— Что ты сделала, что тебе это рассказали?
— Деньги, милочка, деньги. — Она глубоко задумывается. — Звонил папа. Я попросила через его людей проведать обстановку: они осматривают наш офис. Наша фирма, мне кажется, мертва. Кто-то удалил клиентскую базу и данные по всем заказам. И деньги… Сейф пустой…
— Утром кто-то взломал сайт, — добавляю я. — А Ире угрожали. Она звала меня, но я ничего не заподозрила. Лер, вдруг она мертва из-за меня?!
Пытаюсь выстроить стройную цепочку, но звенья рушатся. Оглядываюсь на синюю «Мазду» и её водителя. Ощущаю на себе его цепкий взгляд.
— Глупости, откуда тебе было знать, что всё взаправду. — Она закусывает ноготь. — А по поводу сайта… хм… вряд ли тут замешаны одни и те же люди. По словам Кирилла, взлом — дело новичка. Но из запертого сейфа новички не уносят всё… И база… У кого был доступ к ней, кроме нас? Нелепость…
— Лер, а ты не считаешь случившееся спланированным? Посуди сама: деньги, база, угрозы Ире и её убийство. И мертва ли она? Раз нет тела, её могли шантажировать, и она сама открыла сейф.
— Где она тогда?! — в потухших глазах Леры зажигается огонек.
— Мы разберемся, — обещаю я. — Тебе нужно домой. Выпей успокоительного и постарайся расслабиться. Иру найдут, — добавляю: — живой, и с деньгами всё будет ясно. Базу наберем вновь. «Ли-бертэ» не рухнет.
— А ты? Подбросить тебя куда-нибудь?
— Нет, — хмыкаю. — Меня отвезет знакомый.
Почему я не рассказала Лере, что моя жизнь висит на волоске? Может, потому что тогда Лера подумала бы на Герасимова. Но нет, это не он. Я вижу по нему, я читаю его, я слышу его мысли — он мог бы причинить боль мне, но не Ире.
Возвращаюсь к своему палачу. Он напряжен, требует рассказать всё, что происходит. И я рассказываю: без единой слезинки или эмоции. Сухо, строго, по фактам.
— Саша, послушай меня, — потирает виски. — Тебе и так придется несладко. Давай так: ты мне отомстила за молодость, я тебе заплатил за твою месть. И на этом разойдемся как нормальные люди? Но если еще раз появишься у моего дома — клянусь, я довершу до конца то, что не смог сегодня.
Он сжимает кулаки. Я грустно улыбаюсь и под стон разбушевавшегося ветра ухожу прочь. Лучше бы меня прикончил Герасимов, чем завтрашний день.
Ира мертва, компания загибается в муках. Ты сдохнешь через три дня, писал Герасимов. И был чертовски прав.
30.
Никита наслаждался скоростью. В отличие от Саши, трясущейся, едва стрелка спидометра доходила до восьмидесяти километров, он чувствовал себя живым от ста и выше. Та авария доказала: судьба обожает играться, но пока ты у неё в любимчиках — тебе посильны любые повороты. Его старушка-«Мазда» разогналась и с ревом, полным ярости, пронеслась по проспекту, минуя светофоры.
В голове гудело. Он отпустил Сашу, потому что не смог бы причинить ей вреда. Да и не только ей, если вдуматься, но ей — особенно. На секунду ему показалось, что сможет. Когда увидел на пороге своего дома — глаза застлала кровавая пелена. На импульсе увез из города. Но потом Саша заявила про ребенка… И в Никите замкнуло. Она не врала. Он знал запах её вранья, приторный до невозможности. А тогда воздух горчил.
Да и без ребенка не смог бы… Те пять минут (Никита засек), что Саша провела на улице — он ходил по дому взад-вперед и выглядывал в окно: как она там, нормально ли ей. Хотел ведь наказать, заставить страдать, а страдал сам.
Ребенок и звонки от Леры. И остекленевшие глаза Саши. Нет, сказал себе Никита. Высшее её наказание: существовать. Одной.
Блин, как напыщенно и глупо, будто вздумал поиграть в богов. Никита скривился от собственных мыслей. Он вывернул руль, чуть не въехал в припаркованный автомобиль. Задумался.
Надо восстанавливать свою жизнь: работу, учебу, связи. Но с чего начать? Его ненавидят все родные, кого он знал.
Никита достал телефон. Пропущенный от Серого. В сердце кольнуло дурным предчувствием. Друг клялся, что никогда больше не наберет номер Никиты.
— Сереж? — спросил, дождавшись, когда гудки сменятся тишиной.
— Ник, Аленка беременна. От другого.
Никита выругался.
— Если ты о…
— Нет же! — Серый прорычал. — Мы с ней переговорили, и оказалось, что не ты единственный побывал в её ласковых и нежных объятиях. Таких счастливчиков много. А от меня детей она никогда не хотела. Помнит тот аборт и говорит, что я ей противен. Ник, на кой она со мной жила?
— А ты у неё спросил?
Улицы поплыли. Никита тщетно пытался сконцентрироваться. Боль лучшего друга передалась ему — недаром дружили с начальной школы. А тот случай под Новый год, когда они с Аленой были пьяны и абсолютно несчастны, ничего не значил. Они оба раскаивались после содеянного, по крайней мере, Никите казалось, что оба.
— Спросил, — выплюнул Серый. — Я чувак с квартирой, за которого она ухватилась, чтобы было не так тяжело подниматься в жизни. Дескать, ей в коммуналке с сестрами-братьями жилось не ахти, а я же увез в чистенькую хату — вот она и была признательна. И спала с другими! С фитнес-тренером, инструктором по вождению, — он принялся перечислять ледяным тоном, — тобой, однокурсником.
— Серый…
Никита не представлял, как закончить успокоительную фразу. Будь для друга Алена одной из многих, он бы назвал её крепким словцом и предложил выгнать пинком под зад. Но Серый любил свою Аленку до одури, наслаждался её вздохами, считал движения её ресниц. Любой каприз жены, пустяковый или глобальный, он исполнял моментально. Когда та захотела шубку, Серый, бедный студент, устроился грузчиком в ночные смены. Но шубку-то купил. Никита думал, что так любить невозможно, пока не познакомился с Сашей… заново.
— Короче, Ник, забудь сказанное мной. Я-то думал, ты — предатель, а оказалось, сам пригрел под боком лживую тварь.
Серый замолчал.
— Что ты будешь делать?
— С кем? С ней? Выставлю за дверь сегодня же, пускай едет хоть к родителям, хоть к любовнику, хоть на помойку жрать крыс.
Никита другу поверил — тому будет сложно, но он совершит обещанное.
— Если что — звони, — напомнил напоследок.
— Ты тоже, — согласился Серый и нажал на сброс.
Никита, остановившись, купил в продуктовом пятачке газированную воду и жадно пил её. Кровавая пелена не спадала — на душе было гадко, и пальцы, сжатые в кулаки, требовали расправы. Если бы не Саша и её «разоблачение» — Серый жил бы спокойно. Да, в неведении, но без встрясок. И Никите не приходилось бы в разговоре с другом держать дистанцию, потому что непонятно: простил тот его или только притворяется. У него не так много друзей, чтобы разбрасываться ими… А та ночь вдвоем с Аленой — черт, да он сам трижды проклял себя за то, как поступил. Напился до беспамятства и даже не понимал, что творит и с кем. Наутро вместе с осознанием пришел дикий стыд. Но не мог же он прийти к Серому и сказать: «Ты знаешь, я тут нечаянно переспал с твоей женой». Или мог?..
Когда лифт выпустил Никиту на его этаже, у двери уже сидела на чемодане Алена. Встрепанная и не накрашенная, она ковырялась одним ногтем под другим.
— Ну, здравствуй, — не сказала, но прошипела по-змеиному.
— Если ты думаешь остановиться у меня, — Никита кивнул на чемодан, — сразу нет. Плохая идея.
— А у кого?! — Она подскочила. — Если бы не происки твоей бабы, я бы нормально существовала с Сережей. Но нет, он же заладил: объяснись, чем я тебя не устраивал, расскажи, что у тебя наболело. Давай к психологу сходим, — она скривилась, точно съела разом весь лимон, — он нам поможет… За что ты так со мной поступила…
— И ты решила рассказать? Так сказать, добить парня.
Никита оттеснил плечом Алену и вставил ключ в замочную скважину, но не провернул, намекая, что домой он войдет один. Жена Серого — настоящая, но практически бывшая, — мерила шагами общий коридор. Она изменилась, милая девочка с рыжими кудрями пропала, и на её место пришла взбешенная фурия, классическая стерва.
— Да он меня взбесил! На кой ляд мне мужик, который вместо того, чтобы избить обидчика, лезет ко мне с нытьем?
— То есть ты не виновата? — продолжил допытываться Никита.
— С тобой — ни разу. Кобель не захочет…
— Я был пьян и туп, признаю. Но в туалет себя затащил не я и лапал тоже не я. Мы оба виноваты, не отрицай этого. Но ты сама рассказала об остальных, я тебя за язык не тянул. Иди отсюда, Алена.
Неужели можно так свыкнуться с ролью невинной овечки, что никто не заподозрит обмана? Алена продажная и грязная, а как изображала ангела… Впрочем, мать Серого с самого начала была против их отношений. Бабка, помнится, и вовсе на свадьбу не приехала. А Серый сказал так: «Кто против моей супруги — тот против меня» и подарил Алене свадьбу мечты, в которую вбухал баснословную сумму.
— Ник! — она ухватилась за его локоть цепкими коготками. — Пожалуйста! Денек-другой! Мне некуда идти… Ник, не будь подонком! Я ношу под сердцем ребенка…
Ага, чьего-то, да только не Сережкиного.
Никита, скинув с себя пальцы Алены, щелкнул замком и, войдя внутрь квартиры, проворно закрыл дверь. Она трезвонила до тех пор, пока он не отключил звонок — следом верещала и молотила кулаками. Угрожала, обвиняла во всех грехах, клялась покончить с собой или исписать его дверь ругательствами. Никита врубил душ, залез под обжигающую струю воды и шум перекрыл вопли Алены. Он бы впустил её, но не сейчас — сейчас ему хотелось одиночества.
Неужели все женщины такие, как она или Саша?
Впрочем, нет. Они обе поломаны. Алену сломал аборт, Сашу — травма. Они — уже не люди. Пустые оболочки, наполняющиеся злобой.
Можно ли вернуть тех, прежних девочек с наивными глазами? Или уже поздно?
Никита представил, как сейчас корчится Саша, как ревет, поджав колени к груди. Как ей мучительно больно и страшно. И наверняка одиноко даже с Егором.
Ему захотелось поехать к ней, встряхнуть и заставить жить.
Но он смог задушить этот порыв на корню.
31.
Егор не дома, но нестерпимо воняет его одеколоном. Тугой запах, крепкий, перенасыщенный. Его слишком много. Меня тошнит, но иначе, нежели день назад. С Егором пора расстаться. Разрушу его мир покоя, но не его вина, что он — пешка в игре, которую я проиграла. Проиграла, ведь Никита даже не стал меня добивать. Он способен на извращенное сострадание, а я — нет.
Обычно меня раздражает уют в квартире Егора. Даже когда я въехала сюда с тремя чемоданами шмоток, здесь было чистенько. У каждой вещички своя полочка, белье разложено по ящичкам, те подписаны. Неужели холостяк способен забыть, где валяются его носки?! Я добавила в размеренную жизнь Егора хаоса. Порою забываю скинуть туфли или, раздеваясь, складирую одежду на стуле. Он ворчит и просит делать «правильно», но от самого этого слово — пра-ви-ль-но — меня воротит. Обычно, но не после двух ложек крепкого успокоительного, которое я купила в аптеке по пути домой. Мне уже не хочется повеситься или перерезать вены одним нажатием лезвия.
Определенно, нам следует порвать друг с дружкой.
Бездумно листаю Ирин профиль в социальной сети. Великолепная женщина, которая за два года оторвалась на десятилетия вперед. Знала что-то, и старалась жить на полную катушку. Вот она на слоне в Индии, вот в Китае, окруженная обезьянками. В фешенебельных ресторанах и клубах, попивая коктейли с экзотическим названием или дорогое вино. Ира меняла платья, скупала украшения. У неё не осталось любительских фотографий; она стерла подростковые снимки, едва смогла позволить фотосессию у фотографа, который берет пять тысяч рублей за час съемок.
Мамочки, какая же она живая на этих снимках! И в сети была всего-то час назад.
До меня доходит медленно. Невозможно! Час назад мы неслись по мокрому асфальту к Лере. Совпадение или… Ира жива?! Я набираю раз за разом номер её телефона — длинные гудки, срывающиеся в пустоту. Вою, обхватив плечи и впившись ногтями в кожу.
Конечно, я наивная дура. Сколько раз бывало, что я целый день не имела возможности выбраться в интернет, а в статусе значится «онлайн»? Да миллионы. Ира мертва. Окончательно и бесповоротно.
Но где её тело?
Из раздумий выводит матушкин звонок. Отвечать или забить? Добавить мать в черный список и никогда больше не слышать её скрипучего голоса? Кто она мне, в самом деле? Ладно, последний шанс.
— Сейчас же приезжай! — В голосе матери истеричные нотки. Она вешает трубку, едва я открываю рот для вопроса.
Укол в сердце, не хватает воздуха. Мать никогда не зовет меня к себе просто так. Неужели случилась какая-нибудь трагедия и наверняка по моей вине? А вдруг Вадика похитили и требуют выкуп или угрожали маме?
Да, ни с матерью, ни с братом у меня не сложилось теплых чувств, но они — моя семья. Всё, что осталось. И если ними произойдет беда — я себя не прощу.
Такси подъезжает спустя пять бесконечно долгих минут, за которые я успеваю представить десятки мучительных сцен пыток. От успокоительного пошатывает, и на нетвердых ногах я добираюсь до машины. Водитель осматривает придирчиво, даже с презрением. Считает меня пьяной идиоткой, которая посреди недели едет к какому-нибудь бывшему, чтобы излиться ему в плечо от бесконечной любви? Или мне так кажется?
Расплачиваюсь. Выбегаю. Хромая нога вновь подводит. Падаю как подкошенная. И так, стоя на одном колене, и реву от бессилия.
В окнах маминой квартиры горит свет — мне туда. Меня ждут. Меня попросили срочно приехать.
Тогда
32.
Для ужина Саша нарядилась в белое платье по колену и напоминала… невесту. Подошла к ожидающему у машины Никите, вся такая невесомая, легкая, в босоножках на завязках. Мазнула поцелуем в щеку. Аромат духов впитался Никите в кожу. Он стряхнул наваждение.
Она окончательно изменилась, от той девочки-гимнастки не осталось ни одной черточки. Саша даже улыбалась иначе, одними краешками губ, а не во весь рот, и смотрела с толикой настороженности.
— Присаживайся, — он галантно открыл ей дверь и помог забраться на переднее сидение.
Саша осмотрелась и, тронув «вонючку» в виде шарика, хихикнула:
— Как мило!
Никита неопределенно повел плечами. Ну, может, со стороны и мило — ей виднее.
— А твоя мама… она… — Саша прикусила губу. — Раньше она не жаждала со мной общаться.
— Глупенькая! — Никита вырулил с переулка на шоссе. — Столько лет прошло.
— Ты не сказал, кто я такая? — с неожиданной серьезностью спросила Саша.
— Нет.
— Ник, — она опустила взгляд, — не говори, ладно? Раньше я не сильно ей нравилась. — Она провела пальчиком по окну. — Можно мы познакомимся заново? Нет, если она, конечно, вспомнит…
Саша задумалась.
— Ничего не скажу, — пообещал Никита. — Мало ли на свете Саш.
— А как ты меня представил?
— Своей девушкой.
Она приложила ладошки к губам, а Никита довольно усмехнулся. Растаяла.
Мама ждала их на другом конце города у накрытого, как для праздника, стола. На белоснежной, в цвет Сашиного платья, накрахмаленной скатерти высились тарелки с разносолами, салатами, как экзотическими типа курицы с ананасами, так и с привычным Никите «Оливье», которое у мамы получалось просто божественным. Бутылочка шампанского стояла на краешке стола, запечатанная и запотевшая, недавно вытащенная из холодильника. Это алкоголь для дам, специально для находящегося за рулем Никиты мама выставила компот собственного приготовления. Короче, к встрече подготовилась — будь здоров.
Саша застыла в проходе, когда увидела всё это великолепие, играющее хрустальными бликами при свете электрической люстры.
Мама кинулась к Никите, зацеловала его в обе щеки, и, наконец, обратила внимание на Сашу. Глянула придирчиво. О да, так умеет только мама: посмотреть на человека так, будто он — товар в магазине, причем уцененный и не очень-то качественный. Но Саша, к удивлению, взгляд выдержала и представила, улыбнувшись:
— Александра.
— Анастасия.
— Анастасия Федоровна, — поправил Никита.
Мама надула губы. В последнее время она окончательно заделалась кокеткой, и нельзя сказать, что Никите такая перемена нравилась. Мать — на то и мать, чтоб всегда быть женственной, взрослой и строгой, а не девочкой с косичками. Но ладно, после развода ей тяжело, можно и понять…