А Ларка на какого-то извращенца-педофила нарвалась, с трудом отбилась. А потом в жизни все точно так и получилось…
Точно так. Вот только суженый — не обязательно муж.
Я вспомнила, что тысячу лет назад, до рождения Леры, Карамазова пыталась объяснить мне это, и одно воспоминание, как иголка нитку, потянуло за собой другое — забытое мной пророчество ведьмы, проявившееся на белой тарелке. Покоренный Валера и я, самодовольно созерцающая себя в зеркале. Только теперь я понимала, что на той картинке нас не двое, а трое.
И сейчас это предсказание сбылось. Или почти сбылось…
— Может, встретимся как-то? Запишешь мой телефон? — неуверенно предложил Валера.
Я не спеша сняла перчатку, расстегнула сумочку и достала оттуда новенький мобильный — одно из своих последних приобретений, в котором, к слову, не было ни малейшего смысла. Я не общалась ни с кем, кроме Леры, а где бы я ни находилась, для того чтобы поговорить со своей суженой, мне достаточно было взять в руки пудреницу с зеркалом. И, возможно, если бы не желание хоть раз воспользоваться новой игрушкой, я бы надменно отказалась от предложения бывшего любовника. Но природное женское тщеславие победило женскую гордость.
— Диктуй, — распорядилась я сухо.
Призрак Ларисы испарился, настроение снова стало превосходным.
— 494-22-28. Позвони обязательно. Кстати, ты куда сейчас?
— У меня машина на Пушкинской…
Только из-за того, что мое внимание было полностью сосредоточено на кнопочках «необъезженного» телефона, мне наконец удалось добиться желаемого эффекта: усмирить рвущееся наружу детское хвастовство и сказать это так, как хотелось, — между прочим.
— Я провожу тебя, — заявил Валера.
Я передернула плечами, давая понять: мне все равно.
Он поплелся следом, не желая меня отпускать. Или просто хотел взглянуть на авто и убедиться, что я не понтую. А может, решал более важный вопрос: как далеко меня занесло, насколько недостижимой я стала? Если я унесусь от него на «Ладе», он наверняка попытается меня догнать, а если на «мерседесе»…
Мы молча поднялись по бульвару Богдана Хмельницкого и свернули на Пушкинскую.
— Какая у тебя машина? — не выдержал Валерка.
— Вот она.
Я подошла к своей серебристой «купешке», доставая из кармана ключи. Машина приветственно пискнула, мигнув фарами. На улице темнело.
— Понятно. — По физиономии Валеры я видела: его худшие опасения подтвердились. — Но ты все же позвони мне. Позвони, обещаешь?
Я неопределенно дернула головой и села за руль. Он продолжал жестикулировать, набирая кнопки невидимого телефона и кивая мне в ожидании ответного кивка.
Рассмеявшись, я тряхнула челкой: «Да, позвоню» — и завела машину. Валера стоял и смотрел на меня.
И я невольно восхитилась его упрямством. Дорогие женщины не прельщают мужчин, а пугают. Валерка только что получил увесистую оплеуху, мучительную для его болезненного самолюбия, — доказательство: его гипотетический соперник богаче и круче. И все же собирался вступить с ним в бой за меня!
Да, упрямства нам обоим всегда было не занимать.
* * *Когда «мерседес-купе» наконец двинулся с места, я вспомнила про Леру и опустила козырек с зеркалом, чтобы извиниться перед ней.
На ее лице было знакомое мне до боли выражение обиженной лягушки, сразу же делающее его некрасивым и отталкивающим. Секунду я неприязненно разглядывала, изучая со стороны эту нелепую, вызывающую отторжение гримасу. Неудивительно, что она так раздражала Валеру! Теперь я впервые почувствовала себя на его месте.
Я знала — это Лерино лицо. Мое лицо довольной кошки выглядит сейчас совершенно по-другому.
В желудке стало гадко и противно, словно я только что проглотила какую-то слизкую дрянь. Извиняться сразу расхотелось. Я решительно подняла зеркало и порулила к дому, уверенная: там меня ждет если не скандал, то по меньшей мере весьма неприятный разговор. Я знала, на что обиделась Лера, — встретив Валеру, я забыла о ней напрочь. И разозлилась на нее в ответ за ее обиду, ее надутый вид, за предстоящие мне оправдания и за то, что все это неминуемо испортит мой праздничный настрой. Мне хотелось, чтобы она разделила сейчас со мной радость победы, обсосала все нюансы встречи с бывшим любовником, подтвердила: я была на высоте. Хотелось отпраздновать с ней свой триумф, завеяться вместе на дискотеку, танцевать до утра, ловя ее — мои — любовные и торжествующие взгляды. Хотелось, чтобы она была мной, понимающей меня как никто другой!
Но я знала: она и есть я. Классическая каноническая я с исполненным укоризны лягушачьим фейсом, появлявшимся у меня на счет «три», как только я теряла уверенность в своем любимом.
И я же — ее любимая, давшая ей повод для сомнений.
Я знала: повод ничтожный. И знала: при моей ранимости мне достаточно самого ничтожного повода, чтобы испытывать неподдельный страх и отчаяние. Я чувствовала раздражение, рикошетом поразившее меня при виде ее замкнутого, недружелюбного лица. И знала: оно лишь маска, скрывающая истинные смятенные чувства.
Я раздвоилась и, словно взбесившийся заяц, скакала с одной позиции на другую, принимая истинность и ложность их обеих.
Я не ощущала своей вины и до отвращения не хотела каяться. Но именно то, что Валера не ощущал своей вины и, не желая повиниться, принимал оборонительную позицию, и превращало наши мелкие конфликты в непреодолимые катастрофы.
Я с удивлением осознала, что первый раз в жизни понимаю Валеру: истоки всех его чувств и поступков, доводивших меня до бешенства и крика. На девяносто процентов они были лишь реакцией на мои слова и упреки. Точно так же, как нынче Лера, я отказывалась признавать его право невинно попетушиться перед барышнями, потрясти перед их осоловевшими глазами павлиньим хвостом. А он так же, как теперь я, не желал объяснять то, что, по его мнению, я должна была понимать априори.
Возможно, он вовсе не изменял мне направо и налево. Просто я сама ставила его перед выбором: либо слезно просить прощения за несуществующую измену, бубня «я больше не буду», либо с присущим нам обоим упрямством доказывать свою невиновность до тех пор, пока тебя не занесет и невинный флирт не превратится в реальную вину.
«Я оправдываю Валерия, чтобы оправдать себя», — подумала я вдруг.
Это открытие было настолько неприятным, что помогло взять себя в руки, обуздав бурлившие во мне чувства.
В глубине души я уже приняла решение: если Лера начнет высказывать свои «фэ», я развернусь и поеду на дискотеку сама. Но сейчас резко перечеркнула свои намерения. Именно так поступил бы Валера!
А я — не он. Я — это мы, Валя и Лера.
Мы просто не можем расколоться из-за такой ерунды на две мятежные половинки.
* * *Мои опасения подтвердились. Лера в сапогах и черном белье сидела на диване, молча, исподлобья глядя на меня. Ее тело уже не казалось возбуждающим. У него был отталкивающий вид — как у крепости с целым рядом пушек на стенах. Одно неверное движение, и они разом выстрелят тебе в лоб градом убийственных обвинений. Бедный Валерик, не мудрено, что у него не было никакого желания каждый раз пробивать такую оборону.
— Накинь халат, ты простудишься…
Она не ответила.
Я разделась и, повесив одежду на спинку кресла, опустилась рядом с ней, раздумывая, что лучше: начать разговор самой или делать вид, будто ничего не произошло. Валера всегда предпочитал второй вариант. Я, кажется, тоже.
— Давай поедем на дискотеку, — предложила я.
— Неужели ты все-таки вспомнила обо мне? — грянул первый выстрел — предупредительный.
— Ты обижена? — Мое удивление было чересчур искусственным. — Почему?
— Кто этот мужчина?
— Разве ты не знаешь его? Я жила с ним три года. Ты не могла не видеть его раньше. — Пожалуй, следовало сказать это помягче, не так, словно я уличаю ее во лжи.
— Ты никогда не говорила мне о нем. — Неужели нельзя было сказать это по-другому, не так, словно она уличает во лжи меня?
— Не было желания вспоминать. Я бросила его, как только появилась ты.
— А как только появился он, бросила меня! — выпалила Лера.
Я поморщилась. Упрек был слишком несправедливым. Ведь я сидела сейчас рядом с ней, я проговорила с ним всего двадцать минут. Она зажала меня в угол, оставляя только два варианта: вступить в войну или выбросить унизительный белый флаг.
Я помолчала, пытаясь поставить себя на ее место и представить, что должен был сделать Валера — и чего он никогда не делал, — чтобы успокоить меня. Наверное, дать мне попыхтеть пять минут и толерантно все объяснить. В общем-то, не так уж сложно…
— Послушай, Лера, — начала я. У меня было чувство, словно я делаю осторожный шаг по канату. — Ты действительно зря обижаешься. Валера мой бывший любовник. Вспомни, ты должна была его видеть…
— Да, в зазеркалье я встречалась с ним не раз, — нехотя согласилась она.
Она не собиралась сдавать позиции, просто выжидала, озадаченная моим маневром.
— Ну вот видишь…
Она резко прервала меня на полуслове.
— Но я понятия не имела, кто он для тебя! Я знаю его только как хама, с которым мы постоянно ссорились! Он доводил нас до слез! Я всегда ненавидела этого мужчину. Не понимаю, почему ты вдруг стелешься перед ним?!
От ее крика канат задрожал под моими ногами. Нет, это отнюдь не простой трюк, а смертельный номер «Канатоходец под обстрелом».
— Я любила его…
— Если так, то мне тебя жаль!
Конечно, дошло до меня, Лера никогда не занималась любовью вместе с нами. Хотя и в его, и в моей спальне есть зеркала, мы всегда проделывали это в темноте, невидимые никому, в том числе и ей. Кто знает, может, с зазеркальным Валеркой Леру связывал не роман, а совсем икая связь? И там он был ее сволочным родственником, соседом или коллегой по работе…
— Ты права, у нас были кошмарные отношения, — как могла спокойней призналась я, продвигаясь вперед еще на несколько шагов. — Мы постоянно препирались, разбегались, сбегались. Он измучил меня. Я счастлива, что рассталась с ним.
— Ага. А встретив его снова, тут же позабыла обо всем на свете, — подставила подножку она.
Я пошатнулась, но все же удержала равновесие.
— Да, — согласилась я, — я забыла обо всем. Но ты должна меня понять. Это же такой кайф — размазать по стенке бывшего мучителя. Раньше мне ни разу не удавалось взять над ним верх. А теперь он ищет меня по Киеву с собаками. А тут вот она я — красивая, обеспеченная, желанная, любимая тобой. Может, я ни разу не посмотрела на тебя, но если бы не ты, я не могла бы чувствовать себя такой сильной. Вся моя сила была в том, что у меня есть ты, а значит, никто другой мне не нужен.
Это было великолепное сальто-мортале на середине каната. И я стояла в центре арены, принимая восторженные аплодисменты публики.
— Правда? — Ее глаза потеплели.
— Ну конечно же правда!
Как ни странно, объяснение принесло облегчение не только ей, но и мне. Поступив вопреки своим чувствам, я добилась именно того, чего хотела, — сейчас мы испытывали общую, нашу с ней, радость победы над Валерой.
— Поехали на дискотеку, — сказала я, ласково поправляя светлый локон на ее лбу. — Пожалуйста, поехали на дискотеку. Я так хочу отпраздновать это!
— Хорошо, — довольно протянула она. — Только пообещай мне, что никогда больше не увидишь этого мужчину. Ни встречаться с ним не будешь, ни звонить.
Я изумленно открыла рот, не в силах проглотить такую категоричность.
Белый флаг обернулся для меня рабством.
Канат подо мной подпрыгнул батутом, подбрасывая меня вверх. Удержаться на нем было невозможно. Я летела, расставив руки, зная: вслед за взлетом грянет падение — ссора неминуема.
— Что? — закричала я визгливо. — Я уже и поговорить с ним не имею права?!!
* * *Запахнувшись в рыжую рысью шубу, я выбежала на улицу, села в машину и включила мотор, еще не зная, куда собираюсь ехать. Уж точно не на дискотеку. Настроение безнадежно разорвано. Отголоски скандала гудели в ушах. Леру зашкалило. Как она могла требовать от меня такое, после того как я ей все объяснила?
Внезапно я осознала, что мне некуда ехать. Уже полгода я не поддерживала связь ни с кем из знакомых, их телефоны стерлись из моей памяти, а записная книжка осталась дома. Я даже не помнила, куда сунула ее при переезде, настолько бесполезной вещью она казалась. И вдруг снова вернула себе потерянный статус предмета первой необходимости, без которого любой нормальный человек чувствует себя как без рук.
Проблема в том, что моя жизнь утратила очертания нормальности! Я сама позволила Лере усесться себе на шею, свесив ножки. Вела себя так, словно принадлежу только ей. Я кайфовала от нашей самодостаточности и независимости от мира. Но независимость дает только еще более глобальную зависимость — цельность, как и любая стена, одновременно и защищает и ограничивает тебя в возможностях.
Видит бог, я не хотела нашей ссоры. Но раз уж она произошла, это прекрасный повод дать понять: я не ее собственность. Только я сама вправе решать, кому принадлежать: себе, ей или тому же Валерке.
«Почему бы и нет?» — мелькнуло в голове.
Пророческое видение, увиденное мной в квартире Карамазовой, манило меня путеводной звездой. Но его акценты сместились — теперь я знала: мой торжествующий взгляд будет адресован не Валере, а Лере, глядящей на меня из зеркал.
«Видишь, он повержен, — скажу я ей. — Для того чтобы не изменять себе, необязательно сидеть дома, занимаясь мастурбацией в виде лесбийской любви!»
И она отзеркалит мою уверенность в себе.
Эта картинка из будущего настолько устраивала меня, что не хотелось думать ни о предшествующих, ни о последующих событиях.
Я вытащила из сумки мобильный телефон, в справочнике которого был записан только один номер.
* * *— Слу-ушай… надень-ка свою роскошную шубу, — проныл Валера с похотливыми котячьими интонациями. — Будешь как Венера в мехах!
Он показался мне пошлым. Но было все равно. Меня вело от желания. И мокрущее место между ног бежало впереди них — ноги лишь следовали за ним по пятам. Только теперь я заметила, что впопыхах мы даже забыли потушить свет.
Мои вещи валялись комьями на ковре спальни. Валера потащил меня сюда с порога, сразу же завладев, поглотив, вцепившись поцелуем, одурманив шепотом. Его страсть накрыла меня с головой, как мешок, надетый на голову. И я подчинилась ей, скорее чувствуя, чем понимая: как бы ни аргументировала я свой приезд, меня привело сюда только одно, исконно женское желание — раствориться в своем мужчине.
Сколь ни прекрасно быть самой собой, есть и иное счастье — не быть. Растаять, исчезнуть, пропасть пропадом. И отдавшись во власть Валеры, я испытала невероятное облегчение, сбросив с плеч груз своего «Я», ставшего вдруг таким невыносимо тяжелым.
Одним скачком я оказалась на ногах. Накинула на голое тело рысью шубу до пят и, машинально кинув взгляд в сторону зеркального шкафа, спохватилась: у шубы нет отражения.
Пыльное зеркало скрупулезно отражало комнату с разбросанными вещами. Кусок растерзанной кровати. Валерку, растянувшегося на ней в напыщенной позе победителя. Большое окно и заснеженную грушу за ним…
Я растерянно провела рукой по стеклу. И, проследив за ней взглядом, вдруг поняла, что смущает меня в этом привычном, знакомом до мелочей интерьере Валеркиной спальни: кровать, окно, любовник, груша.
Все на месте. Все как всегда…
Нет только меня.
Моего отражения в зеркале!
* * *— Так, так, так… — поморщилась Иванна Карамазова. — В общем-то, я ожидала, что вы придете. Значит, заклинание сработало? — Она явно не испытывала радости от моего визита.
Я молча кивнула — в горло словно вставили пробку. Только сейчас до меня дошло: ведьма не в курсе моей невероятной истории с выпорхнувшим из зеркала отражением, и я не знаю, как рассказать ее так, чтобы она выглядела хоть сколь-нибудь правдоподобно.