— Янка-шиза на грани криза, — деловито сообщил гладкощёкий холёный диктор из утренней программы новостей. Янка медленно перевела безумный взгляд на экран включившегося непонятным образом телевизора:
— КТО?
— Повторяю, шиза на краю кар-ни-за, — с плохо скрываемой издёвкой по слогам отчеканил диктор и как ни в чём не бывало продолжил: — Кризис верхних эшелонов власти в Южной Корее…
— Капец! — Янка на ватных ногах вернулась к дивану, постояла какое-то время, а затем рухнула как подкошенная и замерла без движения.
Обрывки странных неясных воспоминаний проносились перед ней. Мелкие незначительные детали прежней жизни, о которых она старалась забыть или вовсе никогда не помнила раньше, беспорядочно роились перед её мысленным взором. Безобразно согнутая дверь взломанного киоска, алюминиевая кружка на чужой даче, коричневая от многолетнего чайного налёта, крупный циферблат наручных часов на загорелой руке Гвоздева, маленький тёмно-зеленый почтовый ящик, запертый на несуразно большой амбарный замок, подъезд, где целовались с Аграновичем, пуговица на его пальто, блестящая и отполированная, будто сделанная из чёрного камня.
Немного оттаяв, как фарш, вынутый из морозилки, Янка, превозмогая навалившееся бессилие, с трудом стала одеваться, боясь глядеть по сторонам, чтобы не обнаружить ещё какой-нибудь «сюрприз». Страх гнал Янку прочь из квартиры — к людям. Она теперь очень хорошо понимала, почему городские сумасшедшие так любят бродить по улицам. Только внутри толпы, живущей повседневными заботами простой понятной жизни, страх терял часть своей силы и ослаблял узду. Янка приобрела множество новых привычек: подолгу бесцельно ходить по городу, не поворачиваться спиной к открытой двери, не выключать на ночь свет и не смотреть в зеркала. Она больше не тратила время на макияж. Хотя вроде бы совсем недавно считала неприличным выйти, не накрасив тушью ресницы — всё равно что голой.
Но сегодня, торопливо умываясь, она забылась и рефлекторно взглянула в большое зеркало в ванной. Из туманного Зазеркалья на неё смотрело остановившимися глазами, затянутыми мутной жёлтой плёнкой, её мёртвое отражение с землисто-зелёным лицом и полуоткрытым чёрным провалом рта, перепачканным зубной пастой. Янка вскрикнула. Голос дрогнул и сломался. Отражение перестало быть послушным и, вместо того чтобы повторить движения за своей хозяйкой, вдруг искривилось ненавидящей торжествующей улыбкой: «Ты моя! Уже скоро!» Янка похолодела. Сердце на миг замерло, а затем глухо забухало, с болью сотрясая грудную клетку, всё тело, пол под ногами и пространство вокруг.
Янка очнулась бегущей в домашних шлёпанцах по незнакомой улице с зубной щёткой в руке. Растерянно пыталась сообразить, где находится. Случайно Янка встретилась взглядом с идущей навстречу молодой беременной женщиной в светлом плаще и розовом берете. Беременная тоже оказалась обладателем знакомого жуткого лица — Янкиного лица! Только на этот раз ненавистная злобная усмешка носила оттенок удивления. Не в силах выдержать обмороженного взгляда, Янка попятилась, пока не упёрлась спиной в стену. Боясь потерять сознание и ведя неравный бой с подкатывающей тошнотой, она медленно посмотрела вокруг. Интуитивно стала нашаривать висевший на груди перстень, но вспомнила, что давно уже смирилась с его потерей. Это открытие не добавило оптимизма.
Оглядевшись, Янка с ужасом обнаружила, что все прохожие, идущие по улице, стоящие на остановке пассажиры городского транспорта, водители проезжающих автомобилей — все люди вокруг имели одинаковые, словно приросшие посмертные маски. Казалось, что в городе идёт странный будничный Хэллоуин и всех жителей города обязали не выходить из дома без страшных масок. Но по каким-то неведомым торговым хитросплетениям во все магазины города завезли маски только с Янки-ной мёртвой жёлто-зелёной физиономией. Несчастные обыватели, тяжко вздохнув, смирились со своей участью и, напялив одинаковые силиконовые страшилки без намёка на праздничное настроение, пошли на работу и по своим обычным делам. Теперь напугавшее Янку собственное отражение смотрело на неё многократно умноженным: из-под седой бороды хромого старичка в кепке, из двойной коляски, везущей малышей-близнецов, из окон проезжающего мимо троллейбуса номер шесть. Отовсюду!
У Янки перехватило дыхание. Перед глазами зарябили белые и чёрные точки. Хватая ртом воздух, она стала медленно сползать по стене на тротуар. Носители мёртвых лиц заметили её беспомощность и стали толпиться вокруг. Высокий атлет с длинными волосами, убранными в хвост, низко склонился над ней и попытался похлопать по щекам. Янка почувствовала сладковатый гнилостный запах разложения от своего мёртвого одутловатого двойника. Она не дала прикоснуться к себе и с необычайной для предобморочного состояния ловкостью поймала его руку в модных часах со светящимися цифрами и с отвращением откинула в сторону: «ОТВАЛИ!». Монстры, возмущённо переглядываясь, угрожающе зарычали. Понимая, что если она сейчас позволит себе роскошь расслабиться, то её уже никто не спасёт, Янка нашла в себе силы подняться и двинулась прочь на непослушных чужих ногах, показывая жестами, что с ней всё в порядке и она не нуждается в помощи. Мёртвоголовые клоны пытались удержать её, вяло хлопая по плечам и хватая за рукава. Неожиданно Янка заметила, что вдалеке замаячила знакомая свеча многоэтажки. Отмахиваясь от навязчивого внимания, она стремглав ринулась к высотке: «Вот мой единственный выход. Надеюсь, что сегодня ничего не помешает. ВСЁ!»
Поднимаясь по ступеням, Янка заметила в себе некую странность — её правая нога оказалась отлитой из толстого стекла и через неё был отчётливо виден грязный асфальт с окурками. Вторая нога, так же пытаясь догнать первую, быстро меняла плоть на прозрачное стекло. Это нисколько не удивило Янку, а только усилило отчаянную решимость.
Она очутилась внутри проходного подъезда, куда они заходили с Аграновичем, хмельные и счастливые когда-то давно, во сне — в другой невозвратной жизни. Консьержки нет на месте — кабинка пуста, мелькает включенный телевизор, кипит электрочайник. «Интересно, тут всё ещё работает милая тётя Роза? Или тоже исчезла, как все добрые приметы светлого прошлого, где ещё была надежда…
Лифт. Пятый этаж… седьмой… десятый… Если люк на чердаке закрыт, то прыгну с общего балкона» — выход на чердак оказался не заперт: «Опять удача! Смотри-ка, а жизнь-то, похоже, налаживается!» — горько усмехнулась про себя Янка.
Подбежав к краю крыши, к тому самому, с которого они летели с Аграновичем, целуясь в волшебном сне, не мешкая, сразу прыгнула. В глазах всё стояло собственное мёртвое лицо, искривлённое в злорадной усмешке с нелепо повисшим белым червячком зубной пасты на ввалившихся чёрных губах.
— Вы так хорошо объясняете слова, сэр, — сказала Алиса. — Объясните мне, пожалуйста, что значит стихотворение под названием «Бармаглот»?
— Прочитай-ка его, — ответил Шалтай. — Я могу объяснить все стихи, какие только были придуманы, и кое-что из тех, которых ещё не было!
На свете нет ни одного атеиста, и это можно запросто проверить. На грани между жизнью и смертью любой закоренелый богохульник взмолится: «Господи, спаси и помилуй!»
«Что это за мягкое покалывание под ладонью? Трава? Ровно подстриженный газон? Нет — это длинные ворсинки ковра».
Высокие своды потолка теряются в темноте. Стены, будто выложенные великанами из огромных каменных глыб. На широком подиуме гора пёстрых ковров. Серебряные блюда с фруктами и ягодой. Потрескивают дрова в камине. Тяжёлый, напоённый пьяными ароматами воздух колышется и обволакивает. В замке всё осталось, как и прежде, но стало как-то более реально, осязаемо. В отличие от тех навязчивых снов «про замок» — уютно.
«Я снова в гостях у знакомого людоеда — так мне и надо…» Кто-то заботливо, словно в детстве, укутывает Янку пушистым пледом, именно как она любит — чтобы обязательно было закрыто ухо. Так всегда делал только один человек на свете:
— БАБУШКА!!!
— Донюшка! Очнулась, моя ягодка! Долгонько уж с тобой отваживаюсь, а тебе и можно-то всего полчасика тут побыть…
Янка кинулась в объятия сухонькой белоснежноседой старушки. «Но ведь бабушки уже давно нет на этом свете, а раз мы встретились, то, значит, и я тоже в мире ином».
— Я умерла?
— Да что ты! Тяпун тебе на язык! Жива ты, жива. Не поверю, что ни разу тут не бывала. Узнаёшь? Это наш замок — фамильный. Ты на Грани. Скоро папа твой сюда совсем переселится.
— После сорока дней? — с ужасом догадалась Янка.
— Ну, вообще-то — да! Уж я говорила ему. И зачем ты, сыночек, под колёса бросился? Ни к чему это. Ничего не изменишь таким-то способом. Всё равно, как оно должно по судьбе идтить — так и будет! На-ка, донюшка, выпей настой. Это редкий сбор — такого на земле днём с огнём не сыщешь. Пей, он тебя быстро в чувство приведёт.
— Бабуль, а мы что, не на земле разве?
— Ну, как сказать-то тебе ещё, говорю же — на Грани. Думаю, где-то рядышком с Луной. Место тихое, хорошее.
— Спокойно у тебя. Как же я давно не отдыхала. Ты знаешь, мне постоянно страшно. А чего боюсь — не знаю… Устала сильно…
— Да, шибко он тебя поизнахратил. Долго, видать, опаивал, прахом могильным осыпал… Что ж ты, донюшка, все подарки-то мои раздала? Серьги, перстенёк — кому попало…
Помогать тебе трудно теперь стало. Ладно, слушай главное. Как вернёшься, найди то пальто, в каком ты к бабке Антипкиной ходила. Заверни подклад. В подол игла воткнута. Ты её сразу найдёшь — игла чёрная, загнутая, без ушка, на огне обожжена. Вынь. Да смотри не выкидывай — вернётся. Сломай непременно. Приворожил он тебя. Ирод! Ну, ничего, ничего — всё пройдёт. Это дело поправимое… Одна у людей защита — молитва. Знаешь хоть одну?
Секрет Геллы
Мы не врачи — мы боль!
Никто не становится хорошим человеком случайно.
Игоря Гвоздева узнать можно было с большим трудом. Он заметно возмужал и отрастил себе длинные волосы, которые убирал в хвост. Вообще весь последний год был для него удачным: «сдал» на кандидата по дзюдо, школу закончил — лучше, чем ожидал, в универ на «Защиту информационных технологий» поступил с первой попытки, на зависть ярцевским одноклассникам. Единственное недоразумение, портящее радостную картину мира, — Янка. «Угораздило же так втрескаться!» — удивлялся он сам себе. Вместе с этим новым чувством навязалась на Игоря несвойственная ему застенчивость — сковывающая по рукам и ногам.
А если Янке даже видеть его будет неприятно? Оно и не удивительно, если вспомнить постыдные обстоятельства знакомства. Чтобы он — Игорь Гвоздев — признанный герой школы, умник и франт, взламывал ночью киоск из-за пачки дешёвых сигарет и пары чупа-чупсов? Уму непостижимо! Но увы! Это был единственный криминальный эпизод в его жизни, и произошел он на глазах у Янки — самой чудесной девушки на свете. Всё случилось слишком быстро и неожиданно. Не мог Игорь в тот момент спасовать — показать перед Янкой свою слабость, оставить её в компании набитой дуры — Шиги.
Весь этот долгий год мучился Игорь, то пытался писать письмо, но выходило глупо и раз от разу всё нелепее. Несколько раз, приняв сто грамм для храбрости, пытался звонить Янке, что смешнее всего, составил план разговора — как начать, что спросить, чего приврать. Первый раз позвонил на Новый год, но Янки дома не оказалось, а её строгая мама отчитала его ни за что, ни про что. Когда Игорь насмелился позвонить ещё раз, его ждало более страшное разочарование. То, что прокричала ему в трубку Янка, он помнил слово в слово: «Саша! Сашенька! Это ты?! Куда пропал? Почему так долго не звонил?» И чего, спрашивается, было так орать? Видать, уже тогда её клинило? Обидное недоразумение отодвинуло желанную встречу ещё дальше за горизонт, в непроглядную даль. «Может, родственник какой-нибудь непутёвый, Саша-Сашенька этот, а я себе нервы выматываю?» — успокаивал себя Игорь. Но больше уже звонить не решался. По-дурацки как-то всё получилось. Жаль! Исправить положение могла только личная встреча. «Вот поеду летом поступать, тогда и встретимся. Главное, дождаться!» — мечтал Игорь.
В его нагрудном кармане покоился клочок бумаги с Янкиным адресом, вырванный тайком из Сеткиной записной книжки. Зачем Игорь носил его с собой, он не мог себе ответить, ведь давно знал адрес наизусть. Судьба, как будто нарочно, не давала им встретиться и дожидалась нужного момента. Игорь даже наведывался в художественное училище и успел познакомиться с ребятами из группы. Сердечная и общительная Большая Мать доверительно изложила свою версию о Янкиных трудностях. По её мнению, подруга находилась в творческом кризисе.