал. Я сама ушла.
— Не уезжай. Ради всего святого, не уезжай! — Тенгиз пополз по ковру к Валиным ногам, но она брезгливо отпрянула в сторону:
— Не смей ко мне прикасаться!
— Не буду. — Он покорно застыл в шаге от нее.
— Тенгиз, — немного мягче проговорила Валя. — Мне нужно ехать. Мы не можем быть вместе. С этим надо смириться.
— Я не могу с этим смириться, — глухо произнес Тенгиз, — я умру без тебя.
— Не умрешь.
Она стала быстро одеваться, натянула джинсы, свитер. Собрала волосы в пучок. Тенгиз молча наблюдал за ней, лицо его стало совсем неподвижным, похожим на маску.
— Ты дура, Валя-Валентина, — проговорил он наконец, когда Валя была совсем готова.
— Я дура, что уехала от них, послушала тебя и уехала. Нельзя было уезжать, нужно было остаться.
— Не поэтому. — Тенгиз поднялся с колен и, пошатываясь, стоял перед Валей.
— А почему? — Что-то в его тоне заставило ее насторожиться, пренебречь тем, что она спешит, задержаться.