Как-то в коридоре появились двое людей, совсем не похожих на обычных гостей Воронцова. Мужчина и женщина, немолодые уже, с сединой в тускло-черных волосах, оба черноглазые, горбоносые, похожие друг на друга. Они стояли в начале коридора и диковато озирались, не решаясь двинуться дальше. Сенька первым заметил их, подошел, спросил вежливо:
— Скажите, пожалуйста, вы к кому?
Посетители глянули на него с откровенным испугом, как бы невесть чего опасаясь, а женщина так и вовсе шагнула назад, скрылась за спиной мужчины. Сенька удивился, но виду не подал. Мужчина и женщина показались ему неуловимо похожими на кого-то…
— Вам, может, к Зине? — снова спросил он. — Или к Воронцову?
— Да! Да! — резко и гортанно сказал мужчина. — К Воронцову. Да!
— Ну тогда погодите здесь, — деловито предложил Сенька. — Сейчас попробую отыскать.
Андрея он нашел не сразу, а когда вернулся с ним вместе, возле странных посетителей уже суетилась Зина. Она что-то быстро говорила им, округло взмахивая коротенькими ручками и то и дело улыбаясь ласковой бегучей улыбкой.
Но ни мужчина, ни женщина не слушали ее и, кажется, даже не смотрели в ее сторону. Они смотрели туда, где у широкого окна, чуть облокотившись на подоконник, с обычным для нее отрешенным видом стояла Гаянэ.
И тут Сенька понял. Изможденные лики мужчины и женщины и прекрасное лицо Гаянэ были до странности схожими.
— Это чего, родственники ее нашлись, что ли? — прошептал он, дернув Воронцова за рукав.
— Нет, — также шепотом ответил Андрей. — Тоже грузины, сваны. Потому и кажутся похожими, у них трое сыновей погибли. Во время землетрясения.
— А-а! — протянул Сенька и склонил голову в знак уважения к чужому горю.
— Иди к себе! — подтолкнул его Воронцов.
Сеньке очень хотелось посмотреть, что будет дальше, но ослушаться Воронцова он не решился. Да и спрятаться в коридоре было негде. Знал: у себя изведется от скуки и любопытства. Поэтому зашел к Глашке.
Девочка сидела на столе, обхватив колени, смотрела в окно. Увидев Сеньку, не обрадовалась и не огорчилась. Сенька привычно сжал зубы, заметив Глашкин пустой взгляд, однако сказал бодро:
— Там грузины пришли. Наверное, хотят Гаянэ забрать… — Глашка ничего не сказала, и Сенька ответил сам себе: — А чего? У них дети погибли, у нее — родители. А в горах воздух чистый… Только вот пойдет ли она?
— А кто ее спросит? — вдруг включилась Глашка.
— Ну, как же! — возмутился Сенька, а потом задумался: «И в самом деле — как спросить Гаянэ?»
Осторожно выглянул в коридор. Там уже никого не было.
— Ушли! — сказал Глашке.
Девочка не шевельнулась, все также смотрела в окно, за котором не было ничего, кроме облупившейся стены соседнего дома. Сенька вздохнул и, тихо прикрыв дверь, вышел.
Воронцов появился только к вечеру, долго сидел у Зины, потом вышел в коридор, сполз спиной по стене и окаменел, глядя в тускнеющее окно, на фоне которого диковинными колючими шарами чернели Зинины кактусы.
Сенька присел рядом, долго молчал, потом спросил:
— Ну чего? Забрали они Гаянэ?
— Заберут, — сказал Андрей, вздохнул и добавил, словно доказывая: — Ей там лучше будет. Свои, и людей нет.
— Где — там? — спросил Сенька.
— Горы, — коротко ответил Воронцов, потом обернулся к Сеньке: — Как: тебе Гаянэ?
— На нее смотреть трудно, — подумав, сказал мальчик.
— Да, — живо подхватил Воронцов. — Трудно, правильно. Ее красота глаза слепит. И вызывает у кого что. У одного — чувство вины, не поймешь за что, у других — злобу темную.
— Ну уж… — усомнился Сенька.
— Точно, точно, — утвердил Андрей. — Здесь неясно все. Кто знает, сколько я еще смогу… — Он оборвал сам себя, замолчал, перемогаясь.
Сенька тоже молчал, вспоминал наставления Коляна: «Коли кому невмоготу, так сам тебе все расскажет. А в душу никому лезть не моги, западло это…»
— Ей без людей лучше, — снова заговорил Андрей. — У нее свой мир. И родителям приемным в радость — будет о ком заботиться…
«А потом?» — хотел спросить Сенька, однако не спросил, потому что чувствовал: Андрею и так хватает. Под завязку. Спросил другое:
— Вы знаете, Андрей… Глашка, она…
— Знаю. — Воронцов хрустнул длинными пальцами, потер виски. — Знаю и ничего сделать не могу. Закрыта она. Для меня, для всех… Понимаешь, как это противно?
— Понимаю… — вздохнул Сенька. — Мне иногда беситься хочется…
— Нельзя тебе беситься, — строго сказал Воронцов. — Сам знаешь. И Глашке не поможешь, и другим дорого обойдется…
— Да уж…
Разговор иссяк сам собой, и надо было встать и уйти. Но уходить Сеньке не хотелось. Рядом с Воронцовым было спокойно. Сенька отлично понимал, что это все ерунда, но иногда ему казалось, что Андрей может ответить на любой вопрос.
Андрей… Почему он возится с ними? Как объяснял лохматому Игорю? А сам? Вдруг потрясающая мысль пришла в голову Сеньке. Как же он раньше-то не догадался?! Сенька вскочил на ноги, сверху вниз глянул в черные воронцовские глаза:
— Андрей, а вы-то сами кто?
— Я? В каком смысле — кто? — возвращаясь откуда-то издалека и медленно удивляясь, спросил Воронцов.
— Ну, вот я — барабашка, Глашка будущее предсказывает, Роман — космонавтов видит, а вы? Все вместе — да?
Поняв, Андрей рассмеялся невеселым смехом.
— Я никто, Сенька… Понимаю, тебе трудно в это поверить, но это так… Ты знаешь, я стараюсь не врать вам…
— Да… Нет! — Сенька упрямо помотал головой. — Но ведь все эти люди, которые ходят к вам… Я же слышал, как вы с ними разговаривали… Все эти чакры, мантры, энергии, ауры, маги… Они же вроде все это видят. Значит, и вы?..
— Нет, Сенька. — Андрей опустил голову на скрещенные на коленях руки и говорил тихо, глядя в пол. — Я ничего этого не вижу и не знаю. Хотя и не могу не верить тем, кто мне об этом говорит. Не могу не верить, потому что у меня есть вы…
— И вы, Андрей, хотите, чтобы я… чтобы мы тоже?..
— Нет, не хочу, — усмехнулся Воронцов. — Не могу я вам желать того, чего не знаю…
Помолчали опять.
— Тогда давайте к Глашке зайдем, — возвращаясь к тому же, умоляюще сказал Сенька. — Она хоть при вас не крысится и, может, разговаривать станет. Да и я при вас меньше злюсь…
Глашка, вытянувшись, лежала на кровати и смотрела в потолок.
— Здравствуй, Глаша, — ласково поздоровался с ней Воронцов.
— И вы здравствуйте, — ответила Глашка и села, подтянув колени к подбородку.
— Мы вот с Сенькой зашли тебя навестить…
Глашка глянула на Сеньку с откровенной враждебностью, но промолчала.
— Скучно вам тут? — спросил Андрей у Глашки и Сеньки одновременно и, не дожидаясь ответа, предложил: — Сходили бы когда погулять. Город посмотреть…
— А можно? — загорелся Сенька.
— Отчего же нельзя?
Андрей притворился удивленным, а Сенька вспомнил, что за все время пребывания в клинике он ни разу и не пытался никуда выбраться из нее. «И в самом деле… — изумился он сам себе. — Мне же никто никогда не говорил, что нельзя выйти… Почему же я?..»
На Глашку предложение Андрея не произвело никакого видимого впечатления.
— Так и сходите. Проветритесь, — утвердил Андрей. — А я еще вот о чем хотел вас спросить… Давно уже, да все как-то не складывалось… Вы чего собираетесь делать-то в жизни? Кем хотите быть? Ты, Глаша?
— Никем не хочу, — сразу же откликнулась Глашка. — Все равно мне.
Андрей вздрогнул, помолчал, потом вопросительно глянул на Сеньку:
— А ты?
— Я бы хотел… — потупился мальчик. — Только не выйдет, конечно… Я понимаю, кто меня возьмет…
— Ну, ну, — подбодрил Андрей.
— Я бы в цирке хотел работать, — наконец выговорил Сенька.
Даже Глашка взглянула на него с удивлением, а Воронцов, подумав, спросил:
— А кем же работать? Дрессировщиком? Фокусником? Или, может, клоуном?
— Не, что вы! — замахал руками Сенька. — Что ж я — придурок, что ли? Не понимаю, что ли? Это ж на артиста учиться надо и вообще… Куда мне! Я бы этим хотел быть… Ну, которые выносят все, расставляют… В форме такой…
— Униформистом, что ли?
— Ну, наверное, — нерешительно согласился Сенька.
— Да-а, чудеса. — Воронцов задумчиво поскреб затылок. — А отчего же так?
— Ну, хочется мне, — попытался объяснить Сенька. — Там красиво все, и люди вокруг красивые. Артисты… Делать для них все… А эти, униформисты, они иногда и сами… С клоунами там или подержать чего. И всегда скажут, чего делать… А еще, может… — Сенька мечтательно закатил глаза. — Я так думаю: вот они там всегда внизу стоят, когда те наверху номера крутят. Страхуют, значит. А там — музыка, свет такой таинственный. И вот бывает же, что у нее не выйдет там чего, или веревка оборвется, ну…
— И чего тогда? — подалась вперед Глашка.
— Ну, тут я ее и поймаю, — скороговоркой докончил Сенька, глядя на носки своих ботинок.
— Ха! Поймаешь, как же! — мстительно усмехнулась Глашка. — Так и шмякнется об эту, об арену. И в лепешку! И так ей и надо!
— Да ну тебя, Глашка! — отмахнулся Сенька, а Воронцов испытующе глянул на девочку и сказал:
— Ну, кто знает, Сенька! Может, и сбудется…
Глашка ничего больше не сказала, демонстративно вытянулась на кровати и снова уставилась в потолок,
* * *Гулять Сенька пошел на следующий же день. Один.
Глашка отказалась, а Роман боялся машин, так что Сенька ему даже и не предлагал. Побродил по улицам, поглазел на афиши, соскучился, вернулся, уткнулся носом в очередную книжку. Вечером сказал Глашке:
— Все! Без тебя не пойду. Тоска одному. Так и считай: коли я зачахну без свежего воздуха — ты одна виновата.
Глашка улыбнулась саркастической бледной улыбкой, однако качнула головой:
— Ладно. Пойду с тобой. В другой раз.
Сенька обрадовался, принялся соображать, чем бы таким Глашку в городе развлечь. В голову, как назло, ничего не лезло. Отложил на потом, пошел на второй этаж, к телевизору.
Телевизор, про который Сенька спрашивал у Романа в первый день знакомства, в клинике был. Воронцов велел всем смотреть его. Особенно всякие новости.
У Романа — свое кино, Глашка иногда смотрела фильмы с убийствами. Сидела в кресле, свернувшись крендельком, и глаза у нее горели зеленым кошачьим огнем. А так к телевизору ходили больные с четвертого, с пятого этажей, а из воронцовских — Сенька, один. Да и то не совсем понимал — зачем?
«Чтоб знать, чего делается», — отвечал Воронцов. «Да они все про что-то не про то показывают!» — хотел было возразить Сенька, но не решался, потому что сам чувствовал: коряво и непонятно.
Смотрел одинаково тоскливые новости, слушал сытых, хорошо одетых мужчин, которые, сплетая толстые пальцы, говорили с полированных трибун про то, что народ голодает и льется кровь. Сенька слушал их вполуха и с тревогой вспоминал мать. Как там сейчас в Сталеварске? Отчим в смены работает — не помощник.
«Сволочи мы все же с Коляном! — мысленно каялся Сенька, бездумно рассматривая депутатов, сменяющих друг друга на экране. — Бросили мать одну. Нет чтоб жратвы промыслить. Дите ж дома не кинешь… Отчим после смены спит — пушкой буди, не разбудишь… Ну ничего, вот вернусь я…» Как это будет и когда, Сенька не знал и не загадывал, но совесть, словно больной зуб, заговаривал обещаниями.
Как-то раз сходили в цирк. Воронцов, видно, рассказал Зине про Сенькину мечту, она подсуетилась где-то, принесла широкую розовую ленточку — пять билетов. Пошли: сама Зина, Глашка, Сенька, Роман и еще Вера — худенькая черноглазая девочка лет восьми, которая появилась уже после Сеньки и про которую никто, даже Глашка, ничего не знал.
Зина очень старалась, чтобы все было хорошо, и даже в перерыве побежала очередь за мороженым занимать, но все равно как-то не склеилось. И мороженого не хватило — невеличку Зину оттеснили из очереди.
Роман что-то бормотал себе под нос, Глашка словно пропускала сквозь себя окружающее, как будто была прозрачна, как оконное стекло, Вера вдруг заплакала в середине представления, когда на арену выбежали тигры и дрессировщик защелкал бичом, рассаживая их по тумбам. Не то испугалась, не то тигров пожалела — никто не понял. Сенька пожирал глазами веселых, ладных униформистов, которые удивительно быстро и ловко таскали коробки, ящики, раскатывали и скатывали ковры, собирали диковинные цирковые конструкции, и дико, до ломоты в затылке, завидовал им.
Глашка, конечно, угадала его чувства, скроила на своей физиономии крысиную гримаску и прошептала на ухо:
— Как же! Как же! Так тебя в цирк и взяли!
Сенька хотел было стукнуть ее по загривку, но сдержался (не затевать же в цирке скандал!), отвернулся и стал смотреть под купол, туда, где медленно, рассыпая по всему цирку снежные искры, вертелся большой шар, выложенный зеркальными квадратиками.
* * *В один из четвергов Сенька полчаса напрасно прождал Воронцова под дверьми физкультурного зала.
Сначала даже обрадовался, как в школе, когда учительница заболеет, потом встревожился — Андрей никогда не опаздывал, а тут вообще не пришел. Стало так неуютно, что даже ладони зачесались. Сенька поскреб их ногтями и, перепрыгивая через две ступени, побежал наверх, к Зине, — спросить.
Воронцов и был наверху. Сенька разлетелся, стукнул ладонью в Зинину дверь и, не дождавшись ответа, распахнул. Застыл на пороге, раскрыв рот.
Андрей сидел за столом, уронив голову на сложенные руки, и глухо не то стонал, не то всхлипывал. Зина, вровень с ним, сидящим, стояла рядом и маленькой короткопалой ладошкой гладила Воронцова по волосам. Заметила Сеньку, и такая несусветная злоба отразилась на ее обычно ласковом круглом личике, что Сенька даже головой затряс: не примерещилось ли?
— Уйди! — прошипела Зина.
Первая мысль у Сеньки такая и была: уйти поскорее и дверь закрыть. Вторая — другая. Что-то такое страшное приключилось — это ясно. И Воронцова в беде бросать нельзя. Зина — что? Баба, к тому же недомерка, как Глашка говорит. Чего она может! А он, Сенька, может, и сгодится на что…
— Не уйду, — спокойно, но решительно сказал мальчик, выдерживая яростный Зинин взгляд. — Скажите, чего случилось?
Зина вновь зашипела, бессильно, как раздавленная змея, последний раз провела рукой по смоляным Андреевым волосам.
Воронцов поднял голову, не вдруг узнал Сеньку. Лицо у него было серое, как бумага, в которую рыбу в магазинах заворачивают.
— Андрей, чего?! — задохнувшись от жалости, спросил Сенька. — Может, подсобить? Вы скажите только…
— Гаянэ… — тихо сказал Андрей. Зина предостерегающе подняла руку, но он отмахнулся от нее. — Пусть знает все…
— Умерла?! — ахнул Сенька, и словно из пустоты глянули на него лучистые ласковые глаза.
— Нет… Не знаю… — сморщившись от боли, Андрей тряхнул головой. — Украли ее… У тех, у грузин… Зачем?.. Боже! Милиция розыск объявлять не хочет. Говорят, раз со странностями, могла сама уйти… Они спрашивают… — Андрей повернулся к Зине, глянул ей в лицо огромными, полубезумными глазами. — Они спрашивают: не является ли Гаянэ социально опасной? Гаянэ!! — Андрей снова уронил голову, стукнулся лбом об крышку, пробормотал глухо: — У меня даже фотографии ее нет — показать. Я боялся…
— Я знаю! — завопил Сенька.
Андрей и Зина разом вздрогнули от его крика.
— Я знаю! Это уборщица! Она! Подговорила кого. Ей Гаянэ алмаз подарила! Уборщица — точно!
— Что за вздор? Не болтай попусту, — поморщилась Зина, — без тебя тошно!
Однако Андрей снова поднял голову, в глазах его блеснула отчаянная надежда.
— Какая уборщица? Расскажи! — потребовал он.
Сенька рассказал, что знал, и добавил еще немного — для достоверности. Андрей вскочил, заметался по тесному Зининому кабинету, опрокинул горшочек с папоротником. Сенька едва успел поймать его.
— Да, да, это хоть что-то, — бормотал Воронцов. — Это хоть какая-то ниточка, за которую можно ухватиться. Надо позвонить… Нет, надо ехать! Я поеду!
Мальчик смотрел на Воронцова с испугом и надеждой, Зина — с выражением, которое Сенька не сумел бы обозначить словами.