— Угу, — внушительно кивнула Стэльмах.
— Маринка, правда… ну ты и дала вчера жару, — подруга хлопнула ее по коленке, — сидела-сидела и отключилась. Ты чего это?
— Сама не знаю, — задумчиво проговорила Марина, вспоминая, на каком моменте душевные посиделки для нее оборвались.
Сидели они все вместе — она с Нинкой, Серёжка с Витькой, да еще какой-то их приятель — пили, общались, смеялись, разговаривали. Потом Витька куда-то смылся. Дальше она плохо помнила. Как в квартире у Мажарина оказалась, вообще не помнила.
— Нинок, будь умницей, организуй нам завтрак, а? — попросил Сергей.
— Ага, сейчас. Я тоже, кстати, есть хочу.
— Стэльмах, а я смотрю, ты совсем бесстрашная. — Подождал, пока дверь за Ниной закроется, и уселся на кровать.
— А чего мне бояться? Что насиловать полезешь? Так я расслаблюсь и получу удовольствие.
— Даже так?
— Вполне. Или ты думал, что я девственница хрустальная и рассыплюсь под тобой?
— Нет. Так я точно не думал. Всяко думал. Но только не так.
— Постеснялся раздеть меня?
— Нет, — качнул головой.
— Что же тогда?
Сергей сунул руку под одеяло, взял Маринку за щиколотку и потянул к себе. Девушка не сопротивлялась. Наоборот, чуть расслабилась и под его давлением проехала по постели, сбив в кучу одеяло. Откинув его, она села рядом с Мажариным и закинула ногу ему на бедро.
Они замолчали. Это было спокойное, но рождающее внутри у обоих особенное нервное напряжение молчание, толкающее на поступки. Однако любые поступки сейчас неудобны, потому что с ними Нинка.
— Как забавно всё это, — медленно произнесла она и чуть улыбнулась знающей улыбкой.
— Что?
— Всё.
— У нас такие разговоры с тобой все глубокомысленные, тащусь. Прям чувствую, что мы друг друга понимаем, — слегка съязвил он.
Есть такие девки, которые просто рождены мужикам кровь сворачивать. С молоком матери, наверное, эту способность впитывают. Стэльмах такая.
От одного ее взгляда всё внутри переворачивается. Улыбается она, будто всё наперед знает.
Ничему не удивляется, ничего не боится. Голова трещит, наверное, после вчерашнего, а глазом не моргнет. Ни стеснения на лице, ни неловкости. Но взвинчена. Глаза поменялись. Взгляд заострился и перестал быть спокойным.
Чтобы проверить реакцию, залез ей под футболку и не грубо тронул пальцами чуть ниже груди. Маринка моргнула, напряглась и вздохнула глубже, будто толкаясь навстречу его замершей руке. И снова вздохнула, не выдыхая.
— Пойдемте завтракать! — заорала Нинка из кухни.
Маринка с тайным сожалением оторвалась от Сергея и вышла из комнаты.
— Мажара, понравилась тебе моя Маринка? — довольно спросила Нинка, пока Марина была в ванной.
— Обязательно. — Сергей уселся за стол и прислонился плечом к стене.
Нинка расставила тарелки с яичницей, насыпала в вазочку мелкого печенья и налила всем кофе.
— Она такая прям штучка, да?
— Прям штучка, да.
— Как ты любишь, да?
— Как я люблю, да.
— Серёга! Ты можешь что-нибудь нормальное сказать?
— Нет, не могу. Вилку подай, а то я хоть и не мажор, но руками есть как-то не привык.
— Блин, — Нинка вскочила и ринулась к ящику со столовыми приборами, — ты меня заболтал.
— Ну, всё утро тебя тут забалтываю.
— Пригласи ее сегодня куда-нибудь погулять.
— В Куршавель.
— Ой, ты даже не парься… — начала Савина, махнув рукой.
— Даже и не собирался париться, — оборвал девушку, легонько щелкнув по носу. — Уймись, я сам разберусь.
Нина вздохнула и принялась есть яичницу с колбасой.
* * *
Марина вышла из такси и долго не могла войти в дом. Егоровская машина в гараже, гараж открыт, значит братик дома. Выкурив сигарету, Стэльмах открыла дверь и воровато протиснулась внутрь.
Никем не замеченная, она благополучно пересекла холл и уже взбежала по лестнице, но остановилась. Услышала громкие женские стоны. Это Егорка снова у себя какую-то шлюху порол, а та орала так, словно ее не трахали, а резали.
Выругавшись про себя матом, Маринка сбежала вниз, прошла через гостиную в кухню и налила себе холодного апельсинового сока. Барная стойка была заляпана чем-то липким, в раковине скопилась грязная посуда. На полу валялись пустые бутылки из-под коньяка и виски.
Урод. Даже посуду в посудомойку не может засунуть. Не будет она этот срач разгребать, пусть сам домработницу вызывает.
В гостиной не лучше. Хотела сесть на диван, но на нем валялись шмотки совокупляющейся на втором этаже парочки.
Отойдя подальше, уселась в кресло у окна и скривилась от омерзения, словно в нос ударил запах грязного белья.
Господи, да когда он там кончит уже!
Дом у них большой, но эта дура орала так, что ее было слышно даже в гостиной.
Марина включила телевизор и прибавила звук на всю громкость.
Скоро крики затихли, и в комнату, прижимая полотенце к мокрой груди, на цыпочках вбежала егоровская шлюшка.
— Приветик, — проблеяла она, схватила платье и посеменила обратно.
Следом пришел Егор, молча накинул рубашку на широкие плечи, схватил пульт от телевизора и убавил звук до нуля. Потом снял со среднего пальца правой руки кольцо, и Маринка зажмурилась, уже зная, что за этим последует. Брат размахнулся и отвесил ей звонкую пощечину. От удара ее головы мотнулась, рука со стаканом дернулась и сок расплескался на светлую футболку.
Марина не повернулась, не заплакала, так и осталась сидеть на месте, глядя в сторону.
— Только попробуй, падла, еще раз так сделать, — прошипел брат, пригнувшись к ее лицу.
Пахнуло перегаром, Маринка еле сдержалась, чтобы не скривиться. — Выключить еще раз телефон. Только попробуй. Если твоя шлюха-мать не воспитала тебя, так я воспитаю! — заорал он.
— А ты мою мать, ублюдок, не трогай. — Она повернулась и посмотрела на него, ожидая новой пощечины.
Но Егор отступил, надел кольцо и начал спешно застегивать пуговицы на рубашке.
— В общем, ты меня поняла, — прохрипел он, — а то я тебе устрою праздник.
— Еще разок укольчик мне сделаешь? Давай уж с ядом, чтобы наверняка. Раз, и всё. И нет Маринки.
— Да нах*я? — осклабился братец. — Ты мне живая нужна. И красивая. Так что береги себя, детка.
— Мразь.
Егор, засмеявшись, покрутился на месте, словно что-то искал. Взял с журнального столика портмоне, сунул его в задний карман брюк.
— И давай приберись тут, срач такой. А то скоро Аркаша придет.
— Нет уж, срач этот сам прибирай. Я тебе не домработница.
Поднявшись к себе, Марина надолго залегла в горячую ванну, пытаясь смыть с себя все ненужные чувства. Особенно влечение к Мажарину — совсем ей ненужное и ненормальное. Он из головы теперь не шел. Может, позже уйдет.
Скорее бы…
Лежала она в ванне долго, пока пена не растворилась и вода совсем не остыла.
Разморенное этим покоем сознание впало в промежуточное состояние между сном и бодрствованием. Мысли будто плыли рядом, не задевая дремотный мозг.
Когда телефон зазвонил, ответила сразу. Только утром номер этот увидела, уже наизусть выучила.
— Я всю ночь в твоей постели провалялась, кто тебе виноват, что ты растерялся, — резко сказала и положила трубку. Ну и что, что сердце сладко ёкнуло и по телу пробежала теплая волна. — Мажарин, Мажарин, — прошептала она и сползла под воду.
Глава 3
— А в прихожую шкафы, да?
— Да.
Виктор и Сергей, прыгая через ступеньку, взбежали на второй этаж. Дверь была приоткрыта, и они смело шагнули в квартиру.
Сухонькая и живая старушка радостно им улыбнулась:
— Ой, ребятушки мои, а я вас так жду.
— Наверное в шесть утра встала, борща наварила, булок напекла, — посмеялся Сергей.
— А как же. Витюша, давай сюда, курточку, давай. Я в зале положу на диван. А то ж видишь, всё уже пусто тут у меня. Мне ж Серёжа всё уже поснимал. А может, покушайте сначала, а?
— Баб Шур, ты нас сейчас накормишь, нам зачем потом работать? — рассмеялся Савин и прошел в гостиную, где лежали коробки с мебелью.
Вздохнув, он присел на диван и широкой пятерней провел по черным, чуть волнистым волосам.
— Сейчас, Витя, мы с тобой будем играть в конструктор «Лего». — Мажарин прошел в комнату и нараспашку открыл балкон. Окна выходили на юго-восточную сторону, и квартира до полудня нагревалась как консервная банка, уже было душновато. Они с Витькой спарятся, пока эти шкафы соберут.
— Я так и понял. Зеркала есть?
— Да. Вот в верхней упаковке.
— Ясно. Так, Серый, давай тогда мы ее аккуратненько сдвинем. Потому что надо всё открыть, инструкцию найти по сборке.
— Давай. Берись…
— Тяжелая, блин…
Парни переложили верхнюю коробку на пол, и Сергей попросил у бабушки нож. Та, выполняя просьбу, юркнула на кухню.
— Витюша, как родители? Что-то я давно маму твою не видела, — поинтересовалась, вернувшись.
— Хорошо, баб Шур. — Савин взял из ее рук нож и стал вспарывать плотный картон. — А они с отцом на даче сейчас живут.
— А-а-а, ну понятно тогда. Ниночка как?
— Ниночка бездельничает. Я тоже, блин, хочу так отдыхать. Как наша Ниночка.
Виктор добродушно улыбнулся старушке. Хорошая у Мажары бабка. Не сварливая, добрая, готова последнее ему отдать. Он ее тоже не подводил, она ж ему вместо матери. Пожилым разве много надо? Помощь, покой и забота.
— Когда у тебя отпуск? — уточнил Сергей, напрягая память. Вроде, говорил Витька, что скоро уже.
— Две недели в ноябре.
— Так осталось-то всего чуть больше двух месяцев. Пакуй чемодан на Канары.
— Угу, — хмыкнул Витя. — На Мальдивы.
— Ба, ты что на свидание ходила? — ухмыльнулся Серёжа, глянув на стол, на котором стояла ваза с цветами.
— Ой, — взмахнула старушка сухощавой ладонью, — какие в мои годы свиданья. Это Михаил Анатолич с дачи мне вот занес.
— Да ладно, бубуль, ты у нас вообще молодуха, мы тебя еще замуж за этого полкаша выдадим. Нормальный же полкаш? А то за плохого не отдам, у меня ж никого, кроме тебя нет.
Витька хохотнул, вторив другу:
— Конечно, выдадим. Я свидетель. Сначала проверим Анатолича на прочность и вшивость, потом баб Шуру ему будем отдавать.
— Ой, шутники, — качнула баба Шура головой. — Вам самим пора остепениться. По двадцать шесть годков уже каждому. Пора, ребятушки, пора.
Невест хороших найти.
— Баб Шур, так где их таких найти-то — хороших, — вздохнул Савин.
— Не говори, Витюша, как послушаю, ужас. Девочки сейчас, конечно, балованные…
— Бабуль, не переживай, мы с плохими девочками вообще ни-ни, — ухмыльнулся Сергей, и Савин беззвучно затрясся, давясь смехом.
— Это хорошо. Ребята, пусть мусор сыпется, пусть. Я потом всё уберу.
— Так, — сказал Мажарин, — мы сейчас всю эту хрень будем в прихожую выносить, так что ты тут не мельтеши.
— Понял-понял, — послушно отчеканила баба Шура, — я на кухне, если что.
* * *
— Ох-нихрена-себе, — сказал Мажарин, — так изящно послать меня, а потом на ночь глядя завалить в гости.
— Не пригласишь? — спросила Марина. — Обиделся?
Он отступил, позволяя пройти в квартиру, и запер дверь.
Тяжело лязгнули замки, и как-то тяжело у Стэльмах забилось сердце. Если бы Мажарин только знал, как трудно ей дался этот на первый взгляд бесшабашный и необдуманный поступок. Но Сергей не знал. Откуда? Он смотрел ей в глаза и чего-то ждал. Наверное, первого шага от нее, какого-то действия или слова. Ждал высокомерно, с холодком в глазах.
— Мажарин, смилуйся. Я не умею инициативничать. Не умею себя предлагать.
— Сами берут? — бросил намеренно грубо.
Не привык, чтобы девки такие вот спектакли устраивали. Ничего такого он еще не сделал, чтобы ему нервы на прочность проверять.
Маринка на миг остолбенела от его слов. Потом ее взгляд забегал по комнате, словно она в мыслях уже собиралась убежать. Мажарин перехватил и этот бегающий взгляд, и ее саму, преградив дорогу к входной двери.
— Выпусти.
— Передумала?
— Передумала. Не надо нам этого. Я ошиблась.
— Поздно.
Но Марина всё же самоуверенно попыталась оттолкнуть Сергея и протиснуться к двери. Это лишь рассмешило его. Он схватил ее за плечи и поволок в спальню.
— Серёжа, ты охренел совсем…
— Охренеешь тут с тобой… — рыкнул Мажарин, и она поняла, что он очень зол на нее. Злее, чем ей поначалу представилось.
Даже не пытаясь быть нежным или хотя бы аккуратным, он повалил Стэльмах на кровать, придавив своим телом. Она тяжело задышала под ним. И вся затряслась.
— Я вспомнила… ты меня вот так же вчера домой приволок.
— Ну, развлекуху мне устроила, а то я забыл уже, когда в последний раз вот так пьяных девок на себе таскал.
— А еще я сказала, что красив ты, как бог, а живешь в дерьме…
— Угу, и секса у нас с тобой не будет, и быть тебе со мной нельзя. Что ж ты тогда ко мне сегодня приехала? Сама.
— А потому что дура, — отрывисто прошептала Марина.
— Не знаю я еще, не понял, дура ты или сука первоклассная, но хочу тебя страшно. Поэтому сейчас сдеру с тебя все шмотки и затрахаю до потери пульса. — Поцеловал ее, а она укусила его за губу. Не сильно, а только раззадорив. — Я не раздел тебя вчера именно поэтому. Побоялся не сдержаться. Сейчас точно скромничать не буду, можешь не переживать.
Мажарин не преувеличивал. Зная, что не справится со своим влечением, завернул ее в одеяло, как в кокон, чтобы не касаться ее тела. Слава богу, Маринка спала мертвым сном, не прижималась к нему, не вертелась и практически всю ночь пролежала в одном положении.
— Даже не сомневаюсь, — хмыкнула она, чувствуя, как горячо и мокро становится между ног. От слов. От губ его, находящихся в миллиметре от ее. От обжигающего щеку дыхания…
Не поцеловались они, а сцепились в яростном поцелуе. Он подавлял Марину, кусал, пока она наконец не стала мягкой под ним и податливой.
— Расслабься… — Поцеловал шею и зашептал на ухо: — Ну, расслабься, Мариша… хорошо же будет. — Сплел их пальцы, закинул руки за голову, распластав ее на постели.
Горячая судорога прошла по телу. Она уже расслабилась под ним, выгнулась навстречу.
Перестала сопротивляться и отвечала ему. Целовала по-другому. Сладко. Вкусно.
Бывает страсть, затмевающая разум, но обычно подогретая алкоголем или другим драйвом.
Но у них со Стэльмах чистая, без допинга и примесей.
Оба они трезвые. И вчера были, когда первый раз увиделись. Но столкнулись, прикоснулся к ней руками, в глаза посмотрел, и что-то в голове щелкнуло, что-то с ним начало происходить. И никому этого не объяснишь, даже себе. Одно успокаивало: с Маринкой творилось то же самое. С ума они вдвоем сходили.
Приподнявшись, Сергей стал расстегивать пуговицы на ее рубашке, но у него не хватало терпения. И через голову не снимется, узкая…
— Не могла футболку надеть?
— Руки убери, а то сейчас все пуговицы мне поотрываешь. — Облизнув вмиг пересохшие губы, Маринка стала сама снимать рубашку. Пальцы не слушались. Да и плевать. Меньше всего ее сейчас волновало, что как-то не так она выглядит или как-то не так себя ведет. Было у Стэльмах такое чувство, будто она Мажарина когда-то знала, но давно не видела и теперь страшно соскучилась. Поэтому всё у них так быстро. До неприличия.
Увиделись раз — и в кровать.
Всё в нем ей нравилось. И сам он, его манеры и поведение, мелкие, казалось, незначительные жесты. То, как говорил, как улыбался… как раздевался… Охренеть, какое у него тело!
Как трогал, касался, целовал, нет, ей не нравилось. Она от этого дурела. И боялась. Хотела и боялась. Но он обещал, что будет хорошо.
— Я точно тебя сегодня затрахаю… я прям не знаю, что с тобой сделаю… всю облапаю и оближу, — хрипло говорил он, прижимаясь к ней голым телом.
Обнял ее всю, сжал, просунув руки под спину. Так хотел ее, что всё болело. Ныло от желания. Ненормального и сумасшедшего.