Вернувшись домой, вдали от него, я пришла в ужас от самой себя. Большую часть ночи я проплакала — не потому, что хотела, чтобы Тони лишил меня невинности, а потому, что мне захотелось вступить в половую связь в самом полном значении этого слова с мужчиной, который даже не слишком мне нравился. Я знала, что если снова увижу его, то буду слабой и, стоит ему попытаться что-либо предпринять, я скорее всего уступлю. В результате я написала в училище, где он учился, и сообщила, что встретила и полюбила другого. В следующий свой приезд в Шерборн он мне позвонил. Посредником между нами был Джерими, и, конечно, я снова увиделась с Тони, ибо сочла глупым уклониться от встречи. Однако после того дня на берегу я начала бояться себя самой. Я открыла в своей натуре слабость и чувственность — другую сторону романтической любви. Я страшно боялась снова встретиться с Тони и испытала некоторое облегчение, когда он даже не упомянул о случившемся между нами на пляже. Постепенно воспоминание о нем и связанный с этим страх улетучились. Что же касается Тони, вряд ли он когда-либо осознал, что его горячие поцелуи открыли мне глаза на жизнь.
Оглядываясь назад, я радуюсь тому, что не зашла с Тони слишком далеко. Между нами не было ничего общего, кроме юношеского физического влечения друг к другу. Впоследствии я узнала, что он женился на какой-то американской вдове с большим состоянием и занимается медицинской практикой в Нью-Йорке. Тони это наверняка вполне устраивало.
Да, я начала рассказывать о том, как в тот Сочельник мы с отцом сидели одни. Я довязывала свитер для Джерими, а он ушел на вечер, где и встретил Чарльза, моего будущего мужа.
Об этом знакомстве я узнала на следующий день за завтраком. Папа рано ушел к больному. Как только мы остались одни, Джерими немедленно завел восторженный рассказ о Чарльзе. Я слушала, хотя, по правде сказать, сам Джерими интересовал меня больше, чем то, что он говорил. Он был очаровательным юношей: стройным, худощавым, с каштановыми волосами — такими же, как мои, — и светлокожим веснушчатым лицом. Когда брат бывал дома, я всегда чувствовала себя счастливой. Мы были необыкновенно дружны. По всей видимости, Чарльз произвел на него большое впечатление.
— Он двоюродный брат Питера и, конечно, старше его. Ему года двадцать два — двадцать три. Он гостит на Рождество у родных Питера. По профессии — инженер, окончил Кембриджский университет. Сейчас работает в фирме «Роудаллен» — они производят радиоприемники и телевизоры. Фирму основал его отец, мистер Аллен. Чарльз полагает, что в будущем году его сделают младшим партнером. Кристина, он совершенно неотразим, как раз в твоем вкусе. Я пригласил его сегодня вечером заглянуть с Питером к нам — выпьем по бокальчику. Мы можем угостить их шерри, и ты таким образом познакомишься с Чарльзом.
Я была довольна. Судя по тому, что говорил брат, Чарльз был славным малым. У Джерими, как видно, имелась о нем обширная информация: они много разговаривали с Чарльзом, и тот рассказал, что работает в Лондоне, а живет со своей мачехой в Саут-Норвуде.
В тот вечер, когда Чарльз впервые переступил порог нашего дома, шел сильный снег.
Впоследствии он всегда говорил, что влюбился в меня с первого взгляда. Я же отнюдь не сразу прониклась к нему какими-либо чувствами. С Филиппом все было иначе. Он буквально загипнотизировал меня с первого же момента встречи. От Чарльза же не исходило никакой магии. Он вызвал у меня всего лишь умеренный интерес. Он был очень мил, с открытым взглядом голубых глаз и медлительной улыбкой. Кроме того, он казался очень находчивым и весьма зрелым для своего возраста. В те дни мне вообще-то больше нравились мужчины постарше. На юношей, вроде моего брата, я смотрела с благожелательной снисходительностью.
Но Чарльз — высокий, широкоплечий, умеющий держаться с большим достоинством — внушал уважение и вызывал у меня смутное желание узнать его получше. Он же явно был мной восхищен. Впоследствии я узнала, что мой дорогой братец сообщил ему, что я прекрасно управляюсь с домом и хорошая повариха, а эти качества импонируют всем мужчинам. Чарльз сказал, что его удивляет моя любовь к хозяйству, к готовке. Помню, я спросила, какой образ жизни он хотел бы избрать для себя, и он заметил, что для него на первом месте всегда работа. Он уже тогда был честолюбив.
Я как зачарованная слушала его рассказы об их заводе, выпускавшем телевизоры и новые стереофонические проигрыватели. Компания тогда только что приступила к усовершенствованию нового карманного радиоприемника. Им требовалось для него название, и я тут же предложила:
— Назовите его «Крошка Роудаллен».
Крепко вылепленное угловатое лицо Чарльза загорелось.
— Потрясающе! Я предложу это название старшему партнеру на завтрашнем заседании правления. «Крошка Роудаллен». Мы можем на уголке приемника выточить начальные буквы: «К. Р.» У вас в голове полным полно превосходных идей, не правда ли, Кристина?
Мы оба преодолели первоначальную робость и к концу вечера стали близкими друзьями.
Я пригласила его на свой день рождения в следующий уик-энд. Пусть придет и пробудет у нас до понедельника. Мне исполнялся двадцать один год — иными словами, я достигла совершеннолетия. Папа преподнес мне в подарок чек, на котором была обозначена крупная сумма. Я собиралась устроить танцы. Должен был прийти также двоюродный брат Чарльза, Питер.
— Это очень мило с вашей стороны. Вы на самом деле хотите, чтобы я пришел? — спросил Чарльз, и лицо его порозовело от удовольствия.
Я спросила, любит ли он танцевать, и он несколько неопределенно ответил:
— О! Пожалуй, да…
Теперь, припоминая эти мелкие эпизоды, я прихожу к выводу, что люди склонны быть весьма и весьма нечестными, когда впервые влюбляются. Они редко позволяют видеть себя такими, каковы они в действительности. Подобно павлину, распускающему хвост, чтобы привлечь самку, Чарльз красовался передо мной. На самом деле он вовсе не любил танцевать. Это я любила. Что же до меня, то я не питала ни малейшего интереса к телевизорам, радиоприемникам и вообще к технике в какой бы то ни было форме, но ему казалось, будто все это страшно меня интересует. Ослепленные и сбитые с толку, мы тянулись друг к другу, запутываясь в тенетах мелкой и вроде бы безобидной, а на самом деле очень опасной лжи, которая всегда с легкостью слетает с уст влюбленных.
Позднее, когда мы с Чарльзом лучше узнали друг друга, он признался, что поначалу его привлекла чисто практическая, домашняя сторона моей натуры и прямой подход к жизни. Вряд ли он когда-либо подозревал о существовании безумной Кристины и о тех глубоких страстях и трудно подавляемых чувствах, которые скрывались под холодно-спокойной внешностью.
Мой день рождения прошел удачно. Оглядываясь назад, я не без грусти припоминаю тогдашнюю сияющую Кристину в дурно сшитом бальном туалете из зеленого бархата — выкройку местная портниха вырезала из какого-то модного журнала. У меня всегда была великолепная фигура, я хорошо двигалась, имела длинную стройную шею, узкие руки и ноги — немалые достоинства для девушки. Моя мать никогда не носила нарядной одежды, и я уверена, что зеленый бархат был далеко не шикарной материей, а покрой платья — слишком старомодным. Наверное, в этом туалете мне можно было дать лет сорок. Но Чарльза платье привело в восторг, и он сказал, что я самая красивая девушка на всем свете. Он принес две розовые гвоздики и был очень обрадован, увидев, что я приколола их к плечу. Фу, гадость какая! Розовые гвоздики на зеленом бархате! Но в какое восхищение они меня привели! К концу вечера цветы совсем увяли — их смяли мои партнеры, сменявшие друг друга во время танцев.
Когда я сидела с Чарльзом на лестнице, головка одной из гвоздик оторвалась и упала к его ногам. Он поднял цветок, положил к себе в бумажник и торжественно заявил, что заберет с собой и засушит. Я хихикнула и спросила:
— В ящике, где хранятся галстуки, или же между страницами какого-нибудь руководства по инженерному делу?
Но Чарльз сохранял полнейшую серьезность. Вид его стал каким-то смущенным, дыхание участилось. Я пришла к заключению, что он и в самом деле влюбился в меня.
Танцевал он скверно — я очень скоро в этом убедилась, но, по всей видимости, меня столь незначительная деталь не огорчила. Я тоже начала понемногу в него влюбляться. Комплименты, которыми он меня осыпал, находили отклик в моей душе. Если мужчина привлекателен для вас, что стоит сказать: «Пустяки!» — когда он наступит вам на ногу во время танцев! Но после того как он стал вашим мужем, этот же мелкий факт может послужить поводом для горьких упреков.
Чарльз следовал своему курсу нечестности, беседуя со мной о музыке и книгах, потому что мне этого хотелось. Он даже согласился с моим утверждением, что поэзия, мол, чудесная вещь. Только после нашей свадьбы я узнала, что он терпеть не может поэзию и не читает ничего, кроме детективов. Обнаружив это, я почувствовала себя обманутой.
Сейчас, печатая странички своего дневника, я вынуждена признаться, что знаю Филиппа всего полгода. В течение этого времени мы испытывали и продолжаем испытывать безумную обоюдную любовь и предаемся страстным ласкам. Может, и мы тоже стараемся представить себя друг другу в наиболее выгодном свете? И в один прекрасный день я, быть может, проснусь и обнаружу, что Фил обманывал меня точно так же, как и Чарльз. Когда его неистовая страсть поостынет, он может превратиться в суетного и эгоистичного супруга, у которого тоже не найдется времени для жены. Снова будет описан полный круг, и я вернусь к исходной точке.
От такой мысли я просто каменею!
2
После дня рождения я довольно часто виделась с Чарльзом. Он приезжал к нам на уик-энд несколько раз подряд. Иногда я ездила в город, останавливалась у Фрэнсис, и Чарльз куда-нибудь водил меня. Мне нравился муж Фрэн, Стив. Он высокопрофессиональный, что называется тертый, журналист, и в его обществе всегда чувствуешь себя замечательно. Я и сейчас еще завидую обоюдному удовлетворению, которое связывает Фрэн и Стива. Они прекрасно подходят друг другу физически. Фрэн — красивая, пылкая, в профессиональном плане тоже довольно бывалая. Он чутко отзывается на любые ее желания. Раздумывая впоследствии о них, я пришла к выводу: именно это и необходимо любой женщине. Обычно люди сочувствуют мужьям, у которых холодные, фригидные жены. А почему никто не подумает о бедных женщинах, награжденных Богом холодными мужьями?
Став друзьями, мы с Чарльзом начали часто ходить в театр и кино, танцевали, ужинали в интимной обстановке в маленьких ресторанах в Челси, фешенебельном районе Лондона. В ту пору Чарльз не был человеком состоятельным, но делал все с размахом. Для меня он ничего не жалел. Щедрость была одним из тех его качеств, которые с самого начала произвели на меня благоприятное впечатление. Он никогда не бывал скуп. Я тут же получала все, что хотела, стоило только попросить. Моя беда в том, что я ненавижу просить. Мне нравится, когда мне что-то дарят по собственной инициативе. И еще я ненавижу чеки. Чарльз не умеет, то есть не умел выбирать подарки. По прошествии нескольких лет совместной жизни он стал выписывать мне при всякой возможности щедрые чеки, говоря при этом: «Купи сама то, что тебе хочется». Но было в этом что-то безличное. Мне всегда такое не нравилось.
С мачехой Чарльза я не встречалась до того дня, как он сделал мне предложение. Ее не было в Лондоне — она совершала кругосветное путешествие. Я видела ее фотографию, но, кроме того, что она играет в гольф, ничего из этого снимка не узнала. Она была изображена с клюшкой для гольфа в одной руке и с одним из выигранных призов — в другой. С фотографии на меня смотрела некрасивая женщина с крупным лицом и широким оскалом. Они с Чарльзом жили в одном из больших, повергающих в глубокую тоску викторианских домов на тихой улочке в Саут-Норвуде.
От Чарльза я узнала, что он многим обязан Уинифрид, которая заменила ему мать. После кончины отца она продолжала вести хозяйство в доме, экономила, посвятила себя целиком заботам о благополучии пасынка. Покойный мистер Аллен оставил Уинифрид крупную страховку, а также акции в фирме «Роудаллен». Однако компания начала получать прибыль лишь через десять лет после окончания войны. Долгое время Чарльз должен был ограничивать себя в расходах. Мачеха была всегда добра к нему, она заботилась о нем еще когда он был совсем юным. Если он возвращался домой на каникулы из Истборнского колледжа, это всегда означало, что он возвращался к ней. Она копила деньги, чтобы сделать его каникулы как можно более приятными. Этого он никогда не забудет, хотя, как он сам мне сказал, характер у нее стал малоприятным.
— Она мыслит слишком уж прямолинейно, бедняжка Уин. Я думаю, вся беда в этом. Маниакально увлечена гольфом. Из категории физически закаленных людей: сама никогда в жизни ни одного дня не болела и не испытывает никакого сочувствия к слабым. Впрочем, свой долг в отношении моего отца она исполняла до дня его кончины. Я ей очень благодарен и останусь благодарным навсегда. Несколько месяцев назад, получив небольшое наследство от одной из старых тетушек, она вздумала было истратить все деньги на меня. Я заставил ее отправиться в круиз и для разнообразия хоть что-нибудь потратить на себя.
Эти слова должны были бы послужить мне предостережением. Мне надо бы догадаться, что у Чарльза сложился настоящий комплекс благодарности по отношению к Уинифрид. Но в то время, одержимая любовью, я нашла просто великолепным, что он так предан своей старой мачехе. Мне предстояло открыть для себя, что его бескорыстная любовь к старине Уин делала его на редкость слепым к чувствам других людей, в том числе и моим.
Но вернемся к тому дню, когда Чарльз сделал мне предложение.
В то мартовское утро Чарльз пообещал встретить мой поезд в Паддингтоне — для этого он должен был уйти из офиса. С тех пор он на подобные уступки не шел никогда.
Когда я прибыла на вокзал, Чарльза там не оказалось. Я разыскивала его в толпе людей на платформе, не в силах поверить, что он попросту забыл о договоренности. Ведь он был таким пунктуальным молодым человеком! Это также было одним из тех качеств, которые привлекали меня в Чарльзе. Он внушал мне чувство уверенности, защищенности. Однако на паддингтонский вокзал он все-таки не явился. Я позвонила в офис. Мне сказали, что он ушел домой, так как неважно себя почувствовал. Я начала тревожиться. Мне удалось дозвониться до его квартиры. Подавленным голосом он проговорил:
— О, Кристина, дорогая моя! Слава богу, что вы позвонили.
— Чарльз Аллен, вы сказали, что встретите меня! — негодующе воскликнула я.
— Да, я звонил вам в Шерборн, но вы, к сожалению, успели уйти.
— А в чем дело? Что случилось?
Потерянный, смущенный голос произнес:
— У меня ветрянка.
— Ветрянка?! — повторила я в ужасе, но не смогла удержаться и хмыкнула.
Тогда он сообщил мне, что накануне вечером очень плохо себя почувствовал, но все же поплелся на работу, а оттуда вернулся домой. Встревоженный появившейся кое-где сыпью, а также повысившейся температурой, он вызвал врача.
— В моем возрасте, — простонал Чарльз, — проклятая глупая детская болезнь. И, конечно же, из всех возможных дней я заболеваю именно сегодня, когда мы договорились вместе провести вечер. Кристина, я абсолютно не в силах этого выдержать!
Мне тоже было трудно с этим смириться, о чем я ему и сказала, испытывая искреннее сочувствие к страдальцу.
— Когда выяснилось, что вы ушли, мне просто ничего не оставалось делать, — сказал он. — Напрасно я так поздно спохватился, но я все надеялся, что мне станет лучше.
— Мой бедный пятнистый Чарльз, — захихикала я.
— А вам не жалко меня?
— Жалко, но, кроме всего прочего, я ужасно разочарована.
— И я тоже, — простонал он. — Мы даже не можем повидаться, потому что я заразный.
— Ну что поделаешь, мне придется остановиться у Фрэн, а завтра утром отправиться домой.