— Я пришлю билеты в театр вашей подруге. Вы тогда сможете ими воспользоваться. Слава богу, наша приходящая прислуга еще тут.
К этому времени я почувствовала себя окончательно подавленной и впала в глубочайшую тоску из-за того, что не смогу провести вечер со своим кавалером. Я так ждала этого свидания!
— О Крисси, — донесся до меня грустный голос Чарльза.
— О Чарльз, милый, вам очень плохо? — спросила я.
«Милый» сорвалось с языка нечаянно. Наверное, это слово и придало ему мужества. Он вдруг сказал:
— Кристина, я так вас люблю! Вы это знаете, верно ведь?
Мне стало жарко. Стоя в телефонной будке, я начала дрожать от волнения и не желала замечать, что снаружи ждут очереди несколько рассерженных людей, нетерпеливо расхаживающих взад-вперед и поглядывающих на меня, как на преступницу. Я способна была ощущать только одно: сегодня великий день в моей жизни!
Я ответила:
— Нет, я не знала, что вы меня любите, но теперь знаю.
— Вы согласны выйти за меня замуж, Кристина?
— Да. Само собой разумеется.
— О Кристина, вы ангел! — Голос Чарльза уже не был несчастным. Он был столь же взволнованным, как и мой.
— Я вас люблю!
— Я тоже вас люблю!
— Я понял, что люблю, с первой минуты, как увидел вас.
— И я тоже.
В моем случае это было не совсем так.
— Вы воплощение всего, чего я когда-либо желал.
— А вы — для меня.
— О, как я вас люблю!
— Я люблю вас!
— Я, бывало, мечтал о чем-то подобном, но никогда не думал, что это может произойти в моей жизни.
— То же самое и со мной.
— Это просто кошмар — так долго вас не видеть.
— Я знаю. А сколько времени это продлится?
— Всего пару недель, но и это слишком долго.
— Да, действительно, слишком, слишком долго.
— Я буду вам писать каждый день.
— И я тоже.
— Кристина, я люблю вас!
— Чарльз, я вас люблю…
А затем все начиналось сначала и длилось до тех пор, пока несколько взбешенных человек не начали колотить в дверь будки, заставив меня наконец убраться.
Так я обручилась со своим женихом.
Папа принял Чарльза, хотя, пожалуй, с меньшим энтузиазмом, чем пытался изобразить. Он знал свою дочь и не был вполне уверен, что Чарльз сделает меня счастливой. Но Джерими, когда приехал домой на уик-энд, пришел в восторг. Дорогой мой папа — он совсем не думал о себе и о том, что будет означать для него мой уход из дома, — сказал, что мы должны пожениться тогда, когда захотим. Он, вероятно, уйдет на покой и займет маленький коттедж, где будет жить вместе с прислугой, обожающей нас и служащей в семье уже много лет. Затем он напомнил, что имеется некая сумма — около тысячи фунтов стерлингов, — оставленная мне бабушкой по отцовской линии, чьей любимицей я всегда была. Эти деньги вложены в какое-то предприятие. Теперь они мои и окажутся не лишними в первый период семейной жизни.
Как только Чарльзу стало лучше, он приехал в Шерборн на уик-энд. Было куплено кольцо, а затем устроен вечер по случаю нашей помолвки.
Кстати, до моего ухода от Чарльза я не расставалась с этим маленьким колечком, а в тот день попросила передать его Диллиан, когда подрастет. Оно было не слишком дорогим — всего лишь маленький квадратной формы сапфир, обрамленный крохотными бриллиантиками. В те времена оно обошлось Чарльзу в самую крупную сумму, какую он только мог себе позволить, и я обожала это кольцо. Когда вспоминаю ту наивную радость неведения, с какой эта вещица была приобретена и с какой я ее носила, мне больно от сознания, до чего все это было трогательно.
Чарльз с папой обсудили финансовые проблемы, кстати, в наш век это уже не принято. Чарльз сообщил, что летом его ждет повышение, а со временем он станет в фирме младшим партнером. Он получал тысячу пятьсот фунтов стерлингов в год. У него были, кроме того, кое-какие сбережения. Именно в ту минуту, когда он упомянул о них, я поняла, что Чарльзу чужда расточительность. Впрочем, он обладал способностью не упустить свой шанс, и уже тогда в его характере были задатки тщеславного карьериста, каким он впоследствии стал. Они-то и испортили вконец этого очень когда-то славного человека. Мы обсуждали также, как лучше всего использовать тысячу фунтов, которую я получила от бабушки. Чарльз говорил, что надо оставить эти деньги вложенными в какое-нибудь дело, а я настаивала на том, чтобы забрать половину и потратить на покупку кое-каких предметов роскоши, которые понадобятся для нашего дома.
Об этом будущем доме мы говорили без конца. И тогда на горизонте, конечно же, появилось выписанное крупными буквами имя: УИНИФРИД. Она все еще была за границей. Чарльз не имел о ней никаких сведений и послал авиапочтой письмо, извещавшее о помолвке. Это письмо ожидало ее прибытия в Сингапуре.
— Она будет довольна? — спросила я.
Чарльз отвечал как-то неопределенно. Вряд ли он и в самом деле знал, как она отнесется к новости, или подозревал гнусную ревность и злобу, кроющиеся в тайниках ее души.
Мы решили поискать для себя квартиру в Ричмонде. Нам обоим нравился этот район. Кроме того, центральное управление компании «Роудаллен», руководившее заводом по производству телевизоров и радиоприемников, помещалось в Чизике (впоследствии они построили еще один центр на юге Англии). Чарльзу было бы гораздо ближе добираться до него из Ричмонда, чем из Саут-Норвуда. Во всяком случае, даже он не предлагал, чтобы мы жили вместе с его мачехой.
Мы нашли маленькую квартирку в здании, перестроенном под жилье, в двух шагах от реки. Дом был запущенный, но при нем имелся небольшой сад, и Чарльз подписал контракт об аренде. Я была совершенно счастлива (сейчас нахожу в этом что-то жалкое).
Я потратила триста фунтов на действительно прелестные занавеси и ковры, которые мне очень хотелось иметь, но на которые у Чарльза не было денег. Папа позволил забрать из нашего дома кое-что из мебели, а также часть старинного георгианского серебра, принадлежавшего еще моим дедушке и бабушке. До этого мне никогда не представлялся случай заняться украшением интерьера, но оказалось, что я обладаю природным даром дизайнера. С тех пор меня часто хвалили за убранство квартир, где нам с Чарльзом доводилось жить. Чарльз не обращал внимания, на каком стуле сидит, лишь бы он был удобным; для него не имели значения ни цвет стен, ни качество занавесей. У него отсутствовал всякий вкус. Обставить дом мебелью и позаботиться о его внутреннем убранстве он предоставил мне.
Если бы так продолжалось и дальше, все было бы прекрасно. Но дело в том, что из поездки возвратилась его мачеха.
За неделю до свадьбы Чарльз позвонил мне:
— Я получил телеграмму от Уинифрид. Она вылетает из Сингапура, чтобы прибыть сюда вовремя.
— О, это очень мило с ее стороны! — воскликнула я. — Представляю, как вы довольны!
— Что ж, жаль, конечно, что она сократила свой отдых, но мне действительно радостно знать, что она будет с нами. Ведь у меня мало родных, которые могли бы представлять мою семью на церемонии венчания.
Теперь, когда я вспоминаю, как тоже прямо-таки обрадовалась, узнав, что миссис Аллен прервала отдых и вылетает на родину, чтобы успеть к нашей свадьбе, то вижу, какая ирония судьбы была заключена во всем этом. Мне грустно вспоминать, с каким нетерпением я ждала нашей встречи. Я была молодой влюбленной девушкой, стремившейся ради своего жениха понравиться его мачехе.
Однако мы с первой же минуты не поладили с ней. Чарльз этого не заметил. Он и понятия не имел о том, что мачеха и невеста постоянно кружат одна вокруг другой, наподобие двух ощетинившихся кошек, готовых пустить в ход свои коготки.
3
Мы встретились с Уинифрид в большом сумрачном доме в Саут-Норвуде. Вообще-то я уже видела его раньше. Чарльз как-то привез меня туда, чтобы показать семейные альбомы с фотографиями родителей и его самого в детском возрасте. Тогда дом был заперт, занавеси задернуты. До чего же угнетающая атмосфера — таково было первое впечатление от этого дома. Мне все там не понравилось: стереотипные ковры с цветочным узором, коричневый линолеум на полу в темной старомодной кухне, холл с безобразной лестницей и витражами на каждой площадке. Длинная полоска сада позади дома, с пригнувшимися и покрытыми копотью кустами, зарослями сорняка и одиноким полумертвым тополем, представляла собой невыразимо грустное зрелище.
Для занавесей использовался довольно дорогой материал, но те, что висели внизу, были ядовито-зеленого цвета, а вверху — того ужасного синего, который так быстро выцветает по краям. Что касается мебели, тут не было ни одной красивой вещи.
В то воскресенье мы все сидели в уютном гнездышке Уинифрид, как она именовала свою комнату.
Она говорила добросердечным тоном. Впоследствии я убедилась, что под показным громким и веселым благодушием скрывалась недобрая агрессивная натура, о которой Чарльз не подозревал. С ним мачеха была всегда оживленно мила.
Я слишком скоро убедилась и в том, что если и существовала в мире женщина, заслуживающая именоваться стервой, так это Уинифрид. По отношению ко мне она отнюдь не собиралась долго проявлять радушие и доброту.
Уинифрид угостила нас чаем. Хозяйка явно предпринимала кое-какие попытки придать своему гнездышку современный вид. Она была большой специалисткой по части бессмысленной экономии. Занавеси из искусственного шелка, репродукции общеизвестных шедевров, вставленные в плохонькие рамы и крайне неумело повешенные. Повсюду произведения так называемых художественных ремесел — преимущественно керамика. Стены горчичного цвета — у меня на этот тон всегда была аллергия — и того же омерзительного цвета диванные подушки и обивка. Все стены увешаны окантованными фотографиями игроков в гольф — чемпионов, держащих в руках клюшки и призы. Причем всюду на видном месте красуется Уинифрид. На каминной полке — целая шеренга серебряных кубков, трофеи Уинифрид.
Гольф — гольф — гольф.
В комнате не было ни одного предмета, отличающегося изяществом, красотой или женственностью, а сама хозяйка имела мужеподобную внешность: крупная, крепко сбитая фигура, лицо красное, с легким пушком на коже, маленькие хитрые глазки, прячущиеся за стеклами очков в роговой оправе. Коротко остриженные волосы песочного цвета, кустистые брови — тоже песочные. Никакой косметики на лице, даже губы не накрашены. Однако в ее огромных красных ушах красовались сережки с настоящими, а не искусственными бриллиантами. Эти сверкающие камни, столь неуместные на ее голове, еще больше подчеркивали бесполость своей хозяйки.
Ее внешность произвела на меня удручающее впечатление. Уинифрид одарила меня одним-единственным пронизывающим взглядом, и я почувствовала, что не понравилась ей, хотя, перед тем как отправиться сюда, я потрудилась над своим обликом, стараясь стать как можно более привлекательной. День был прекрасный, и я надела легкое трикотажное платье, а сверху короткую синюю жакетку. Я была без шляпы. Чарльзу нравилось видеть мои блестящие каштановые волосы, которые были в то время почти до плеч.
Уинифрид сжала мою руку с такой силой, что стало больно. Нетрудно себе представить, как эти большие костистые ручищи управляются с клюшкой! Она спросила:
— Значит, вы и есть та девушка, на которой мой Чарл собирается жениться?
Я пробормотала:
— Да.
А про себя подумала: «Ее Чарл! Мачеха явно отличается собственническими инстинктами. Для меня она наверняка станет настоящей свекровью — в этом можно не сомневаться!»
Чарльз обнял меня и невнятно произнес:
— Хороший у меня вкус, правда, Уин?
Уинифрид расхохоталась. Даже ее смех вызвал у меня тревогу: какой-то жесткий, лишенный настоящей веселости.
— В детстве ты едва ли обладал вкусом, мой дорогой Чарл.
Он рассмеялся вместе с ней. Мне стало ясно: он прекрасно ее понимает. Любое качество характера, которое могло раздражать его в других, ей прощалось. Мне ужасно не понравилось придуманное ею уменьшительное от его имени — что еще за Чарл?! Впрочем, это мелочь. Что я ощутила с большой остротой, так это прискорбный факт: взглянув на меня всего один раз, Уинифрид ясно дала понять, что с детских лет вкус Чарльза не улучшился. Я была молодой и слишком хорошенькой, а они питала неискоренимую неприязнь к привлекательным женщинам.
Уин промямлила несколько поздравительных слов, затем осмотрела кольцо, подаренное мне Чарльзом по случаю помолвки.
— Гм! — воскликнула она, повернувшись к пасынку. — Дорогой мой, ты должен был подождать, пока я вернусь. Я могла тебе дать бриллиантовую гроздь, которую подарил мне твой отец.
Тут я вмешалась в разговор:
— А я считаю, что со стороны Чарльза было очень мило позволить мне самой выбрать кольцо.
Мои слова ее раздосадовали, и она заговорила раздраженным тоном. Уинифрид была вообще очень обидчива.
— Я думаю, моя дорогая, вам бы очень повезло, — сердито произнесла она, — коли вам досталась бы моя гроздь. Она стоит гораздо дороже, чем ваш сапфир.
Вот уж вопиющий образец дурного вкуса!
Я негодующе повернулась к Чарльзу, ожидая, что он накинется на нее. Но, к моему удивлению, он продолжал спокойно улыбаться и даже пробормотал какие-то слова благодарности за предложенные бриллианты. Позднее, когда я заговорила с ним на эту тему и высказалась в том смысле, что ей не следовало пренебрежительно отзываться о моем сапфире, он сказал:
— О, вы научитесь не обращать слишком много внимания на то, что говорит Уин. Она не всегда достаточно дипломатична, но у нее доброе сердце, и предложение было продиктовано самыми лучшими намерениями.
Мне постоянно твердили, что у Уинифрид самые лучшие намерения. Надо сказать, это относилось только к Чарльзу, а позднее к нашим детям. Я же никогда ей не нравилась.
Во время нашей первой встречи она разговаривала с Чарльзом больше, чем со мной, но то и дело поглядывала на меня поверх очков, словно пытаясь поточнее определить, что я за птица. Она задала мне несколько наводящих вопросов. Хорошо ли я готовлю? Умею ли шить? Люблю ли детей? Иными словами, выйдет ли из меня хорошая жена? На каждый вопрос я, внутренне негодуя, отвечала утвердительно. Но, по-моему, Уинифрид вовсе не была этим довольна. Она надеялась, что мне придется ответить «нет» и таким образом я покажусь Чарльзу никчемной девицей. Я похвасталась даже, что платье, которое на мне надето, сшито моими собственными руками, а также подчеркнула, что люблю детей.
— Ну вот видишь! — воскликнул Чарльз с гордостью, согревшей мое сердце. — Мне здорово повезло.
У миссис Аллен был явно разочарованный вид. Она улыбнулась:
— А как насчет спорта? В гольф играете?
— Нет, — тут же ответила я.
— Ага! — торжествующе воскликнула Уинифрид. — А я придаю спортивным играм очень большое значение. Это в полной мере относится и к женщинам. Очень полезно для здоровья, для сохранения фигуры и для поддержания интеллектуальных способностей. По-моему, мы, люди спортивного склада, отличаемся здоровым взглядом на жизнь.
— Ах ты, моя добрая старая Уин! — пробормотал Чарльз.
Ощетинившись, я повернулась к нему:
— А я и не знала, Чарльз, что вы так любите спорт.
В некотором смущении он потянул себя за ухо.
— Моя мачеха много лет ругала меня по этому поводу.
— Так ведь тебе действительно нужен кто-то, кто вытаскивал бы тебя на свежий воздух. Ты слишком склонен к сидячему образу жизни, — заявила Уинифрид, зажигая сигарету. У нее была препротивная манера разговаривать, держа во рту прилипшую к нижней губе сигарету.
— Как же так, ведь я плаваю на яхте, — запротестовал Чарльз.
— Это ты можешь делать только в соответствующий сезон и если найдутся друзья, у которых есть яхта. Купить себе собственную ты никогда не сможешь.
— О! Со временем куплю обязательно, — возразил Чарльз.
— А вы любите плавать на парусных судах? — обратилась ко мне Уинифрид.
— Никогда не плавала, — призналась я. — Но боюсь, что буду страдать от морской болезни. Со мной уже был однажды такой случай, когда мы пересекали Ла-Манш.
Уинифрид разразилась своим неприятным смехом:
— Придется ей это превозмочь, если она станет участвовать в твоих плаваниях, а, Чарльз?
— Да как только она привыкнет, ее не будет укачивать, — миролюбиво заявил Чарльз.
Впоследствии, когда Чарльз смог позволить себе купить собственную яхту, я иной раз на уик-энд отправлялась с ним в плавание и пыталась заставить себя получать удовольствие от этого занятия. Дети были просто в восторге. Я же так и не избавилась от мучительной тошноты, портившей все удовольствие. В конце концов мне пришлось сдаться. Это был один из камней преткновения в отношениях с Чарльзом. Я отчетливо сознаю: если женщина не одобряет хобби своего мужа или не может участвовать вместе с ним в его любимом занятии в свободное время, это является весьма серьезной помехой счастливому браку, создавая опасную брешь между супругами.