Ещё!
Читать ещё!
Скорее!
С этой мыслью девочка подхватила принесённый Тусей пакет и помчалась домой.
И вот она на кухне за столом, вот суп, который приходится есть, скорчившись над книжкой, — чтобы не отвлекаться. Хотя мама запрещала читать за едой. Но мамы не было дома!..
Дочитывала Агриппина уже в метро. И за столиком в кафе, где она поджидала папу, который задерживался, она снова и снова пролистывала книжку, перечитывала те места, которые особенно запомнились.
Это что же — папа не прав? Раз с таким презрением высказывается о таких хороших произведениях? Обсмеивает жанр. Но ведь это — просто книжки, не коммерческие заляпухи, как ещё более презрительно назвала их однажды знаток-мама. Книжки настоящие! А ничего подобного даже в конкурсы участвовать не берут. Вернее, их наверняка присылают, но даже для прочтения детским жюри что-то не особо отбирают — ведь Гране же они никогда не попадались… Разве это справедливо? Тусклое творчество каких-то училок берут — а такое нет!
Граня вспомнила выступление нафталинового писателя на вручении премии «Золотая заплатка» (Граня посчитала, что теперь тоже имеет право глумиться)… Он говорил, что у нас нет детской литературы, что вот она только в клювиках этих вот победителей начнёт на нашу грешную землю доставляться… А вот же книжка — Граня посмотрела на год издания — четыре года назад вышла. Но о ней никто не знает!
А папа что ж, получается, ругал то, что даже не прочитал? Не может быть! Он всегда готовится, всегда знает, о чём говорит! А тут, значит, гордо сообщает, что его дочь до такой гадости вообще никогда не опускается, потребляет лучшее!..
Граня позвонила Тусе. Поинтересовалась, что она думает по этому поводу. Туся предположила, что папа выполнял определённый пиар-заказ. Граня возмутилась. Но, уже завершив разговор с Тусей, подумала, что, может, и правда. Выполнял… Но папа же такой независимый! Нет, не может быть!!!
А что, если их с мамой епархии объединились? И в один голос стали утверждать, что это плохо? Но зачем?..
В дверях кафе показался папа. Граня демонстративно выложила на столик сине-розовую книжечку с изображением парочки: длинноногая тонюсенькая девочка прыгает с высокого камня, а парнишка внизу протягивает руки — ловит её. Блёстки, сердечки, прочие умильные вытребеньки, совершенно не относящиеся к сюжету этой замечательной, даже, можно сказать, героической повести. Но это же просто декоративные элементы — никто же не ругает сумки, кошельки или заколки за обилие украшений! Книжку приятно брать в руки, встречать по одёжке… Внутри-то у неё всё ещё лучше!
Обо всём этом Граня хотела сказать папе. Но он, всего минуту радостно посидев с ней и успев заказать кофе-чая-калачей-эклеров, вдруг подскочил на стуле, услышав телефонный звонок, приложил трубку к уху и принялся сначала сдавленно, а потом всё злее и злее, раздражённее и отчаяннее ругаться с кем-то. Граня услышала имя «Светочка». Так звали папину новую жену. Хоть Граня старательно не прислушивалась, но понять смысл разговора было несложно — они ссорились. И так, как это делают давно недовольные друг другом люди.
Закончив говорить по телефону, папа махом выпил кофе, закинул в рот друг за другом несколько эклеров и калач (Граня не стала есть ничего мучного, чуть отпила чаю и в напряжении ждала начала их беседы).
— Что, Грушаня? — устало спросил папа. — Какое у тебя дело? Говори чётче и быстрей.
Никакой книжки он так и не заметил. Граня даже приставила её к сахарнице — обложкой с названием к папе, постучала по ней пальцами.
Папа услышал стук пальцев по обложке, перевёл на неё взгляд.
— Что читаешь? — не дождавшись ответа на первый вопрос, без особого интереса спросил он у Грани.
— Прочитала уже, — тут же ответила Граня. — Роман о любви для девочек. Понравилось. Очень.
— Хорошо, — кивнул папа.
— Что — «хорошо»? — Граня не поверила своим ушам.
— Только любви нет… — обращаясь то ли к Гране, то ли к самому себе, произнёс папа. — Что читай про неё, что не читай…
Вот это да! Такого от своего весельчака папусика девочка никогда в жизни не слышала. Или он по-прежнему шутит? Только теперь вот в такой скорбной форме?
Папа вздохнул и пронзительно посмотрел в сторону.
— Грушок, не томи. Есть дело — говори. — Папа снова повернулся к Гране, и она отметила его потухший взгляд.
Вчера на передаче он совсем не таким был! Весёлым! Неужели это только на публику? А на самом деле он вот такой грустный… И ещё кто-то завидует медийным личностям…
Гране стало очень жалко папу. Личная его жизнь явно не ладилась. Все проблемы были явно из-за этой самой личной жизни… Вот вам и молодая жена — Свете было где-то около двадцати двух лет, папа женился на классической восемнадцатилетней красавице. Только не модели, а студентке института иностранных языков. «Не женитесь на курсистках!» — хихикая, пела мама, узнав о его свадьбе и предвещая этому браку недолгую и несчастливую жизнь.
А вдруг папа теперь опять к ним с мамой вернётся?! Разведётся со Светой — та себе молодого найдёт, нового. Ведь папа был для неё старый — только сам этого не понимал.
«Звёзды не стареют!» — заметила как-то подруга Бет. Они говорили тогда о том, почему среди этих самых звёзд так часто старые на молодых женятся. Граня вспомнила тогда ситуацию с папой и согласилась. Папа и правда — молодой и вечный, всем пригодится такой знатный мужчина, так что супруге Свете наверняка с ним просто замечательно.
А сейчас что думать?..
— Папа, у тебя всё хорошо? — неуверенным голосом поинтересовалась Граня и попыталась заглянуть отцу в глаза.
Папа улыбнулся — во всё своё сдобное лицо, и сказал:
— Обязательно будет.
Он не вдавался в подробности, не стал узнавать, что за структуры шоу-бизнеса занимаются мюзиклом про Гильгамеша, одобрительно кивнул, когда Граня сообщила, что она поёт в хоре, а не скачет по сцене бешеной мартышкой. Подписал, практически не читая, листок, который подсунула ему дочь. И пообещал, что будет забирать её после спектаклей поздними вечерами. Забирать — и привозить домой.
У Грани мелькнула надежда: раз будет привозить её домой, так, может, он и сам станет домой приезжать? А там и вернётся к ним с мамой?
Она даже попыталась озвучить это — но папа так вздрогнул и выпучил глаза, что надежда умерла жалким зародышем. Ясно…
Папа рассчитался с официантом, Граня скинула ему расписание своих поздно заканчивающихся репетиций и спектаклей. Попросила ничего не говорить об этом проекте маме. Папа пообещал.
— Я приглашу тебя на спектакль! — с трудом обхватывая необъятного родителя, горячо заговорила Граня, не сдерживая слёзы, которые быстро впитывались в чёрное папино пальто, — только не на премьеру, а как разыграюсь получше, ладно? Придёшь?
— Приду, Грушенька, — кивнул папа.
— Не зови меня больше Грушенькой, — попросила Граня о том, о чём давно хотела его попросить.
— Тебе не нравится? — удивился папа, уже, кажется, мысленно улетевший отсюда по своим делам.
— Очень не нравится! — оторвавшись от пальто, замотала головой Граня. — Называй Граней. Ну и Агриппиной… Конечно.
— Договорились.
— Пока.
Глава 6. Шевели батонами!
Счастливый полноценный участник команды Агриппина Артёмовна Градова влетела в гримёрную. Только что она подписала в бухгалтерии договор — и теперь он приятно, осязаемой приметой настоящей взрослой жизни лежал в рюкзаке. Расписку от папы у Грани тоже забрали и сказали появляться возле бухгалтерии теперь только в день зарплаты.
— Девочки, быстрее давайте определяйтесь! — ручкой хлопая по листу А-4 с каким-то списком, звонко кричала на всю гримёрку Марта Мраморова. — Граня, ты тоже давай быстрей мне говори, сколько тебе на премьеру билетов.
— А сколько можно?
— Два, один или ни одного, — сообщила Марта. — Ты договор внимательно читала? На каждый спектакль ты можешь привести максимум двоих. Сообщить об этом заранее мне, я впишу. В окошке администратора в день спектакля на твою фамилию и будут входные записаны. Нормальные, с местами — только не в партере, конечно. Будете солистами — тогда и можно гостей своих в партер сажать.
— Да мы поняли, поняли… — пробурчала одна из хористок.
— А это я не вам объясняю, а новенькой! — откликнулась Марта. — Ну, определяйся, Граня. Сколько писать?
Граня очень боялась опозориться в первый раз. Никого! Никто пусть из знакомых не видит. Вот поднатореет, освоится — и тогда… Всю тусовку пригласит однозначно. А это… Раз, два, три… Ничего себе — восемь человек!
— Мне на завтра нисколько, — ответила Граня. — А вот через несколько спектаклей будет — на него восемь.
Марта захохотала, запрокинув голову.
— Повторяю: можно только два, Граня, — снова захлопав ручкой по листку, повторила она. — Но если тебе очень надо, попроси кого-то отдать тебе свои входные. Вот, Самохвалова, например, запишет у меня на свою фамилию двух твоих приглашённых, Рачкина ещё двоих…
— Мне самой надо!
— Я говорю — «например», не тупи, Рачкина. Ещё кто-то свои отдаст, твоих два — вот восемь человек и наберутся, — объяснила Марта. — А если завтра тебе два твоих не нужны — тоже предложи кому-нибудь.
— Можно, я подумаю? — растерялась Граня.
— Думаешь час, — махнула листком Марта. — И дальше я подаю список администратору. А тебе на завтра ставлю прочерк. Ты поняла?
— Ага.
Может, маму пригласить? Рассекретиться?
Или папу — порадовать старика, отвлечь от семейной драмы? Хоть и говорила ему, что не на премьеру позовёт — только не на премьеру! — а тут взять, да и передумать? Может, чем быстрее сходит на спектакль и развеется, тем лучше? Отвлекаться от проблем всегда полезно…
Едва закончилась разминка, Граня выскочила в зрительный зал, всё такой же тёмный, как и обычно. Брела по проходу, поднимаясь из партера к амфитеатру, мучительно думала. Надо было уже бежать к Марте, если она, Граня, собиралась вписывать кого-то на завтра.
Гриша… Его ещё не было видно — там, за звуковым пультом, но только при одной мысли о нём у Грани в районе сердца и желудка образовалась трепетная пустота. Оставалось только сказать «Ах», как барышня старинных времён.
Но Граня не забывала, что она всё-таки интеллектуальный циник, так что надо выдерживать имидж.
Ах.
Ну, вот пульт и показался. Вон торчит голова Гриши, вон другие рабочие рядом с пультом стоят — осветитель, кажется, главный звуковик…
— Малыш, — увидев Граню, улыбнулся Гриша. — Привет! Как настроение? Состояние рабочее?
— Трудитесь, обезьяны! — ответом на этот вопрос раздался со сцены истерический крик Юрочки. Кого-то он опять строил. — Шевели батонами! Раз-два-три! Там-там, раз-два-три! Ещё раз!..
Граня и Гриша засмеялись.
Не отрываясь, Граня смотрела в весёлые глаза Гриши. Который уже снова вернулся в работу — надел наушники, включал-выключал что-то на своём рабочем столе, обсуждал эти действия с окружившими его людьми. Граня не мешала — просто стояла и смотрела. Гриша иногда вскидывал на неё глаза, улыбался — эти моменты Граня и ловила. Такая незначительная, почти незаметная мелочь — и это было такое счастье!
«Малыш!» — Гриша назвал её «малыш»… Это было так интимно, так нежно, так приятно. Это было слово только для неё, Грани. Их собственное общее слово. Затаив дыхание и стоя не двигаясь, Граня обживала в себе это слово…
За несколько минут до начала прогона, когда давно уже Гране надо было стоять за кулисами, Гришу наконец оставили одного.
— Уже убегаешь? — спросил Граню Гриша. — А я тебя пирожным хотел угостить. Бери.
С этими словами он протянул коробку роскошных профитролей — Граня их обожала. Они с папой за ними иногда прогуливались до модной кондитерской на Цветном бульваре.
Это самое сладкое, которое Граня сама себе запретила, девочка не могла не съесть. Да что там сладкое — наверное, и отраву она бы с удовольствием проглотила, если бы она была предложена Гришей, в этом у девочки не было никаких сомнений. И хоть она понимала, что это чушь, но так приятно, тревожно и радостно было находиться в подобной ситуации. Выбор запретного. Что-то это напоминает… Ах.
Она взяла пирожное. Поднесла к носу, с удовольствием понюхала…
— Ам, вкуснота какая! — раздалось тут.
Мимо Грани промчалась Мраморова Марта, цапнула из коробки профитроль, кинула в рот и помчалась дальше, уже издалека гаркнув: — Опухла, Градова? Быстро за кулисы! За мной давай! Быстро!
Уставшая Граня, только что включившая телефон и напоровшаяся на пять пропущенных вызовов от мамы, с сапогами и курткой в обнимку неслась в зал. Чтобы ещё раз поблагодарить Гришу, сказать ему: «До свидания — и до встречи завтра на моей премьере!»
Пульт ещё светился. Значит, Гриша там.
— Хватит тут бегать! — рявкнула уборщица. — Закрываю двери. И вы давайте, выезжайте быстрее!
С этими словами она распахнула обе двери, ведущие из зала, и Граня увидела, как парень, кажется, рабочий сцены Игорёк, стоящий у Гриши за спиной, двинулся к дверям, покатив перед собой кресло с Гришей.
И тут Граня поняла, что кресло это — инвалидное. На больших железных колёсах с блестящими ободами, тёмно-красными резиновыми шинами, под цвет портьер…
Гриша помахал Гране рукой из своего кресла, крикнул «Пока!».
Игорёк вывез его в фойе.
— Выметайся быстрее! — опять бесцеремонно рявкнула уборщица, обращаясь уже к Гране.
Не сразу, но Граня оторвала ноги от пола, двинулась к двери. Вышла в фойе и успела увидеть, как Игорька, который уже выкатил коляску за стеклянные двери, сменила какая-то женщина. А сам Игорёк торопливо помчался обратно.
У Гриши не ходят ноги… Гриша страдает! Гриша преодолевает такие трудности! Вот это да!!! И он такой весёлый, такой мужественный — да ещё и с молодых лет работает…
Гришин образ приобрёл в Граниных глазах самые что ни на есть возвышенные и героические черты!
Набрав мамин номер и пролепетав в телефон, что она уже идёт и скоро будет, Граня на автопилоте направилась домой. Время было позднее, никакой папа её, конечно, не встречал и до дома не сопровождал. Хоть и подписался на это. Забыл, видимо. Или даже не заглянул в Гранин список, отправленный ему дочерью по электронной почте. Граня ещё в кафе проконтролировала у него в телефоне, что сообщение получено… Но даже если бы папа и был сейчас и был с ней рядом, Граня бы этого не заметила.
Она думала о Грише — и любила его ещё больше! Хотя ей казалось, что больше просто невозможно! В мыслях она возила Гришу по городу — всё по тем же своим любимым местам, по каким до этого планировала водить, в мыслях же на восемнадцатилетие покупала себе такую машину, в которой можно удобно вместо первого сиденья устанавливать инвалидное кресло с Гришей, как ухаживала бы за ним, таким мужественным, стойким, но беззащитным…
Теперь она была готова добровольно стать Грушей. Да — пусть так её и зовут. Гриша и Груша. Груша и Гриша! Это созвучие не случайно. Всё-таки судьба ничего не делает просто так. Ни имён не раздаёт просто так вот, от фонаря. Во всём пред-оп-ре-де-ле-ни-е! Да! Так думала девочка Груша — которая раньше никакой фаталисткой не была, и того, кто высказывал подобные заявления, безжалостно и аргументированно высмеивала.
Но сейчас… Груша и Гриша, Груша и Гриша!.. Ух!
… — Мама, мне нравится один мальчик, — сказала Граня.
Неожиданно для себя сказала. Непонятно — зачем. Но сказала.
И это оказалось легче, чем сообщить об исполнении тайной мечты всей жизни — о сцене. Легче!
Ведь мама улыбнулась. Мама не стала орать. Недовольно шипеть. Позорить. Как могла бы — мама обычно не церемонилась в проявлениях недовольства тем, что ей не нравилось.