Осознание всегда приходит постепенно, не быстро. Вначале есть неверие и надежда, что все вернется на круги своя, выровняется, исправится каким-то чудом, а потом понимаешь, что ты несешься под откос на аномально быстрой скорости, и отрезок от того момента, где ты потерял управление своей жизнью и до момента, когда она разлетится вдребезги равен неизвестности. Я не знаю, зачем пошла туда. Переоделась в красное вечернее платье, расчесалась, ярко накрасила губы кроваво-красной помадой и просто открыла дверь дрожащими руками. Пошла по коридорам к той части дома, где моя жизнь разваливалась на те самые осколки. Может быть, я хотела убедиться, что нет, все не так ужасно, все не так омерзительно, или наоборот понять, что это и есть конец. Услышать, увидеть, как он с другими, и понять…
А там голоса, смех, музыка и его голос тоже. Как ни в чем не бывало, как будто нет меня здесь, и не было никогда.
Каждое слово по нервам режет, по глазам, пощечинами по щекам и губам. Мне кажется, меня под воду грязную с головой окунает, и я глотаю болотную тину, захлебываясь.
- Макс, я не хочу шампанского, налей мне виски.
- От виски быстро пьянеют, детка. Что мне делать с тобой пьяной?
- Показать, что делать с пьяными девочками, Зверь?
- Фима, главное, чтоб ты никогда не узнал, что делают с болтливыми мальчиками.
Смех, гогот, а я руку ко рту прижала и глаза закрыла. Кричу мысленно, и кажется, вселенная вертится на бешеной скорости, отматывает круги в тот самый ад. Нет, он начался не тогда, когда он меня ударил… и даже не тогда, когда швырял обвинения в лицо, он начинался сейчас, когда мой муж лапал там какую-то шлюху, зная, что я совсем рядом, за стенкой. Грязно, как же мерзко и грязно.
- Девочки, станцуйте для наших гостей. Эй, Тахир, хорош с кальяном возиться, смотри, какие у нас девочки в столице. В твоем Узбекистане таких нет.
- Ну ты загнул, Зверь. Приедешь ко мне домой, я тебе таких девочек организую. Слюной изойдешься. Но да-а-а… Шикарные девочки у вас в столице. Шикарныыые. Угодил, дорогой.
- Макс, столы шатаются, девочки ноги переломают.
- Пусть на коленях танцуют.
- А что отмечаем? – женский голос снова.
- День истины отмечаем, детка. Вот разденешься, и проверим, настоящая ты блондинка или фальшивая
- Эй, сюда иди. На коленях у меня танцуй. Фима, вечер не начинают с минета.
- А какая разница, с чего его нача-а-ать… о-о-о… да, детка.
Сама не поняла, как повернула ручку, дверь оказалась незапертой, и я буквально ввалилась в просторный зал с бильярдным столом, бассейном с горячей водой, от которой валил пар, и застыла на пороге.
Все обернулись ко мне. Человек десять. Трое узбеков, а остальные все наши. Разморенные алкоголем, предвкушающие грязную вакханалию. Но я смотрела на Макса, у которого на коленях отплясывала полуголая блондинка. Искусно выписывала восьмерки ровно до той секунды, как я вошла в залу. Теперь она откинулась Максу на грудь и с любопытством смотрела на меня, как и все остальные. Я стиснула руки в кулаки с такой силой, что ногти вспороли кожу на ладонях.
Муж смотрел на меня исподлобья осоловевшим взглядом, сжимая ее бока, а на дне его зрачков начинала полыхать ярость. Метнул взгляд на Фиму, который быстро застегивал ширинку и напряженно смотрел то на меня, то на Макса. Узбеки играли в бильярд, но тоже обернулись ко мне, прерывая игру. Один из них медленно разрезал длинным тонким ножом апельсины на блюдце и облизывал пальцы, унизанные кольцами и перепачканные соком.
- Макс, ты делаешь мне больно, - взвизгнула блондинка.
- О! Еще одна девочка. Красивый девочка. Прятал от нас, Зверь? Заходи, красавица. Шампанское будешь?
Максим стряхнул блондинку с колен.
- Это кто такая? – шепнула одна из девиц.
- Не знаю… мне кажется, жена его.
- Ого!
Макс поправил ремень на джинсах и затянулся сигарой, медленно выпустил дым, глядя на меня, а потом лениво сказал:
- Пошла вон отсюда, - кивнул мне на дверь, но я так и стояла, тяжело дыша и чувствуя, как внутри нарастает взрыв истерики, бешеное цунами ненависти. За то, что вот так. За то, что унизил. При них. При всех. При Фиме своем, при шлюхах этих.
- Я сказал, пошла отсюда к себе! Сейчас!
А я смотрела ему в глаза и чувствовала, что задыхаюсь. Больно дышать, так больно, что хочется драть пальцами грудную клетку и глаза его гадские. Глаза, от которых с ума сходила, глаза, которыми на шлюху эту секунду назад похотливо смотрел.
- Зачем гонишь красавицу? Зачем пугаешь? Иди к нам, девочка.
Макс резко обернулся к узкоглазому мужчине, и тот перестал улыбаться. Потянул руку за бокалом, хлебнул виски и отвернулся к столу, сказал что-то на своем языке и, облапав брюнетку за ягодицы, взялся за кий.
- Фима, убери ее нахрен отсюда и дверь закрой, - Макс потянул к себе блондинку, усаживая обратно на колени, но в этот раз лицом к себе, - давай, продолжай.
У меня взгляд на его пальцах застыл. Вижу, как темнеют на ее светлой коже, и без кольца обручального. Пальцы, которыми ко мне прикасался. Держит ее за бедро, а сам на меня смотрит… и я физически чувствую, как его пьяный взгляд впитывает мою боль, наслаждается ею, пожирает её глотками.
- Идем, - Фима под локоть осторожно взял, но я сбросила его руку, вздернула подбородок и громко, отчетливо сказала:
- Не хочу уходить. Я хочу отметить день истины вместе с вами! И еще, я так давно не играла в бильярд.
Усмехнулась и прошла к бильярдному столу. Узкие глазки того, кто просил меня остаться, плотоядно сверкнули, когда он осмотрел меня с ног до головы.
- Угостите меня вашим виски? – и, не дожидаясь ответа, взяла бокал и осушила до дна. Узбеки расхохотались, а Фима, Макс и еще двое парней напряженно молчали.
Одна из девочек шепнула другой:
- Зухра, скажи им, что нельзя. Это жена Зверя, слышишь?
Но я опередила их и, игриво запрыгнув на стол, закинула ногу за ногу, поглаживая кий, который стоял рядом. Можно. Все можно! Ему же можно, и мне можно. Чего мне уже бояться, когда у него на коленях шлюха сидит… а меня опустил только что перед своими, как шваль последнюю.
- На что играете, мальчики?
Посмотрела в глаза узбеку и отставила пустой бокал на стол.
- Меня Тахир зовут, и поиграем мы… - опустил взгляд к моему декольте, потом перевел на мои пальцы, скользящие по кию, и, наконец, посмотрел на ноги, затянутые в черный капрон, - на раздевание. Не попадешь – снимешь свой красивый платье. Для начала.
- А если ты не попадешь, Тахир, что сделаешь?
Он расхохотался, что-то сказал своим, и те тоже рассмеялись.
- Наглый и дерзкий девочка. Если я не попаду – сниму с тебя твой трусики и поиграю в тебя на этом столе.
Он протянул руку к моей груди, и я не сразу поняла, что произошло, но через секунду Тахир лежал у моих ног, и хрипел под подошвой сапога Зверя. Двое других людей Тахира уже выкинули вперед руки со стволами. Резко повернула голову в сторону Макса, тот продолжал стоять одной ногой на горле узбека, в руках тоже пистолет, стиснул челюсти. Переводит ствол с одного на другого.
- Шалав уведи отсюда, Фима. Пусть их в город отвезут. Спокойно пушки положили на стол. Все будет, как обещал.
Девицы засуетились, подбирая шмотки, ретируясь босиком к выходу в сопровождении одного из ребят моего мужа.
- Не будет никакого сделка, Зверь. Мы своим в городе скажем, что кидалово это. Перережем ваш брат на рынке, как баранов.
- Значит, не будет сделки? – сильнее нажал на горло узбека, и тот захрипел, извиваясь жирным телом на ковровом покрытии.
- Отпусти моего брата, извинись, сука твоя пусть отсосет Тахиру, потом всем нам, и будет тебе сделка.
Это было так быстро, что я не успела опомниться, раздался сильный хруст, жуткий хрип Тахира и сразу несколько выстрелов. Я глазами расширенными смотрю, как медленно узбеки оседают на пол с круглыми дырками между глаз. Даже не знаю, кто стрелял.
- Зверь, твою ж мать!!! Ты что творишь!
Голос Фимы взорвал тишину и зазвенел под потолком, сплетаясь с эхом выстрелов.
- Этих в лесу закопать. Тачки в реке утопите, лед хрупкий, ко дну пойдут мигом.
А сам на меня смотрит, тяжело дыша, глаза бешеные и ноздри раздуваются. И у меня адреналин со свистом по венам носится, гудит в мозгах и губы дрожат. Осознание набатом, что только что из-за меня убили троих людей, и пот струится вдоль позвоночника.
- Выполнять! – рявкнул так, что уши заложило. Боковым зрением вижу, как трупы тащат, как по полу кровавые следы тянутся. Макс продолжает на меня смотреть, а мне кажется, он меня не видит. У него взгляд, как тогда, в душе, и мне страшно его опустить, словно перестанет на меня смотреть и сорвется окончательно… он все еще стоит на горле у мертвого Тахира, а у меня в голове секундная стрелка отсчитывает.
- Что со шлюхами делать будем? Они выстрелы, наверняка, слышали.
- Ничего. Они умеют молчать. Тахир мелкая сошка. Его территорию поделят и договоримся с другими узбеками.
- Ногу убери, Зверь.
- Фима?
- Да.
- До завтра схоронись в городе. Потом разрулим. Сюда не суйся. Я утром вернусь к себе.
- Охрану все равно оставлю.
Когда за ними закрылась дверь и послышался шум отъезжающих машин, я судорожно сглотнула слюну, зная, что вот теперь настала моя очередь.
- Там, в подсобке у кухни, ведра и тряпки. Пол здесь помоешь. Уберешь за собой.
Все еще сквозь меня смотрит и вдруг за волосы схватил и к себе рванул, зашипел сквозь зубы прямо в лицо:
- Из-за тебя, сука, я только что убил троих партнеров. Сорвал хорошую сделку. Из-за твари, от которой бы не отвалилось, если бы она отсосала у Тахира. Не стала бы грязнее.
- Так почему не дал… отсосать?- глядя в глаза и чувствуя, как всю трясет от ярости и обиды. – Твои шлюхи тебе, а я ему. Все счастливы, довольны и сделка состоялась бы!
Знала, что ударит. Уже не удивилась. Схватилась за щеку, с ненавистью глядя на него и чувствуя дикое желание впиться ногтями ему в лицо.
- Потому что ты моя жена! Мою фамилию носишь! И будешь носить, пока жива! И сосать будешь у меня, и трахать тебя буду я!
- В перерывах между другими шлюхами? Лучше сейчас убей!
- И убью! - зарычал мне в лицо.
- Убей! Ты же мне не веришь! Ты же осудил меня без суда и следствия! Ни одного сомнения не закралось! Ты хотя бы видео то проверил? Посмотрел? Или ты вот так, сразу… Потому что так удобнее. Потому что можно тогда себя жалеть! Можно становиться психопатом и наслаждаться этим.
- Заткнись!
- И не подумаю! Я тебя не боюсь, Максим. Что ты можешь со мной сделать?! Убить? Убей!
Я со стола позади себя нож сгребла и сжала его пальцами. Он взгляд на мою руку опустил, смотрит как кровь по ладони стекает на пол, обвивая запястье, как красной нитью, а я даже боль не чувствую.
- На! Прирежь меня прямо сейчас. Вот здесь. И всем станет легче. Тебе, мне, Андрею. Только когда правду узнаешь, кого ты убивать станешь? Себя? Хватит смелости?
Перехватил лезвие прямо возле моей ладони и прижал кончик ножа к моему горлу, по моим пальцам потекла и его кровь.
- Прирежу… не сомневайся. Прирежу, как последнюю суку.
А у меня от его близости колени подгибаются и заорать хочется громко, истерично.
- Прирежь… жизни без тебя нет. Без доверия твоего. Сдохнуть хочу, Макси-и-им!
Выдрал из моих пальцев нож и швырнул на пол, обхватил мое лицо пятерней, пачкая кровью. То ли моей, то ли его. И вдруг впился в мои губы бешеным поцелуем, кусая, сжимая мой затылок другой рукой, с гортанным стоном, и я с рыданием обхватила его за шею дрожащими руками, отвечая на поцелуй, сплетая язык с его языком. И тут же оттолкнула, вспоминая, как шлюху лапал у меня на глазах.
- К девкам своим иди, - выдохнула тяжело дыша, – не прикасайся ко мне!
- У меня не стоит на них, - и снова к себе за затылок, сминая мои губы губами, – не хочу никого… о тебе каждую секунду.
Как голодные звери. Не целуемся – грызем друг друга, и чем больнее, тем сильнее наслаждение. Все исчезло. Лихорадит от восторга и от идиотской растерянности, когда вдруг получаешь все и сразу. Залпом… словно умирающий от жажды захлебывается глотками воды, до боли в горле и в груди. Так и я пью его. Всего, без остатка. Его запах, его голос, слова...присутствие.
Вгрызается в мой рот с каким-то бешеным рычание, и у меня подогнулись колени, удержал за спину, продолжая дико пожирать поцелуями. Они, как быстрый, голодный секс, болезненный и отчаянный. С больным удовольствием, которое имеет солоноватый вкус крови и слез.
В голове взорвался первый оргазм. Тот самый, который раздирает мозг и заставляет тело желать настоящего, адски желать, до лихорадки, когда от нетерпения дрожит подбородок и стучат зубы.
Глядя ему в глаза, сняла через голову платье и отшвырнула в сторону, оставаясь перед ним в одних трусиках. И этот взгляд. Мужской, тяжелый, горящий на мою грудь с твердыми, возбужденными сосками. Набросилась сама на его губы, впиваясь пальцами ему в волосы, другой рукой задирая рубашку, царапая его голую спину, сатанея от ощущения твердых мышц и гладкой кожи, обвивая бедро ногой и шепча ему в рот между яростными поцелуями:
- Руки, губы твои хочу… соскучилась, Макси-и-им.
В глаза смотрит и ладонью по груди скользит, оставляя кровавый след из пореза.
- Убил бы, тварь…
- Убей.
Сжимая его пальцы, пачкая своей кровью.
- Это будет больно.
- Мне и так больно… я не дышу… мне легкие разрывает без тебя.
Снова алчно в мои губы губами, жестко, сильно, ударяясь зубами, захлебываясь стонами, и дыхание оглушительно громкое. Сплетаемся вместе. Пью его глотками, выдыхая обратно. От страсти колотит крупной дрожью.
Рывком поднимает за талию. Заставляет обвить себя ногами и прижимает к стене. Возбуждение на грани фола. Все исчезло. К чертям реальность. В воздухе витает запах чужой крови и смерти, а мне кажется я наполняюсь жизнью, впервые за эти дни. Потому что у него изменился взгляд, потому что сквозь звериный мрак продирается мой Макс. Они сцепились в схватке там, на дне его взгляда, и я не даю ему думать, снова нахожу его губы, выдыхая в них тоскливую горечь.
Отодвинул полоску трусиков в сторону и одним движением заполнил до упора. Резко. На всю длину. Стонем в унисон… Надсадно, громко. И от его крика свело низ живота судорогой возбуждения. Двигается без пауз, набирая бешеные темп, долбясь на скорости. Так сильно, что из глаз брызгают слезы. Безжалостно и глубоко, раздирая на части, толкаясь в судорожно сжимающиеся стенки лона, цепляя матку. "О господи… мамочкиии… пожалуйста" вслух или про себя, задыхаясь... а по венам струится наслаждение раболепное, противоречивое, и первый оргазм полосует тело, заставляя взвиваться в его руках, орать, изгибаясь к нему, сильными судорогами сжимая его член, и он врывается в меня сильнее, жестче, в одном ритме. Я чувствую его дикость кожей, когда ничего не осталось, кроме одержимого желания обладать. Жадный и голодный, ненавидящий нас обоих за свой голод, и меня током прошибает от его ненависти, сильнее чем от любви. Она острее, она одержимей. И возбуждение держится на уровне в двести двадцать вольт. На запределе.
Я кончаю и плачу от невыносимого наслаждения. Теряя счет времени... теряя счет дикому больному удовольствию, обезумев от криков. Завывая, хрипя, плача и умоляя… нет, не остановиться… умоляя рвать на части, чтобы чувствовать НАС. Хватая его за окровавленную руку и забирая пальцы в рот, до самого горла, засасывая их и кусая, закатывая глаза и заходясь в криках, истекая потом и слезами. Представляя, что это его член у меня в горле.
Я не знаю, чувствует ли он это... сколько раз подряд меня сейчас разодрало от наслаждения грязно принадлежать ему. Принимать его в себе, с размазанной тушью, спутанными волосами, давящейся его пальцами и содрогающейся от очередных диких судорог. Выть его имя и снова сосать пальцы, принимая их глубже, расслабляясь и снова сжимаясь.