Письма, которые я получала от людей, в свое время находившихся в дружеских отношениях с Чарльзом и мной, отнюдь не улучшали моего настроения. Я ожидала, что Кэт останется мне другом и окажет поддержку, но и она выступила против, написав совершенно безжалостные вещи:
«Я не считаю, что вам следовало уходить от Чарльза, когда дети еще так малы. Я знаю, вы несчастливы. Я и сама-то не больно счастлива. Но я не могла бы разрушить дом Розмари. Конечно, я сделаю все, чтобы помочь Чарльзу, и буду по мере возможности забирать бедную маленькую Дилли, чтобы она поиграла с Розмари. Вряд ли я когда-нибудь снова увижусь с вами, Крис. Хочу только надеяться, что вы будете счастливы».
Должна сказать, это письмо тоже меня расстроило. Столько людей заявляло мне зловещим тоном, что они-де надеются, что я буду счастлива, а сами при этом уверены, что счастья мне не видать.
Теперь уже осень. Скоро дети вернутся в школу. Джерими, слава богу, должен приехать в следующем месяце, и я знаю, что могу рассчитывать на его любовь и поддержку, хотя он и не одобрит моего поступка.
Дело о разводе продвигается быстрее, чем кто-либо из нас ожидал. Чарльз скоро получит окончательный вердикт.
Я уверена, что, когда стану женой Фила и буду жить вместе с ним, положение в корне переменится и я выйду наконец из этого мрака.
Филипп в последнее время находится на континенте, где работает со ставящей его новый фильм кинокомпанией. Телефонные звонки и письма не приносят мне утешения. Я постоянно чувствую, что при всей страстной любви ко мне его раздражает мое отсутствие, а ехать я отказываюсь из-за каникул Джеймса и Дилли. А также из-за того, что он называет шантажом со стороны Чарльза. В последние месяцы у меня была масса времени для написания этого дневника и прямо-таки избыток времени для размышлений и воспоминаний.
Как бы мне хотелось, чтобы все это было позади!
13
Кристина отложила перо.
Был душный, жаркий, сентябрьский день. Лондон изнемогал от зноя. На ней не было ничего, кроме тоненького хлопчатобумажного платья, но из-за жары она чувствовала себя какой-то распаренной.
Крис зажгла сигарету и уставилась на маленькую пишущую машинку, свою подругу на протяжении многих месяцев. Какое-то время она медленно перебирала страницы рукописи.
«Я написала целую книгу, — не без удивления подумала она. — Не знала, что способна на подобное. Все это, словно бурный поток, излилось из моей души. Филипп считает, что у меня от природы есть способность писать. Выходит, он не так уж далек от истины».
Она внимательно смотрела на неряшливую, плохо напечатанную рукопись.
— Это твоя жизнь, — сказала Крис вслух и попыталась засмеяться.
Рассказ получился более интимным, чем она того хотела. Она не была уверена в желании, чтобы кто-либо когда-нибудь это прочел, даже Джерими, для которого она писала.
Она встала и подошла к угловому шкафу, чтобы достать флакончик аспирина. Надо выпить чаю, принять две таблетки и лечь. Голова просто раскалывается.
Кристина лежала на постели, но мозг ее отказывался успокоиться, он лихорадочно работал, лишая ее душевного равновесия. Какой фантастический облик приняли главные действующие лица в истории ее жизни — снова и снова размышляла она.
«Я должна была бы выглядеть героиней, — созданием, которое надо жалеть и оберегать», — думала Крис. Однако на самом деле она совсем не чувствовала себя героиней, и даже наоборот — в дневнике она выглядела слабой и глупой.
Героем книги должен был бы стать Филипп — замечательный мужчина, ворвавшийся в ее жизнь, — чудесный ответ на ее мольбы. А каким он получился? Обаятельный, восхитительный, идеальный любовник — да. Но далеко не образцовая личность. Просто преуспевающий и очаровательный человек, который привык к тому, что им восхищаются, и которым она должна восхищаться и впредь. Сама она всегда будет на заднем плане, купаясь в лучах его славы и успеха.
А что можно сказать о Чарльзе? Он, разумеется, должен был предстать в роли злодея — отвратительный муж, который вел себя настолько дурно, что несчастная жена сошла с пути истинного.
Но на самом-то деле все не совсем так. Чарльз, конечно, вечно ее разочаровывал, а иной раз мог быть жесток. Но он не был злодеем. Да и осуждать его за то, что он не наделен достаточным сексуальным темпераментом, не приходилось. Во всех других отношениях он был обыкновенным мужем.
Это она не была обыкновенной женой — она, с ее эмоциональностью, всепоглощающей потребностью в любви и с ее чувственностью.
Внезапно Кристина вскочила и в ярости сбросила страницы рукописи на пол и ударила по столу кулаком так, что машинка задребезжала.
«О боже, боже, — проносилось у нее в голове, — и зачем только я все это написала! Теперь я еще в большем тумане, чем прежде, и просто не знаю, что на самом деле чувствую и что мне следует делать».
Мысли ее вновь вернулись к Уильяму Блейку и его нездоровым образам. Незримый червячок нанес свой страшный удар. Роза больна, и больна смертельно. Скоро с ней будет покончено.
Кристина уселась перед машинкой и закрыла лицо руками.
Она понимала, что в жизни ее действительно произошел поворот. Она не должна ни на йоту сомневаться в том, что больше всего на свете хочет быть с Филиппом.
Но именно это Кристина не чувствовала.
Ей хотелось вернуться домой. Ей хотелось проснуться и очутиться снова в своей спальне в Корнфилде, услышать доносящиеся из сада крики детей, найти внизу своего Чарльза, быть может специально поджидающего ее, чтобы чем-нибудь досадить. Ей даже хотелось, пусть это было глупо и противоестественно, чтобы она сидела с ним в машине и они ехали бы в Саут-Норвуд на одну из ужасных трапез в доме Уинифрид.
Теперь, когда Крис столь многое излила на бумагу и узнала истинную правду о самой себе, а также о Чарльзе, она начала сомневаться в том, что сумеет когда-нибудь ужиться с этим своим новым внутренним «я», хотя и будет жить с Филиппом.
Зазвонил телефон.
Она вытерла тыльной стороной ладони глаза, кое-как собралась с мыслями и подняла трубку.
Звонил Филипп. Голос у него, как всегда, был чарующий, нежный, трогательный. Она вспомнила, что сегодня он должен вернуться из Парижа. Он говорил, что позвонит сразу же, как только доберется до своей квартиры.
— Как моя красавица?
Кристина почувствовала, как верхняя губа вздернулась; лицо исказилось в гримасе. Спутанные рыжие волосы падали на бледные впалые щеки.
— Я чувствую себя хорошо.
— Скучала по мне?
— Конечно.
— Чем ты занималась?
Она постаралась вспомнить:
— О, масса всяких событий: побывала с Фрэн и Стивом на новом спектакле в театре «Комеди». В прошлый уик-энд забирала к себе детей.
— Как они?
Ей показалось, что голос Фила стал несколько сдержанным. Когда речь заходила о Джеймсе и Диллиан, он никогда не проявлял особенного энтузиазма.
— Хорошо. Джеймс вырос на целый дюйм. Дилли по-прежнему довольно мала для своего возраста.
— Не станет божественно высокой, подобно своей матери?
— Нет. Надеюсь, она ни в чем не будет подобна своей матери, — многозначительно сказала Кристина.
С ноткой удивления в голосе Филипп спросил:
— Что-нибудь не так, детка?
Глядя на разбросанную по ковру рукопись, она сказала:
— Очень многое не так.
— Прыгай в такси и приезжай. Ты слишком долго была одна. Я быстро сумею добиться, чтобы ты снова почувствовала себя счастливой, бедная моя детка.
«Неужели, — думала она про себя, — это все, чего она хочет — просто снова быть вместе с Филиппом, лечь с ним в постель? Именно в этом и состоит ее полное и абсолютное счастье?» Она не успела еще ответить на этот вопрос, как он добавил:
— Кстати, у меня есть для тебя новости.
— Какие?
— Анри Бовуа заключил со мной контракт на несколько криминальных сериалов, идущих по французскому телевидению. Я тебе говорил: у них есть такая программа — нечто вроде комиссара Мегрэ. Я намерен стать английским Сименоном. Программа будет передаваться как на Францию, так и на Англию. Это громадный контракт, детка. Он означает, что я должен почти немедленно вернуться во Францию. Но все-таки на этот раз ты поедешь со мной.
Какая-то болезненная слабость, затуманивавшая сознание Кристины и мешавшая ей разобраться в своих мыслях и чувствах, превратилась в настоящий ужас. У нее возникло ощущение, что ее загоняют в клетку.
— Когда это должно произойти?
— Послезавтра. Я обещал Бовуа сразу же вернуться. Я знал, что ты, сокровище мое, поедешь со мной, и поэтому не стал возражать. Я забронировал для нас апартаменты в доме с очаровательным видом на Сену. На уик-энды мы будем летать на Ривьеру. Теперь, когда у меня есть этот контракт, о деньгах можно не заботиться.
— Ты его подписал?
— Конечно, детка. Это самая большая реклама, какую я когда-либо имел. Кроме того, сие означает начало нашей совместной жизни в Париже, где никто из тех, с кем нам придется встречаться, не знает о разводе, а если и узнает, ему будет решительно все равно.
— Но ведь мы еще не поженились.
— Дорогая, до окончательного приговора суда осталось всего несколько месяцев. Джордж Вулхэм сам тебе об этом на днях сказал.
Сердце у нее забилось учащенно.
— Но, Фил… сейчас еще только сентябрь. Детские каникулы кончаются двадцать второго. Адвокат Чарльза сказал, что в субботу я могу свозить их к морю. Мне и в голову не приходило, что ты захочешь забрать меня в Париж.
Короткая пауза, а затем снисходительный смех Филиппа.
— Моя милая Тина, это на тебя не похоже — быть такой неблагоразумной.
— Ах господи, разве я неблагоразумна?
— Ведь в конце концов, детка, речь идет о моей карьере. Мы с тобой поженимся, и со временем ты будешь делить со мной мои успехи. Если программа пойдет хорошо, весь Париж будет у твоих ног.
Теперь пришел ее черед смеяться, но на глаза навернулись слезы.
— Я не уверена, что хочу видеть у ног весь Париж. Ах, Фил, не сердись на меня, но я просто не могу обмануть ожидания детей. Я не могу, Фил!
— Ну право же, Кристина… — Таким сердитым голосом он никогда еще с ней не разговаривал. — Пока что я проявлял величайшее терпение, когда дело касалось детей, но теперь ты должна, наконец, отдать мне предпочтение. Полагаю, я не прошу слишком многого.
«Нет, — тупо размышляла она, — это не слишком много. То же самое продолжает твердить и Фрэн. Так же неразумно веду себя с Филом, как иной раз — только по другим поводам — поступала с Чарльзом. Они похожи на две половинки ножниц, и на этот раз вдвоем разрежут меня на части, а виновата только я. Я создала эти ножницы».
— Тина, что ты там толкуешь о каких-то ножницах? — Голос Филиппа в телефонной трубке зазвучал резче.
Она не заметила, что высказывает мысли вслух. От горестного смеха ее затрясло.
— Прости, дорогой, я, наверное, не в себе…
— Что-то с тобой действительно случилось. Ты заставляешь меня волноваться, Кристина.
Слезы капнули с ее щек на колени. Она не стала их вытирать.
— Наверное, положение упростится, если я предложу тебе полететь со мной в Париж послезавтра? Тогда ты сможешь потом прилететь обратно и повидать детей в школе.
— Не знаю, — сказала она и громко зарыдала. — Мне придется спросить Чарльза. Ведь я обещала ему, что не перееду к тебе до нашей женитьбы.
— Послушай, детка, это уже чересчур… — Голос Филиппа стал холодным. — Ты лучше приезжай-ка сюда поскорее, дорогая, — продолжал он. — Нам придется об этом поговорить. Признайся, я был очень терпелив в том, что касается твоих детей, Тина, но ты не можешь продолжать ставить их или капризы своего бывшего мужа выше моих желаний.
— Я знаю, — прошептала она. — Я знаю, что виновата. Я виновата во всем. В свое время я так не думала, но теперь понимаю. Так уж получилось.
— Тина, я тебя совсем не слышу. Послушай, детка, это сущее безумие. Что с тобой произошло в мое отсутствие? Приезжай сейчас же сюда, не то я приеду к тебе, нравится это милейшему Чарльзу или нет.
— Не надо, — в отчаянии проговорила она. — Сюда не приезжай. Я возьму такси и приеду. Я попытаюсь объяснить…
— Ты жутко расстроена. Детка, что бы ни стряслось, я быстро все поправлю… Я еду к тебе, хочешь ли ты того или нет.
Голос Филиппа был преисполнен уверенности давнего любовника.
Она положила трубку. Из-за слез, застилавших глаза, она не могла разглядеть ни комнату, ни машинку, ни рукопись. Голова упала на вытянутые вперед руки. Она рыдала в голос:
— Но я не знаю, как объяснить… Я не могу. Я ничего больше не в состоянии объяснить даже себе самой.
Он приехал к ней на квартиру. Услышав его голос, Крис открыла дверь. Они внимательно посмотрели друг на друга. У Фила был усталый, недовольный и встревоженный вид. Она осталась в том же платьице, непричесанные волосы свисали на плечи. Впервые он подумал, что она выглядит не просто худой, а чахлой и утратила часть своей былой яркой красоты. Впрочем, он по-прежнему был преисполнен любви к ней и очень обеспокоен тем, что она сказала по телефону. Он обнял ее, вместе с ней вошел в спальню и заставил снова лечь в постель. Крис сотрясала сильнейшая дрожь.
— Бог ты мой, Тина, от тебя одна тень осталась!
— Я это чувствую, — сказала она. — Я не хотела, чтобы ты приходил.
— Дорогая моя, не очень-то любезный прием.
Она закрыла глаза обеими руками:
— Прости. Ты можешь подумать, что я впала в истерику, но я тебя только что предупреждала по телефону: я больше сама себя не понимаю.
Филипп взглянул на стол с пишущей машинкой и взял в руки листок рукописи. Он немного удивился, когда она крикнула:
— Положи на место! Ты не должен это читать. Это мой личный дневник.
Губы Фила крепко сжались. В один миг он понял, насколько вдруг отдалилась от него его Тина. Эта перемена потрясла его, как и собственная неловкая реакция на устроенную ею сцену. Филипп не любил сцен и никогда не думал, что Тина из тех женщин, которые способны их закатывать. Что-то определенно улетучилось из их чудесной идиллической любви, с иронией размышлял он. Почему же, господи боже, все так непостоянно?!
— Я не знаю, в чем тут дело, — сказал он. — Могу лишь предположить, что ты слишком много и слишком долго писала и находишься на грани нервного срыва. Это я могу понять. Такое случается, если пишешь слишком много без передышки.
Она замотала головой:
— Дело совсем не в том, что я слишком много работала.
Он сел на стул рядом с ней, отвел руки от лица и заставил посмотреть на него. Горе, которое он прочитал в глазах Кристины, ужаснуло Филиппа.
— Тина, детка моя, что же все-таки случилось? Ты расстроена из-за того, что я сказал: мне надоело, что ты всегда ставишь желания своих детей и бывшего мужа выше моих?
Бывший муж. Это выражение Филиппа снова ее огорчило.
— Я не выйду за тебя замуж, Фил, — произнесла она так, словно эти слова кто-то вырвал у нее силой. — Пожалуйста, не пытайся изменить мое решение. Оно окончательное.
За этим последовал спор, который ни к чему не привел и в результате которого они оба лишь обессилели и даже пришли в смятение. Кристина почти потеряла рассудок — так, по крайней мере, представлялось Филиппу. Спустя какое-то время он перестал даже пытаться спорить и стал холодным как лед. Пусть эта история для него страшный шок, но он не допустит, чтобы она его сломила. От этого его спасала гордость. Однако он не удержался от двух-трех горьких замечаний:
— Все женщины одинаковы, совершенно непредсказуемы, но я все-таки считал, что ты не такая. Я ошибался. Почему же ты ушла от Чарльза?
— Я не знаю и сама себя не понимаю, — снова и снова повторяла Кристина, расстроенная до глубины души, но твердо решившая, что Филу не удастся повлиять на нее и заставить изменить ее намерения. — Я знаю только одно: если мы не поженимся, это будет лучше не только для меня, но и для тебя, Фил.
С сигаретой во рту он шагал взад-вперед по комнате, напряженный и взвинченный.
— Тут все дело в детях… Все дело всегда было в этих детях…
Филипп признал, что хочет быть на первом месте в ее жизни и в ее сердце. Он гневно осуждал Крис за то, что она позволила зайти делу так далеко.